Форт Фредерик

Крепость
Форт Фредерик Fort Frederick
Страна	Шри-Ланка
Основатель	Константино де Са-ди-Норонья
Дата основания	1624
Основные даты: 1639 — Захвачен Голландией 1655 — перестроен 1672 — Захвачен Францией 1784 — возвращён Нидерландам 1795 — захвачен Британией 1948 — Передан Шри-Ланке
Статус	действующий форт

Форт Фредерик (сингальск. ත්‍රිකුණාමලය බලකොටුව, там. திருகோணமலை கோட்டை), также форт Тринкомали — форт, построенный португальской колониальной администрацией Цейлона в Тринкомали, Восточная провинция, Шри-Ланка. Строительство было окончено в 1624 году. Форт расположился на священной горе Конамамалай. При строительстве были использованы камни с руин древнего индуистского храма Конесварам (Храм тысячи колонн). Храм был разрушен по приказу  португальского генерала Константино де Са-ди-Норонья, захватившего во времена правления Филиппа III царство Джафна и область Малабар на территории острова. Рядом с фортом на мысе Конамалай были также построены деревня для тамильцев и португальцев. В форте расположился гарнизон из 50 солдат, была возведена церковь Девы Гваделупской. В 1665 году старый форт Тринкомали был перестроен и переименован в форт Фредерик.

История

Во время европейской Тридцатилетней войны у мыса Тринкомали произошло морское сражение. В 1612 году дон Херонимо де Асеведо запросил помощи царя Джафны в строительстве форта, но получил отказ. После поражения царя Санкили II вся территория Джафны, включая Тринкомали и Баттикалоа, были поручены «заботам ордена францисканцев». Такое решение принял епископ Коччи. К концу 1619 года к Тринкомали прибыл небольшой датский флот, в мае 1620 года датчане заняли храм Конесварам и начали работы по строительству укреплений, но вскоре были разбиты португальцами.

Разрушение храма Конесварам

Индуистский храм подвергся нападению и был разрушен 14 апреля 1622 года, на Тамильский Новый год. Португальцев возглавлял генерал Константино де Са-ди-Норонья, будущий губернатор Цейлона, который называл святилище Храмом тысячи колонн. Главные статуи были вынесены из храма в город для участия в процессии, именно в этот момент португальцы, переодетые в брахманов касты айер, ворвались внутрь и начали разграбление. Затем в религиозном рвении они столкнули остатки строения в море. Бежавшим брахманам удалось спасти часть священных статуй, которые были закопаны в окрестностях. Оставшиеся от храма камни и резные колонны затем использовались при строительстве форта, призванного усилить защиту колонизаторов на восточной морской границе от европейских конкурентов, включая голландский флот, участвовавший в Голландско-португальской войне. Уничтожение пяти сотен индуистских храмов, библиотеки Сарасватхи Махал и принудительное обращение тамильцев в христианство сопровождало покорение португальцами царства Джафа. Храм Конесварам некоторое время оставался нетронутым, так как выплачивал ежегодно 1280 фанамов. Он пережил несколько морских сражений в рамках Тридцатилетней войны, в которых португальские силы возглавлял Филипп де Оливейра. Между 1639—1689 годами возле Тхампалакамама был возведён храм Ати Конанаякар, в котором были собраны уцелевшие идолы Конесварама. Уничтожение храма стало самым крупным разграблением азиатского храма в истории. Всего за несколько часов золото, жемчуг, драгоценные камни и шёлк, собиравшиеся более чем 1000 лет, стали добычей португальцев. Сохранился план храма, на котором упоминаются три пагоды, расположенные на разной высоте на склоне горы, а храм характеризуется как место паломничества индусов со всей Индии. Константино де Са-ди-Норонья в своём донесении королю Португалии Филиппу III писал: «территория храма имеет длину 600 фатомов, в самом широком месте достигает 80 футов, в самом узком уменьшается до 30 футов». Последний монумент храма был разрушен в 1624 году. Де Са-ди-Норонья при строительстве форта среди множества высеченных на камнях надписей обнаружил такую: «Эту пагоду построил Кулакоттан...».

1624—1639

Форт, построенный португальцами, изначально имел треугольную форму. Он получил название форт Тринкомали. Вооружение форта составили пушки, захваченные на датских кораблях. Стены форта были сложены из камней, скреплённых раствором, по углам располагались бастионы, главный из которых получил наименование Санта-Крус. Этот бастион играл ключевую роль в обороне залива. Он располагался на южной стороне перешейка и имел прямой выход к воде. На нём располагалось шесть пушек. Северный край перешейка прикрывал бастион Санто-Антонио, располагавший пятью пушками. Между этими бастионами проходила стена, перекрывавшая перешеек в самом узком месте. Третий, самый мелкий, бастион находился на северной стороне полуострова, на нём было установлено три пушки. С бастионом Санта-Крус его соединяла ещё одна стена, аналогичная первой. До бастиона Сан-Антонио был возведён только небольшой вал, проходивший по вершине морских скал. Склон в этом месте был стёсан португальцами для увеличения крутизны. На более высокой оконечности острова расположилось селение португальских casados и местных жителей общим числом около 45 человек. Вместе с 50 португальскими воинами они составляли гарнизон форта. Воины вместе с командиром жили внутри форта, а командир всего форта, которого назначал король или вице-король, занимал дом в деревне. На одной из карт («Livro das plantas das fortalezas cidades e povoaçois do Estado da India Oriental») также был обозначен четвёртый бастион, стоявший обособленно на скале к югу от форта. Также, по-видимому, перед стеной между главными бастионами имелся ров. Между фортом и заливом имелась ещё одна деревня местных жителей. Вход в форт располагался у южной стены со стороны деревни casados.

На другой карте, составленной Константино де Са-ди-Норонья, форт показан на перешейке, рядом обозначена деревня casados. На карте, озаглавленной «Planta da fortalesa de Trinquilimale», даны имена всех трёх бастионов: Санта-Крус, Санто-Антонио и Сан-Тиаго (Святого Иакова). Внутри форта имеется надпись «Nossa Senhora de Guadalupe», отмечающая церковь Девы Гваделупской. Де Са-ди-Норонья приводит данные о вооружении форта: 16 пушек, 40 солдат и 30 casados. Он характеризует укрепление как неприступное за счёт расположения на высокой скале, а также указывает, что небольшая дополнительная фортификация может превратить его в самое укреплённое место на всём Востоке. Ещё одно описание форта даёт капитан Жоао Рибейро (порт. João Ribeiro): «Треугольная крепость с бастионами на каждом углу, вооружённая десятью железными пушками, построенная на холме вблизи залива Аркос. Внутри форта церковь и склад. Гарнизон составляют 50 солдат во главе с капитаном, также здесь размещаются констебль, casados и капеллан. Меньшая стена имеет длину 75 метров, большая — 150 метров.

После 1639 года

В 1639 году форт был взят голландским флотом под командованием адмирала Адама Вестервольда. В 1655 году голландцы выстроили на этом месте собственный форт для защиты от британцев и французов. Новое укрепление было переименован в форт Фредерик. В 1672 году, когда против Нидерландской республики выступили Франция, Британия и два немецких государства, Тринкомали был захвачен французами. Но вскоре им пришлось уйти. Тринкомали имел важное значение благодаря наличию удобной всесезонной стоянки судов. В XVIII веке территория неоднократно переходила из рук в руки: французы вновь захватили полуостров, а затем возвратили Голландской Ост-Индской компании в соответствии с положением Парижского мирного договора 1783 года (соглашение Франции с Нидерландами было окончательно подписано в 1784 году). Но в 1795 году форт захватили Британцы, державшие здесь гарнизон вплоть до 1948 года. Во время Первой и Второй мировых войн форт оснастили орудиями береговой артиллерии. В настоящее время форт находится под контролем Армии Шри-Ланки, однако открыт для публичного доступа.

Полковник Британской Ост-Индской компании Артур Уэлсли, впоследствии 1-й герцог Веллингтон, некоторое время находился в форте Фредерик. Место его пребывание известно как Wellesley Lodge, здесь находится кают-компания 2-го (добровольческого) батальона полка Гаджаба Армии Шри-Ланки.

Литература

• Pathmanathan, Sivasubramaniam. Hindu Temples of Sri Lanka. — Kumaran Book House, 2006. — ISBN 955-9429-91-4.
• Ramachandran, Nirmala. Hindu legacy in Sri Lanka. — Stamford Lake, 2004.

Отрывок, характеризующий Форт Фредерик

– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.