Фотий I (патриарх Константинопольский)

Патриарх Фотий Πατριάρχης Φώτιος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Изображение из книги 1891 года Леопардов Н. "О значении для России константинопольского патриарха Фотия," с фрески Киево-Софийского собора</td></tr>
Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
857 — 867
Предшественник:	Игнатий
Преемник:	Игнатий
Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
877 — 886
Предшественник:	Игнатий
Преемник:	Стефан I
Смерть:	896(0896)
В лике:	святитель

Патриа́рх Фо́тий I (др.-греч. Πατριάρχης Φώτιος около 820—896) — византийский богослов, Патриарх Константинопольский (858—867 и 877—886 гг.). После Григория Богослова и Иоанна Златоуста, это третий из отцов церкви, занимавший константинопольскую кафедру.

Обвинял римских пап во властолюбии; впервые обвинил их в ереси за добавление к Символу веры слов «и от Сына» (filioque), хотя в ту эпоху этот прилог, сделанный в Испании, не был принят в Риме; но Филиокве распространялся в Болгарии через франкийских священников-миссионеров, благословляемых и посылаемых из Рима. Анафематствован в 863 году папой Николаем I; святой Восточной Церкви.

Биография

Рождение Фотия относят к первым десятилетиям IX века (называются различные даты). Семья его армянского происхождения, придерживавшаяся халкидонского богословия, отличалась знатностью, благочестием и образованностью: отец, спафарий Сергий, приходился племянником восстановителю иконопочитания на VII Вселенском Соборе Константинопольскому патриарху Тарасию (784—806), а родной брат матери, армянки Ирины — Иоанн VII Грамматик был мужем Марии, сестры Августы Феодоры. Во время гонений против иконопочитателей при Императоре Феофиле (829—842) отец Фотия был осуждён и вместе с семьёй отправлен в ссылку (ок. 832 г.), где и скончался, снискав славу исповедника (в Константинопольском синаксаре память 13 мая; вопрос о его тождестве с историком Сергием Исповедником остаётся открытым).

После воцарения малолетнего Михаила III и его матери Феодоры (842 г.) Фотий начал преподавательскую деятельность в Константинополе (среди его учеников — просветитель славян св. Константин-Кирилл, известный богослов и писатель Арефа Кесарийский). Вскоре Фотий и его братья были удостоены высоких придворных чинов: Тарасий стал патрикием, Сергий и Константин — протоспафариями, сам Фотий в чине протоспафария занял важную должность протоасикрита — начальника императорской канцелярии. В 845 или 855 г. Фотий участвовал в посольстве к арабскому халифу, отправляясь в которое он составил послание своему брату Тарасию, впоследствии ставшее знаменитым как «Мириобиблион», или «Библиотека» — более или менее подробное описание 280 прочитанных им книг.

В 855—856 вдовствующую императрицу Феодору оттеснил её брат Варда, ставший фактическим правителем государства (в апреле 862 г. он получил от Михаила III второй после императорского титул кесаря). Этот выдающийся политик и военный деятель, покровитель наук и образования, сразу же оказался в конфликте с патриархом Игнатием, сторонником Феодоры. В ходе последовавшей борьбы Варда добился изгнания Игнатия по обвинению в государственной измене, а на патриарший престол возвёл Фотия (25 декабря 858 г.). Так недавний чиновник и учёный оказался невольно вовлечён в ожесточённую борьбу церковных партий, истоки которой восходили ещё к концу VIII века. Последовала продолжительная борьба с Фотием сторонников свергнутого Игнатия, получивших поддержку папы Николая I (858—867). Двукратный Собор 861 года в Константинополе осудил Игнатия и издал ряд канонических постановлений.

Напряжённость отношений между Римом и Константинополем, усугублявшаяся спором о юрисдикции над Болгарией и Южной Италией, привела к взаимному осуждению и отлучению патриарха и папы. Возникла так называемая «Фотианская схизма»: в августе 863 на Римском Соборе был отлучён Фотий, в сентябре 867 Собор в Константинополе отлучил папу Николая.

В результате интриг Василия Македонянина, любимца императора Михаила III, Кесарь Варда был убит (21 апреля 866 года). Василий вскоре был коронован беззаботным Михаилом (26 мая 866 г.), который в следующем году сам стал жертвой своего соправителя и был убит им во дворце (24 сентября 867 года). Став единоличным правителем Империи, Василий I в угоду Папе и многочисленным сторонникам Игнатия в Византии сразу же возвратил опального патриарха в Константинополь и восстановил его на престоле; Фотий, по сообщению некоторых хроник, выступивший с обличением узурпатора [Ps.-Sym, p. 688], был низложен (25 сентября), сослан и отлучён (23 ноября 867 г.). На Константинопольском Соборе 869—870 гг. (признаваемом на Западе «VIII Вселенским») Фотий был анафематствован, а все поставленные им епископы низложены.

Однако уже к 873 отношения между патриархом Игнатием и Римом обострились из-за спора о церковной юрисдикции Болгарии; Фотий же был возвращён Василием I из ссылки и призван ко двору для обучения императорских сыновей (ок. 875). Когда в октябре 877 Игнатий умер, примирившийся с ним Фотий стал его преемником: восстановлен на патриаршем престоле Константинопольским Собором 879—880 годов. Но сразу по смерти Василия I (886) Фотий был вынужден отречься от престола по настоянию нового императора Льва VI, который передал патриарший престол своему 18-летнему брату Стефану. Умер Фотий в ссылке в 896 г.

Вскоре могила его прославилась чудесами, а сам он был причислен к лику святых Православной Церкви — память 6 (19) февраля. Авторству патриарха Фотия принадлежат канон святому Феофану Исповеднику и чин малого освящения воды.

Примечательно, что именно Фотий Великий первым активизировал почитание в Византии Григория Армянского.

Канонизация и оценки значения

Был прославлен в лике святых Константинопольским Патриархатом (при патриархе Анфиме VI) в 1847 году, в контексте острого противодействия прозелитизму католиков и иных западных исповеданий на территории османских владений. Существуют исследования, показывающие, что его почитание как святого имеет значительно более раннее происхождение, восходя к IX веку, равно как и его почитание в Римской Церкви до половины XII. Канонизация не была воспринята в синодальной Российской Церкви. К 1000-летию преставления Фотия, 6 (18) февраля 1891 года в Славянском благотворительном обществе прошла панихида и прочитан ряд докладов.

Нежелание российского Синода принять канонизацию вызвало возмущение государственного деятеля и публициста Тертия Филиппова. Реакция Филиппова побудила близкого к Победоносцеву церковного историка-византиниста Ивана Троицкого выступить в защиту позиции «уклонения нашей церкви от чествования памяти п. Фотия церковным образом». В анонимно опубликованной статье под заголовком «Нѣчто по поводу статьи „Гражданина“ (№ 38), по случаю чествованія памяти патріарха Фотія въ Славянскомъ благотворительномъ обществѣ 6 февраля 1891 года» Троицкий, с негодованием приведя слова своего оппонента о том, что в вопросе о чествовании Фотия Русская Церковь не составила «единого тела и единого духа с Константинопольскою Церковию», обвинил автора в «совершенно папистических воззрениях на Константинопольскую Церковь и на отношение к ней других православных церквей»; далее Троицкий утверждал: «Ему, по-видимому, и в голову не приходит, что принижая таким образом Русскую Церковь пред Константинополем, он вместе с нею принижает и Русскую Империю. Да будет же ему известно, что международное положение той или другой частной церкви определяется международным положением государства, в котором она находится, а не наоборот. <…> тезис о полной солидарности интересов церкви и государства в сфере международных отношений, в истории Православного Востока стоит твёрдо. Наглядный пример этому представляет история борьбы патриарха Фотия с папой Николаем I. Папа в этой борьбе поддерживал принцип противоположности интересов церкви и государства и на этом принципе хотел основать коалицию Восточной и Западной церкви против Византийской империи, а Фотий поддерживал принцип солидарности интересов Византийской Церкви и Империи, и на нём основал коалицию против папского Рима. В этом и состоит величие его заслуги пред Византийскою империей и Церковью.» В марте того же года Троицкий с удовлетворением отмечал: «Теперь уже окончательно выяснилось, что имя Фотия не внесено в святцы и Новогреческой Церкви».

Имя патриарха Фотия постоянно присутствует в месяцеслове официальных календарей издания Московской Патриархии, начиная с 1971 года; ранее, оно было внесено в синодальный календарь на 1916 год.

Русь в сочинениях Фотия

Среди работ Фотия сохранились три сочинения, являющиеся первыми достоверно датируемыми греческими текстами, упоминающими о руси:

• две гомилии (проповеди, беседы), произнесённые Фотием с кафедры собора Святой Софии в Константинополе перед горожанами во время нападения флота русов на столицу Византии летом 860 г.:
  • первая — в минуту смертельной опасности при нашествии «северных варваров»,
  • вторая — во время всеобщей радости при их отступлении.

Особое значение этих гомилий в качестве источника состоит в том, что они являются свидетельством очевидца и адресованы непосредственным свидетелям происшедшего.

• Третий документ — «Окружное послание» Патриарха Фотия Восточным Патриаршим престолам, посвящённое созыву Собора в Константинополе (867), где Фотий упоминает о добровольном крещении «росов», ещё недавно причинявших столько бедствий христианам.

Вполне возможно, однако, что ни один из текстов не касается руси: так, в самих текстах гомилий имя народа ни разу не упоминается, появляясь лишь в их титулах (леммах), возможно, имеющих позднее происхождение; возможно, что и «росов» «Окружного послания» следует отождествлять с другими этническими группами (к примеру, с ругами).

Труды

Главное сочинение Фотия — «Библиотека», или «Мириобиблион» (ср.-греч. Μυροβίβλιον). Содержит реферативные обзоры и извлечения (иногда весьма протяжённые) из 386 сочинений ораторов, грамматиков, врачей, историков, географов, христианских богословов, из соборных постановлений, житий святых и др. Почти полностью отсутствуют рефераты поэтических сочинений древних, а также Платон и Аристотель. Особую ценность представляют извлечения из исторических сочинений, так как Фотий располагал документами, которые впоследствии были утеряны.

Фотию (или ученикам его школы) принадлежит также обширный «Лексикон» (Λέξεων συναγωγή), который он составил (по-видимому, ещё до того как стал патриархом) с целью облегчить чтение античных авторов и Св. Писания. По своему значению «Лексикон» сравним с Судой. Рукопись словаря до недавнего времени считалась утерянной; она была обнаружена в 1959 году (в прекрасном состоянии) в одном из македонских монастырей.

В письмах (более 260), очень разнообразных по содержанию, Фотий предстаёт как глубоко образованный учёный, остроумный собеседник и тонкий стилист, вполне владеющий приёмами античных мастеров риторики.

Главное сочинение Фотия, написанное по вопросу добавления Западной церквью в текст Символа веры Филиокве, — «Слово тайноводственное о Святом Духе» («Περὶ τὴς τοῦ Ἁγίου Πνεύματος μυσταγωγίας»)

• • Слово тайноводственное о Святом Духе
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0005 Слово тайноводственное о Святом Духе] (Пер. проф. Е. И. Ловягина. «Духовная Беседа», СПб., 1866).
  • Омилии (беседы)
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0001 Беседа первая на нашествие Россов] (Пер. проф. Е. И. Ловягина. «Христианское чтение», СПб., 1882).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0002 Беседа вторая на нашествие Россов] (Пер. проф. Е. И. Ловягина. «Христианское чтение», СПб., 1882).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0008 Слово на Рождество Пресвятой Богородицы] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1899).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0003 Беседа на Благовещение Пресвятой Богородицы (1-я)] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1900).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0004 Беседа на Благовещение Пресвятой Богородицы (2-я)] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1899).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0009 Беседа произнесенная в храме Святой Софии в пятницу первой недели Великого Поста] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1899).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0006 Беседа в неделю Ваий] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1899).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0010 Беседа, говоренная с амвона Великой церкви, в Великую субботу, в присутствии христолюбивого царя, когда открыт был живописный образ Богоматери] (Пер. еп. Порфирия Успенского. СПб., 1864).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0007 Беседа на Вознесение Господне] («Прибавления к Церковным ведомостям», СПб., 1901).
  • Письма
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0101 К Георгию, Митрополиту Никомидийскому] («Христианское чтение», СПб., 1845).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0102 Евсевие, инокине и игуменье, в утешение по случаю смерти сестры её] («Христианское чтение», СПб., 1845).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0106 Игнатию, митрополиту Клавдиопольскому] («Христианское чтение», СПб., 1846).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0107 Феодору игумену, недоумевавшему о том, зачем смерть, этот оброк греха, прежде сразила праведника — Авеля, а не Адама — первого между людьми грешника] («Христианское чтение», СПб., 1846).
• [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.vi_x.ph_03_0108 Христофору аспафарию и секретарю] («Христианское чтение», СПб., 1846).
  • Словарь
• [books.google.ru/books?id=wEQPAQAAMAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false «Λέξεων συναγωγή» Coll. Trin., 1822]; [khazarzar.skeptik.net/pgm/PG_Migne/Photius%20of%20Constantinople_PG%20101-104/Lexicon.pdf ΛΕΞΕΩΝ ΣΥΝΑΓΩΓΗ ΚΑΤΑ ΣΤΟΙΧΕΙΟΝ ∆Ι' ΩΝ ΡΗΤΟΡΩΝ ΤΕ ΠΟΝΟΙ ΚΑΙ ΣΥΓΓΡΑΦΕΩΝ ΕΞΩΡΑΪΖΟΝΤΑΙ ΜΑΛΙΣΤΑ]

Ссылки и библиография

Photii patriarchae lexicon, ed. Christos Theodoridis. Vol. 1 (Α—Δ). Berlin, 1982; vol. 2 (E—M). Berlin, 1998.

• [www.tertullian.org/fathers/photius_03bibliotheca.htm BIBLIOTHECA OR MYRIOBIBLON]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Byzanz/IX/860-880/Fotij/pred.htm Патриарх Фотий. Гомилии. Предисловие.]
• Гомилии Фотия «На нашествие росов»: [www.vostlit.narod.ru/Texts/rus9/Fotij/text1.htm], [www.vostlit.narod.ru/Texts/rus9/Fotij/text2.htm]
• [days.pravoslavie.ru/Life/life405.htm Святитель Фотий, Патриарх Константинопольский] Православный календарь
• [www.krotov.info/acts/09/0867fotiy.html ПРОПОВЕДЬ СВЯТЕЙШЕГО ФОТИЯ, патриарха Константинопольского, сказанная на амвоне Великой Церкви в Великую Субботу, в присутствии христолюбивых царей, когда был заново изображен и открыт образ Богородицы]
• [adran.narod.ru/lib/soch/fotius.htm Патриарх Фотий и его место в церковно-исторической науке]
• Протоиерей Александр Иванцов-Платонов. [azbyka.ru/otechnik/Aleksandr_Ivancov_Platonov/k-issledovanijam-o-fotii-patriarhe-konstantinopolskom-po-povodu-sovershivshegosja-tysjacheletija-so-vremeni-konchiny-ego/ К исследованиям о Фотии, патриархе Константинопольском] // «Азбука веры», интернет-портал.

Отрывок, характеризующий Фотий I (патриарх Константинопольский)

Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?