Фотоаппаратура завода «Арсенал»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Ки́ев» — название ряда советских фотоаппаратов различных классов, производящихся с конца 1940-х годов производственным объединением «Арсенал» в Киеве, Украина.





Среднеформатные однообъективные зеркальные фотоаппараты

В среднеформатных однообъективных зеркальных фотоаппаратах используется фотоплёнка шириной 61,5 мм (рольфильм) — плёнка типа 120.

Модульной компоновки

Фотоаппараты «Салют», «Салют-С» и «Киев-88» являются системными камерами.

Основной блок имеет форму куба, в нём смонтирован фокальный затвор с металлическими гофрированными шторками из нержавеющей стали с диапазоном выдержек от 1/2 до 1/1000 с и «В». Взвод затвора, перемотка плёнки и установка выдержек производится одной рукояткой. Установка выдержек возможна только при взведённом затворе. Сверху устанавливается сменный видоискатель (шахта, пентапризма или пентапризма с TTL-экспонометром), позади устанавливается съёмная кассета для плёнки с размером кадра 6×6 см (могут применяться кассеты с размером кадра 4,5×6 см). Конструкция кассеты позволяет снимать её с камеры после любого количества заснятых кадров. Спереди устанавливаются сменные объективы с байонетом В (или c байонетом Б — на выпускаемом в настоящее время аппарате «Киев-88СМ»).

Образцом при конструировании являлся фотоаппарат «Hasselblad 1600F».

  • «Салют» (1957—1972)
  • «Салют-С» (1972—1980)[1]
  • «Киев-88» (1979—2000)
  • «Киев-90» (середина 1980-х) — автоматический фотоаппарат с электронноуправляемым затвором, выпущен в малом количестве.
  • В настоящее время малыми партиями выпускаются рестайлинговые модификации «Киева-88» под маркой «Arax».
«Салют» Модульная компоновка
фотоаппарата «Салют»
«Киев-88» с объективом «Arsat» 2.8/80 и шахтным видоискателем «Киев-88 TTL»

Классической компоновки

Возможно применение фотоплёнки тип 220.

Внешне выглядят и устроены как однообъективные зеркальные малоформатные фотоаппараты, отличаются увеличенными размерами фотоаппарата в целом и размером кадра 6×6 см.

На выпускаемых в настоящее время модификациях размер кадра 6×6 или 4,5×6 см.

Сменный видоискатель (шахта, пентапризма или пентапризма с TTL-экспонометром).

Фокальный затвор с матерчатыми прорезиненными шторками.

Взвод затвора и перемотка плёнки — курком.

Крепление объективов — байонет Б.

  • «Киев-6С» (1971—1980)
  • «Киев-6С TTL» (1978—1986)
  • «Киев-60», «Киев-60 TTL» (1984 — по настоящее время выпускаются «Arax-60» и «Arax-645»)

Объективы для среднеформатных камер

Производственным объединением «Арсенал» выпускались сменные объективы для среднеформатных камер, с буквенным индексом «Б» — байонет Б, с индексом «В» — байонет В.

Объектив Иллюстрация Фокусное
расстояние
Относительное
отверстие
Байонет Угол поля
зрения объектива
Применение
Зодиак-8 30 3,5 Б и В 180° «рыбий глаз»
Мир-26 45 3,5 Б и В 83° широкоугольный объектив
Мир-3 65 3,5 Б и В 66° широкоугольный объектив
Мир-38 65 3,5 Б и В 66° широкоугольный объектив
Индустар-29 80 2,8 В 44° нормальный объектив
Волна-3 80 2,8 Б и В 44° нормальный объектив
Вега-12 90 2,8 Б и В 47° нормальный объектив
Вега-28 120 2,8 Б и В 31° длиннофокусный объектив
Калейнар-3 150 2,8 Б и В 28° длиннофокусный объектив
Юпитер-36 250 3,5 Б и В 19° длиннофокусный объектив
Телеар-5 250 5,6 Б, В 18° длиннофокусный объектив
Таир-33 300 4,5 Б и В 15° длиннофокусный объектив
ЗМ-3 600 8,0 Б и В 7,5° зеркально-линзовый объектив

Малоформатная фототехника

Рассчитаны на применение 35-мм перфорированной фотоплёнки. Размер кадра 24×36 мм

Дальномерные фотоаппараты

Дальномерные фотоаппараты «Киев» основаны на конструкции немецких аппаратов [commons.wikimedia.org/wiki/Category:Contax_II «Contax II»] и [commons.wikimedia.org/wiki/Category:Contax_III «Contax III»].

Документация, технологическая оснастка и задел деталей для фотоаппаратов «Contax» были вывезены в СССР из Германии в счет репараций после Великой Отечественной войны с заводов компании Zeiss Ikon.

Первые партии фотоаппаратов «Киев-2» и «Киев-3» фактически представляли собой перемаркированные аппараты «Contax». От своего прототипа камеры «Киев» унаследовали очень сложную конструкцию механизмов выдержек, фокусировки и дальномера.

Корпус фотоаппарата — со съёмной задней стенкой. Зарядка фотоплёнкой в стандартной кассете ёмкостью 36 кадров. Возможно применение специальных двухкорпусных кассет с расходящейся щелью.

Фокальный затвор с гибкими шторками, собранными из узких металлических звеньев. Взвод затвора, перемотка плёнки и установка выдержек производится одной головкой. Установка выдержек возможна как при взведённом, так и спущенном затворе. Движение шторок — вдоль короткой стороны кадра, скорость движения шторок разная на разных выдержках.

Диапазон выдержек — от 1 с до 1/1000 с, (в ранних выпусках — до 1/1250 с) и «В». Имеется обойма для крепления электронной фотовспышки, на аппаратах поздних выпусков — центральный синхроконтакт. Синхронизация фотовспышки — синхроконтакт «Х» при выдержке 1/30 (ранее 1/25) с. Имеется автоспуск.

Штатный объектив — «Юпитер-8М» или «Гелиос-103». Возможность установки сменных объективов. Крепление — байонет Contax («внутренний» для штатных объективов с фокусным расстоянием 50 мм и «наружный» для сменных).

Видоискатель оптический, параллаксный, совмещён с дальномером. База дальномера — 90 мм. Фокусировка возможна вращением диска фокусировки на корпусе аппарата.

Дальномерные фотоаппараты «Киев» без экспонометра:

  • «Киев-2» (1947—1955)
  • «Киев-2А» (1956—1958)
  • «Киев-4А» (1958—1980)
  • «Киев-4АМ» (1980—1985)

Дальномерные фотоаппараты «Киев» с встроенным несопряжённым экспонометром на селеновом фотоэлементе:

  • «Киев-3» (1952—1955) — впервые в СССР
  • «Киев-3А» (1956—1958)
  • «Киев-4» (1957—1979)
  • «Киев-4М» (1976—1985)
  • «Киев-5» (1968—1973) — только с «наружным» байонетом и рядом других существенных изменений
    • «Киев-4», «Киев-4А», «Киев-4М», «Киев-4АМ» (1958—1985) — с конструктивными и технологическими изменениями


Объективы для дальномерных фотоаппаратов

Модель Иллюстрация Фокусное
расстояние
Относительное
отверстие
Байонет Угол поля
зрения объектива
Применение
Юпитер-12 35 2,8 наружный 62,5° широкоугольный объектив
Юпитер-8 50 2,0 внутренний 45° штатный
(нормальный объектив)
Гелиос-103 53 1,8 внутренний 45° штатный
(нормальный объектив)
Юпитер-9 85 2,0 наружный 28,8° длиннофокусный объектив
Юпитер-11 133 4,0 наружный 18,5° длиннофокусный объектив

Однообъективные зеркальные фотоаппараты с оригинальным байонетом

Однообъективные зеркальные фотоаппараты с оригинальным байонетом собственной разработки.

У объективов, предназначенных для фотоаппаратов «Киев-10» и «Киев-15» отсутствовало кольцо установки диафрагмы, управление диафрагмой и переключение в автоматический режим производилось диском, расположенным на корпусе фотоаппарата. Через переходник могли устанавливаться объективы с креплением М39/45,2.


Однообъективные зеркальные фотоаппараты с байонетом F

Однообъективные зеркальные фотоаппараты с байонетом F фирмы «Nikon».

В советской литературе байонет F именовался байонет Н.


Автоматический шкальный фотоаппарат «Киев-35А» («Киев-35АМ»)

Выпускался с 1985 по 1991 год.

Выполнен в пластмассовом корпусе с откидывающейся передней стенкой. Оборудован несменным выдвижным пятилинзовым объективом «Корсар-5» 2,8/35.

При установленной светочувствительности фотоплёнки и диафрагме выдержка отрабатывается автоматически (приоритет диафрагмы).

Центральный затвор с электронным управлением, экспонометрическое устройство на CdS — фоторезисторе.

Источник питания фотоаппарата — четыре элемента СЦ-32 (современный аналог LR-44).

Миниатюрная фототехника

Миниатюрные фотоаппараты с размером кадра 10×14 и 13×17 мм. Используется перфорированная и неперфорированная фотокиноплёнка шириной 16 мм.

Базируются на конструкции японского фотоаппарата «Minolta-16», которая, в свою очередь, восходит к камере Mica Automat 1947 года фирмы Konan.

Эти аппараты нередко называют «шпионскими», «KGB Spy Camera», что имеет мало общего с действительностью.

См. также

Напишите отзыв о статье "Фотоаппаратура завода «Арсенал»"

Примечания

  1. Фотоаппарат «Салют-С» на экспорт поставлялся и под наименованием «Киев-80».

Литература

  • М. Ляхова Отечественные фотообъективы (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1987. — № 12. — С. 37. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • Андрей Шеклеин, Владимир Самарин «Киев», или вверх по лестнице, ведущей вниз (рус.) // «Фотомагазин» : журнал. — 2002. — № 12. — С. 48—50. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1029-609-3&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1029-609-3].

Ссылки

  • [www.zavodarsenal.kiev.ua Сайт завода «Арсенал»]
  • Г. Абрамов. [www.photohistory.ru/ Этапы развития советского фотоаппаратостроения]
  • [www.kievaholic.com/ Kievaholic Klub]

Отрывок, характеризующий Фотоаппаратура завода «Арсенал»

– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».