Фотобумага

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фотобума́га — фотоматериал на непрозрачной бумажной подложке. Состоит из высококачественной бумаги, на которую нанесены одна или несколько светочувствительных эмульсий. По составу эмульсионных слоёв различают галогеносеребряные и бессеребряные фотобумаги. К последним относятся диазотипные фотобумаги, бумаги с солями железа, платины и других металлов[1]. Фотобумага может быть позитивной и обращаемой: в последнем случае позитивное изображение получается при печати с диапозитива. В современной цифровой фотографии фотобумагой также называют обычную бумагу специальных сортов, рассчитанных на высококачественную цветную печать струйными и лазерными принтерами.





История

Первая в истории фотографии фотобумага была создана английским изобретателем Уильямом Фокс Тальботом (англ. William Henry Fox Talbot) в 1841 году и предназначалась для фотопроцесса под названием калотипия. Листы писчей бумаги обрабатывались хлористым серебром, приобретая светочувствительность, и становились пригодными для получения негатива, с которого затем контактным способом на такой же бумаге печатались позитивы. Хлорид серебра пропитывал всю бумагу, и её волокнистая структура пропечатывалась в изображении, снижая качество снимка. Калотипия и «солевая» фотобумага не получили широкого распространения, уступив рынок дагеротипии, не предусматривающей печати и возможности тиражирования снимков.

Дневные фотобумаги

Альбуминовая фотобумага, пригодная для высококачественной фотопечати, появилась только в 1850 году[2]. Её изобретатель Луи Дезире Бланкар-Эврар (фр. Louis Désiré Blanquart-Evrard) предложил не пропитывать бумагу светочувствительным галогенидом серебра, а растворять его в альбумине, слой которого затем наносится на бумажную подложку[3]. В результате, волокнистая структура бумаги никак не отражается на изображении. Изобретённый годом позже мокрый коллодионный процесс позволил получать высококачественные стеклянные негативы, с которых на альбуминовой бумаге можно было изготавливать фотографии с отличной детализацией и богатыми полутонами.

Как «солевая» бумага для калотипии, так и альбуминовая были хлоросеребряными с максимумом спектральной чувствительности к ультрафиолетовому излучению. Это обстоятельство, а также очень низкая общая светочувствительность, заставляли использовать для печати дневной свет, благодаря чему эта и последующие разновидности хлоросеребряных фотобумаг получили название «дневных». Печать на них происходила под прямым или рассеянным солнечным светом, содержащим значительную долю ультрафиолетового излучения. Другое название этих фотоматериалов — «бумаги с дневным проявлением» — получено ими благодаря отсутствию стадии химического проявления, которое происходило прямо во время экспозиции. Листы фотобумаги с наложенными на них стеклянными негативами в специальных копировальных рамках выставлялись на дневной свет, где в течение 25—30 минут появлялось видимое изображение. Затем фотобумага тонировалась и фиксировалась. Альбуминовая печать благодаря низкой себестоимости оставалась доминирующей позитивной технологией вплоть до последней четверти XIX столетия.

Однако, несмотря на высокое качество изображения, альбуминовые фотобумаги обладали и существенным недостатком: их окончательное приготовление нужно было выполнять непосредственно перед печатью, поскольку светочувствительность сохранялась в течение лишь нескольких часов. Проблема была частично устранена в так называемых протальбинных фотобумагах, изготовленных на основе альбумина растительного происхождения[4]. Аналогичные казеидиновые фотобумаги в качестве связующего вещества использовали белок, извлечённый из молока[5]. Ещё более стойкими оказались целлоидиновые фотобумаги, светочувствительное хлористое серебро на которых удерживалось слоем коллодия. Последний тип фотобумаг оставался пригодным в течение трёх-четырёх месяцев[6]. В 1887 году австрийский отставной офицер Джузеппе Пиццигелли (нем. Giuseppe Pizzighelli) получил патент на способ изготовления фотобумаги для платиновой печати. Благодаря простоте процесса и высокому качеству изображения платиновая фотобумага к концу XIX века вытеснила с рынка большинство предыдущих позитивных технологий[7]. Кроме того, платиновые отпечатки оказались значительно долговечнее альбуминовых и целлоидиновых, выцветавших на свету в течение нескольких лет.

Фотобумаги с проявлением

Платиновая фотобумага выпускалась большинством мировых производителей, в том числе компанией Eastman Kodak под названием «Анжело». Господство технологии прекратилось с началом Первой мировой войны, в результате которой платина резко подорожала, став в 52 раза дороже серебра. Нишу платиновых фотобумаг быстро заняли желатиносеребряные, впервые выпущенные Джозефом Суоном (англ. Joseph Wilson Swan) ещё в 1879 году[2][8]. Однако качество первых фотобумаг, на которые просто поливали эмульсию сухих броможелатиновых фотопластинок, оставляло желать лучшего. Ситуация изменилась лишь в последнем десятилетии XIX века, когда был налажен массовый выпуск на рулонных поливочных машинах[9]. Часть этих бумаг с хлоросеребряной эмульсией принадлежали к привычному типу «дневных», получив название «аристотипных»[10]. Однако, более высокочувствительные бромосеребряные фотобумаги с проявлением быстро завоевали популярность, благодаря впервые полученной возможности фотоувеличения. Распространение мелкозернистых фотоплёнок и фотоаппаратуры с небольшим форматом кадра заставляло искать альтернативу контактной печати, дававшей позитив того же размера, что и кадровое окно камеры. Высокая светочувствительность бромосеребряных фотобумаг, в том числе к искусственному освещению, позволила увеличивать негативы с помощью проекционной печати.

В то же время, в отличие от дневных фотобумаг, бромосеребряные не допускали обработки при слабом рассеянном свете, требуя полного затемнения фотолаборатории и её неактиничного освещения лабораторными фонарями. Тем не менее, распространение роликовых фотоплёнок быстро привело к повсеместному переходу от дневных фотобумаг к бромосеребряным, допускающим увеличение. Хлоробромосеребряные фотобумаги с проявлением оказались пригодными для обработки при распространённом в конце XIX века газовом освещении жёлтого цвета, получив из-за этого название «газопечатных»[11][12]. Для повышения отражающей способности и уменьшения впитывания эмульсии бумажную подложку стали покрывать баритовым подслоем, благодаря чему бромосеребряные фотобумаги иногда называют «баритовыми»[13]. Впервые этот процесс освоен в 1894 году в Германии, а с 1900 года баритовый подслой стал применять Eastman Kodak[9]. Желатиновые бумаги, как «дневные» аристотипные, так и бромосеребряные с проявлением, доминировали в чёрно-белой фотографии вплоть до распространения цифровых технологий и последующего вытеснения химической фотопечати струйными и лазерными принтерами. Дальнейшим развитием желатиносеребряной технологии стали цветные хромогенные фотобумаги, впервые выпущенные компанией Eastman Kodak в 1941 году для печати со слайдов[14]. В отличие от чёрно-белых фотобумаг, содержащих единственный светочувствительный слой, цветные состояли как минимум из трёх, сенсибилизированных к разным участкам видимого спектра.

Цветные фотобумаги

Наибольшую популярность приобрели позитивные цветные фотобумаги, предназначенные для печати с многослойного негатива, и впервые выпущенные в 1942 году фирмой Agfa[15][16]. После экспозиции и последующего цветного проявления в зонально-чувствительных слоях кроме металлического серебра синтезируются красители, цвета которых подбираются дополнительными к экспонировавшему их излучению. После отбеливания серебра и фиксирования на фотобумаге при помощи субтрактивного синтеза образуется цветное изображение, цвета которого совпадают с окраской объекта съёмки. Кроме сложности цветокоррекции и лабораторной обработки, цветные фотобумаги первых поколений обладали ещё более существенным недостатком: стойкость получаемого на них изображения оказалась чрезвычайно низкой, уступая даже альбуминным отпечаткам. Под действием солнечного света такие снимки выцветали за несколько часов, сохраняясь дольше лишь в темноте. За десять лет после начала выпуска хромогенных фотобумаг, первые отпечатанные на них фотографии были уничтожены практически полностью[17]. В дальнейшем долговечность изображения поэтапно повышалась, в конце концов достигнув полувекового срока на фотобумагах четвёртого поколения, выпуск которых налажен компанией Fujifilm в конце 1980-х годов[18]. Изначально высокой устойчивостью к выцветанию обладает прямопозитивная цветная фотобумага типа «Сибахром», основанная на химическом обесцвечивании азокрасителей[14]. Это достигнуто благодаря принципиально другой технологии получения цветного изображения по сравнению с хромогенными бумагами[19].

Цветные фотобумаги позволили решить одну из важнейших проблем фотографии: экономию серебра, мировые запасы которого начали истощаться уже в XX веке[20]. В отличие от чёрно-белых фотобумаг, изображение которых состоит из металлического серебра, в цветных после обработки остаются только красители, а серебро может быть почти полностью регенерировано из обрабатывающих растворов. Распространение машинных фотопечати и лабораторной обработки в минифотолабораториях позволило организовать централизованный возврат до 97% серебра из хромогенных фотобумаг. Это стало одной из главных причин снижения выпуска чёрно-белых фотобумаг и повсеместного перехода на цветную печать, в том числе и с чёрно-белых негативов. Ещё одной попыткой исключить серебро из позитивного процесса стало внедрение во втором десятилетии XX века диазотипной фотобумаги, но из-за низкого качества полутонового изображения этот процесс, как и цианотипия, нашёл применение только в области копирования документации[21].

Одним из последних усовершенствований, которым подверглась фотобумага, стала замена баритажа покрытием бумажной основы целлулоидом с обеих сторон. Такое устройство особенно выгодно для рулонных бумаг, предназначенных для машинной обработки, поскольку практически исключает проникновение обрабатывающих растворов в бумажную основу, ускоряя промывку и сушку. По международной классификации фотобумаги с полиэтиленированной подложкой обозначаются аббревиатурой «RC» (англ. Resin Coated), тогда как менее распространённые фотобумаги с классической бумажной основой маркируются буквами «FB» (англ. Fiber Base). Большинство современных чёрно-белых фотобумаг обладают переменным контрастом, что избавляет от необходимости индивидуального подбора бумаги к каждому негативу. Поликонтрастные фотобумаги вместо одного несенсибилизированного эмульсионного слоя содержат два или три с различными спектральной сенсибилизацией и коэффициентами контрастности[22]. В зависимости от использованного корректирующего светофильтра наибольшую экспозицию при печати может получить мягкий или контрастный слой[23].

В 2016 году компания Galaxy Photography совместно с краудфандинговым проектом Kickstarter планируют запустить производство обращаемой фотобумаги в формате «рольфильм» для среднеформатных фотоаппаратов. После съёмки и короткой лабораторной обработки на рулоне получаются позитивные изображения, пригодные для помещения в фотоальбом[24][25].

Строение фотобумаги

Классическая «баритовая» чёрно-белая фотобумага состоит из четырёх основных слоёв. Первым считается собственно бумажная подложка, которая изготавливается из древесной целлюлозы[26]. Первые фотобумаги изготавливались только на хлопчатобумажной подложке, и лишь в 1929 году компания Eastman Kodak разработала технологию изготовления основы из древесины, вскоре ставшую общепринятой[9].

На бумажную подложку нанесён второй слой, состоящий из сульфата бария, растворённого в желатине. Этот слой, называемый баритовым подслоем или «баритажем», предотвращает проникновение эмульсии в саму бумагу, а также вредное воздействие соединений, находящихся в подложке, на готовое изображение. Кроме того, благодаря высокой отражательной способности, баритовый подслой повышает белизну в светах изображения[27]. В большинстве случаев наносится несколько баритовых слоёв, количество которых зависит от требуемой фактуры поверхности: в матовых фотобумагах их меньше, чем в глянцевых. Для получения фактурной поверхности фотобумаги на баритовый подслой специальным каландровым валом накатывается рельефный рисунок[28][29].

Поверх баритажа нанесён главный слой фотобумаги — светочувствительная фотоэмульсия с микрокристаллами галогенидов серебра, взвешенными в желатине. Толщина эмульсии большинства фотобумаг не превышает 5 микрон. Эмульсия практически всех фотобумаг обладает невысокой светочувствительностью и чрезвычайно мелким зерном. При этом контраст её достаточно высок, чтобы получать насыщенные изображения с глубокими чёрными тенями. Сверху эмульсия покрыта четвёртым слоем задубленной желатины, который выполняет роль защитного[30].

Цветные фотобумаги обладают более сложным устройством: вместо одного светочувствительного слоя в них используются три с различной спектральной сенсибилизацией. Кроме того, между ними наносятся промежуточные связующие слои, а в некоторых случаях окрашенные фильтровые, которые обесцвечиваются в процессе лабораторной обработки. В современных цветных фотобумагах, рассчитанных на печать с маскированных негативов, слои располагаются в следующем порядке: под верхними защитными слоями помещёна панхроматическая хлоросеребряная эмульсия, чувствительная только к красному свету. Как и следующий зелёночувствительный ортохроматический слой, он нечувствителен к синему свету, благодаря особенностям хлористого серебра. В то же время, нижний несенсибилизированный слой изготавливается из бромистого серебра, естественная чувствительность которого лежит в синей области[15]. Кроме микрокристаллов галогенида серебра эмульсионные слои цветных фотобумаг содержат цветообразующие компоненты, синтезирующие в процессе цветного проявления красители. Цвет последних подбирается дополнительным к экспонировавшему соответствующий слой излучению.

На баритованной бумажной основе могут изготавливаться как чёрно-белые, так и цветные фотобумаги. Однако, в настоящее время все цветные фотобумаги и бо́льшая часть чёрно-белых изготавливается на бумаге, обе стороны которой покрыты слоем полиэтилена. Такое строение ускоряет лабораторную обработку, почти полностью предотвращая проникновение воды и реактивов в подложку.

Долговечность изображения

Качество изображения, получаемого при современной цифровой печати красками на обычной бумаге уже не уступает фотобумагам ни по разрешающей способности, ни по цветовому охвату, а иногда даже превосходит их. Однако, фотобумаги продолжают сохранять за собой лидерство в области долговечности изображения при сравнительно невысокой себестоимости печати. Желатиносеребряные фотобумаги при условии качественного фиксирования и промывки сохраняют изображение в течение, как минимум, 50 лет в нормальных условиях хранения. При архивном хранении без доступа света и агрессивных веществ изображение на бромосеребряных фотобумагах с бескислотной подложкой может храниться более 100 лет. Эти сроки сохраняемости подтверждаются многолетней практикой.

Современные хромогенные фотобумаги типа Fujifilm Super FA (например, «Fujicolor Crystal Archive Paper»), обрабатываемые по процессу RA-4, по заявлению производителя сохраняют под стеклом неизменные цвета в течение более 50 лет. Эти же данные подтверждаются независимыми исследователями на основе испытаний методами ускоренного старения[18]. Отпечатки на цветных фотобумагах Konica, Ilford и Agfa хранятся менее 20 лет, а на «Kodak Ektacolor» не более 10[31]. Тем не менее, по сравнению с печатью на большинстве современных струйных принтеров, долговечность хромогенных отпечатков значительно выше. Наилучшие результаты достигаются на фотобумагах типа «Сибахром», но их выпуск прекращён в 2012 году[32].

Сравнительно дешёвые картриджи для струйных принтеров заряжаются нестойкими чернилами на водной основе, и их долговечность не превышает пятилетнего срока, а при воздействии солнечного света отпечатки выцветают за несколько месяцев. При использовании специальных сортов бумаги и дорогих картриджей, в том числе с пигментными чернилами, себестоимость цифровой печати начинает превышать хромогенную. Например, средняя цена систем «Canon Laser Copier» (CLC), обеспечивающих 25-летнюю сохранность цветных копий, превышает 20 тысяч евро, а себестоимость отпечатка формата A3 приближается к 30 рублям[33]. Благодаря невысокой стоимости и хорошей сохраняемости, фотобумага продолжает удерживать долю рынка в сегменте относительно небольших форматов печати. Широкоформатная печать практически целиком выполняется цифровыми устройствами на обычной бумаге.

Классификация фотобумаг

Все фотобумаги делятся на две главные группы: чёрно-белые и цветные[34]. Первые предназначены для получения монохромного изображения, общий цветовой оттенок которого может варьироваться в зависимости от сорта эмульсии и режима лабораторной обработки. Цветные фотобумаги предназначены для получения изображения в натуральных цветах объекта съёмки и обладают сложным строением.

Как чёрно-белые, так и цветные фотобумаги делятся ещё на две группы: общего назначения и специальные. Фотобумага общего назначения предназначена для профессиональной и любительской фотографии[1]. Специальные фотобумаги предназначены для различных научно-технических целей. Они делятся на регистрирующие и документные.

Тип эмульсии

Чёрно-белые фотобумаги классифицируются по типу галогенида серебра, использованного для изготовления эмульсионного слоя[35]. От этого зависят главные характеристики фотобумаги и особенности технологии печати на ней.

  • хлоросеребряная — максимум чувствительности в ультрафиолетовой зоне. Характерна для всех фотобумаг с «дневным» проявлением;
  • бромосеребряная — максимум чувствительности в сине-фиолетовой области спектра. Наиболее распространённый тип эмульсии в фотобумагах с химическим проявлением;
  • хлоробромосеребряная — неактиничным является жёлтое освещение. В конце XIX века такие фотобумаги назывались «газопечатными», поскольку допускали обработку при распространённом в те годы газовом освещении[11];
  • йодохлоробромосеребряная — максимум чувствительности в синей зоне спектра.

В современных цветных фотобумагах верхний панхроматический и средний ортохроматический слои изготавливаются их хлористого серебра, естественная чувствительность которого лежит за пределами видимой области. В то же время нижний несенсибилизированный слой состоит из бромистого серебра, чувствительного к синему свету[15]. Такое строение позволяет обойтись без жёлтого фильтрового подслоя, характерного для цветных фотоплёнок, и исключить влияние отражённого от подложки света на качество цветоделения.

Контраст

После типа эмульсии второй важнейшей характеристикой фотобумаг считается контраст, который оценивается средним градиентом характеристической кривой[29]. В чёрно-белой фотографии подбором фотобумаги регулировали контраст конечного изображения, а также компенсировали отклонения негатива от стандартных параметров. Большинство производителей маркировали контраст цифрами от 0 до 7, причём возрастание номера соответствует более контрастной фотобумаге. В СССР кроме номеров использовались названия, например 3 номеру соответствует маркировка «нормальная», а 5 — «особоконтрастная». В большинстве случаев для печати с правильно проявленного негатива требуется нормальная фотобумага. Мягкая и полумягкая фотобумаги предназначены для печати с перепроявленных контрастных негативов, на которых сняты сюжеты с большим диапазоном яркостей. Вялый недопроявленный или недодержанный негатив требует контрастных сортов[36].

Типы фотопроцесса

По отношению фотографического процесса к схеме «пленка-отпечаток» бумага делится на типы:

  • Негативно-позитивная — большинство современных фотобумаг, на которых изображение получается при печати с негатива;
  • Позитивно-позитивная — и пленка и бумага — позитивы, например, при печати со слайда по процессам «Сибахром» или «Kodak Ektachrome»[14];
  • Позитивная-позитивная — прямопозитивная плёнка одновременно выполняет функцию бумаги, как в процессе «Polaroid».

Типы подложки

  • Баритовая (FB — англ. fiber-based). Подложкой для такой фотобумаги служит «тонкая» бумага (плотность 120—135 г/м²), «полукартон» (180 г/м²) или «картон» (240 г/м²), изготовленные при соблюдении определённых требований чистоты, отсутствия механических включений, сернистых соединений и других дефектов. Подложку с лицевой стороны покрывают тонким слоем задубленной желатины, содержащей сульфат бария (эта процедура называется Баритаж)[37]. Среди выпускаемых в настоящее время фотобумаг баритовыми бывают только черно-белые. Они относятся к наиболее дорогим сортам, предназначенным для выставочной фотопечати и галерейного хранения. По этой причине большинство современных баритовых фотобумаг изготавливаются на специальной так называемой «бескислотной» бумаге (стандарт ISO:9706), не подверженной саморазрушению и не оказывающей химического воздействия на изображение[38].
  • Полиэтиленированная (RC — англ. resin-coated). Бумажный слой в такой фотобумаге заключен в два слоя полиэтилена. Она наиболее пригодна для машинной обработки, не имеет тенденции к короблению во время сушки и не требует глянцевания. Выпускаются цветные и черно-белые пластиковые фотобумаги.
  • Полиэстеровая. Этот материал в основном применяется как подложка для современных цветных фотобумаг.
  • Калька — полупрозрачный тонкий гибкий материал, покрытый высококонтрастной светочувствительной эмульсией. Фотокалька предназначена для получения промежуточного негатива методом контактной или рефлексной печати.

Бумага для чёрно-белой печати выпускается как с постоянным, так и с переменным контрастом. Бумага постоянного контраста делится на мягкую, полумягкую, нормальную, контрастную и особо контрастную бумаги. Большинство производителей маркируют градации контраста цифрами от 0 до 5, где нормальной фотобумаге соответствует третий номер.

Черно-белая фотобумага для мультиконтрастной печати, позволяет регулировать контраст изображения в зависимости от особенностей негатива. В такой бумаге имеются два или три светочувствительных полуслоя, с различными спектральной сенсибилизацией и коэффициентами контрастности: несенсибилизированный (синечувствительный), высококонтрастный и ортохроматический (зеленочувствительный), малоконтрастный[39]. Её контрастность регулируется цветными светофильтрами, обычно поставляющимися в виде набора из 6—12 штук с оттенками от желтого до пурпурного. В зависимости от тона использованного светофильтра наибольшую экспозицию получает контрастный или мягкий полуслои, регулируя таким образом общий контраст[23]. В связи с очевидными преимуществами мультиконтрастной фотобумаги, сорта с постоянным контрастом выпускается в ограниченном количестве.

Фактура поверхности

Фотобумага может иметь три основных типа поверхности: глянцевая, матовая и тиснёная. Последняя в свою очередь делится на мелкозернистую, крупнозернистую, бархатистую и сатинированную. Кроме матовых сортов были распространены также полуматовые. Глянцевые фотобумаги получили распространение в середине 1920-х годов, благодаря отходу от пикториализма в фотоискусстве в пользу журналистской или «прямой» фотографии[9].

Тип поверхности задаётся в процессе отделки баритового подслоя с помощью специальных прессующих валов — каландров. Тиснёная фактура пропечатывается на баритовом подслое последним валом с соответствующим рельефом[13]. Матовая поверхность достигается добавлением в эмульсию специальных веществ, например крахмала[29]. Зеркального блеска (глянца) на глянцевых фотобумагах с баритовым подслоем достигают в процессе глянцевания, обычно после окончательной промывки. Бумаги на полиэтиленированной подложке с глянцевым типом поверхности сушатся без дополнительного глянцевания.

Специальные типы фотобумаги

Аристоти́пная фотобума́га (от др.-греч. ἄριστος — наилучший и τύπος — отпечаток, изображение) — хлоросеребряная фотобумага с «дневным проявлением»: видимое изображение появляется непосредственно во время экспонирования солнечным светом. Лабораторная обработка заключается в фиксировании и промывке. Непригодна для проекционной печати, допуская только контактную.

Реверсивная фотобумага (обращаемая), (от лат. reversio — поворот) — фотобумага высокой светочувствительности, предназначенная для получения позитивного изображения методом обращения со слайда проекционной печатью. Чёрно-белая реверсивная фотобумага по спектральной чувствительности является ортохроматическим фотоматериалом и обрабатывается при красном свете. Применяется для изготовления копий с диапозитивов, а также с полутоновых и штриховых оригиналов. Для предупреждения размокания имеет лаковое покрытие. Выпускается обычно в рулонах и предназначена для применения в аппаратуре автоматической печати. В СССР выпускалась реверсивная фотобумага типа «ОЛ» (обращаемая лакированная) в рулонах.

Техническая фотобумага — предназначена для регистрации показаний приборов, копирования документов и чертежей и других целей[40]. Выпускаются как галогеносеребряные, так и несеребряные (например, термографические). По назначению делятся на:

  • регистрирующие:
    • осциллографная,
    • электрокардиографная,
    • фототелеграфная — ортохроматическая высокочувствительная фотобумага для воспроизведения изображения в фототелеграфном аппарате.
  • светокопировальные:
    • Фотостатная негативная — высокочувстительная ортохроматическая контрастная. Копирование шриховых и полутоновых оригиналов путём фотосъёмки.
    • Фотостатная позитивная — среднечувствительная несенсибилизированная контрастная.
    • Для скоростного копирования — несенсибилизиованная контрастная. Рассчитана на малый по времени цикл обработки (около 3 минут).
    • Картографическая — низкочувствительная несенсибилизированная контрастная. Предназначена для изготовления наклеек путём отделения эмульсионного слоя от подложки.
    • Диазотипная — низкочувствительная, для контактного копирования в ультрафиолетовых лучах.

Производители фотобумаги

Фотобумагу в настоящее время продолжают производить в промышленных масштабах, но спрос на неё значительно снизился. Пик общемирового производства традиционной светочувствительной фотобумаги пришёлся на 2001 год, составив 1,8 млрд квадратных метров[41]. В дальнейшем объёмы стали снижаться в связи с преимущественным распространением цифровых фотографий не в виде фотоотпечатков, а по сети Интернет и в социальных сетях. В России наиболее широко представлены фотобумаги Ilford, FOMA, Forte, SIHL.

Для фотолюбителей также доступно самостоятельное изготовление фотобумаги с использованием доступной под заказ фотоэмульсииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2862 дня]. В СССР выпускались следующие типы фотобумаг[42]:

  • Бромпортре́т — бромосеребряная фотобумага с тёплым, коричневатым (до светло-коричневого при разбавлении проявителя) оттенком почернения[43]. Среднечувствительная, выпускалась мягкая, полумягкая и нормальная. Имеет очень высокие плотности максимального почернения и большой полезный интервал экспозиций.
  • Йодоко́нт — йодохлоробромосеребряная фотобумага, предназначенная в основном для контактной печати. Низкочувствительная, малоконтрастная. Цвет получающегося изображения — зелёный, оттенок зависит от экспозиции, температуры раствора и времени проявления. При использовании истощённых растворов склонна к образованию жёлтой вуали. Применялась для создания отпечатков пейзажей.
  • Контабро́м — хлоробромосеребряная малочувствительная фотобумага, выпускается полумягкая и нормальная. В зависимости от степени разбавления проявителя, даёт изображение от чёрно-коричневого до красно-оранжевого тона. Проявитель — гидрохиноновый с карбонатом натрия.
  • Новобро́м — хлоробромосеребряная высокочувствительная фотобумага нормальной контрастности. Высокая разрешающая способность, тёпло-чёрный тон изображения.
  • Унибро́м — наиболее массовая и разнообразная по характеристикам фотобумага. Даёт изображение нейтрального тона[44]. Средней и высокой чувствительности.
  • Фотоко́нт — хлоросеребряная фотобумага для контактной печати. Низкочувствительная. Имеет высокую оптическую плотность максимального почернения и нейтрально серый тон. Время проявления в Стандартном № 1 проявителе 1-2 мин.
  • Фотоцве́т-1 и Фотоцве́т-2 — цветная многослойная фотобумага, предназначенная для печати с маскированных негативов[45].

В 1980-х годах налажен выпуск новых сортов: Берёзка, Самшит, Снежинка. Эти фотобумаги с полиэтиленированной подложкой обладали сокращённым временем промывки и не требовали процедуры глянцевания. Вместо баритового подслоя для повышения яркости светов на полиэтилен со стороны эмульсии наносились титановые белила. Каждый из типов полиэтиленированных фотобумаг является версией сортов с баритовым покрытием: фотографические характеристики «Берёзки» соответствуют бумаге «Унибром», «Самшит» аналогичен «Бромпортрету», а «Снежинка» наиболее близка сорту «Новобром»[46]. Несмотря на сокращённое время обработки, советские фотобумаги на полиэтиленированной подложке приобрели среди фотографов дурную славу, поскольку из-за частых отклонений от технологии изготовления бумаги, её отдельные партии после сушки коробились и скручивались. В отличие от традиционных фотобумаг, коробление которых легко устранимо, полиэтиленированные невозможно выпрямить.

Форматы фотобумаги

В СССР в розничную продажу поступала листовая фотобумага следующих размеров: 6×9, 9×12, 9×14, 10×15, 13×18, 18×24, 24×30, 30×40, 40×50 и 50×60 сантиметров[47]. Фотобумага упаковывалась в пачки по 20, 25, 50 или по 100 листов. Для профессиональной фотографии выпускалась рулонная фотобумага различной ширины, предназначенная как для автоматических принтеров, так и для ручной печати.

Современная листовая фотобумага выпускается в форматах от 3,5×5 до 30×40 дюймов (от 9×14 до 76×102 сантиметров)[48]. В минифотолабораториях наиболее распространена рулонная фотобумага шириной 10,2 см (4 дюйма), 12,7 см (5 дюймов), 15,2 см (6 дюймов), 20,3 см и 30,5 см которая нарезается на форматы 3R (89×127 мм), 4R (102×152 мм) и более крупные.

См. также

Напишите отзыв о статье "Фотобумага"

Примечания

  1. 1 2 Фотокинотехника, 1981, с. 355.
  2. 1 2 Очерки по истории фотографии, 1987, с. 38.
  3. Лекции по истории фотографии, 2014, с. 23.
  4. Шмидт, 1905, с. 242.
  5. Карманный справочник по фотографии, 1928, с. 244.
  6. Foto&video, 2006, с. 120.
  7. Марина Ефимова, Николай Маслов. [www.photographer.ru/cult/history/4538.htm О платинотипии] (рус.). Истоки. Photographer.Ru (1 ноября 2009). Проверено 28 марта 2016.
  8. Foto&video, 2006, с. 125.
  9. 1 2 3 4 Gawain Weaver, 2008, с. 6.
  10. Карманный справочник по фотографии, 1928, с. 238.
  11. 1 2 Очерки по истории фотографии, 1987, с. 39.
  12. Карманный справочник по фотографии, 1928, с. 264.
  13. 1 2 Общий курс фотографии, 1987, с. 74.
  14. 1 2 3 Цветовоспроизведение, 2009, с. 252.
  15. 1 2 3 Редько, 1990, с. 191.
  16. Michael Talbert. [www.photomemorabilia.co.uk/Colour_Darkroom/Early_Agfa.html#anchorfilm AGFACOLOR Ultra (additive) and Neu (subtractive) Reversal Films] (англ.). Early Agfa colour materials. Photographic Memorabilia. Проверено 17 июля 2013. [www.webcitation.org/6JGeiGTiC Архивировано из первоисточника 31 августа 2013].
  17. Foto&video, 2008, с. 107.
  18. 1 2 The Permanence and Care of Color Photographs, 2003, с. 113.
  19. Редько, 1990, с. 213.
  20. [futurenow.ru/mirovye-zapasy-serebra-istoshchayutsya?scn=1 Мировые запасы серебра истощаются] (рус.). «Будущее сейчас». Проверено 21 сентября 2015.
  21. Очерки по истории фотографии, 1987, с. 40.
  22. Общий курс фотографии, 1987, с. 245.
  23. 1 2 [www.ilfordphoto.com/Webfiles/2006130201152306.pdf Contrast Control For ILFORD MULTIGRADE Variable Contrast Papers] (англ.). Ilford Photo. Проверено 20 мая 2016.
  24. Dl Cade. [petapixel.com/2016/04/14/galaxys-direct-positive-photo-paper-now-available-medium-format/ Galaxy’s Direct Positive Photo Paper is Coming to Medium Format Cameras] (англ.). «PetaPixel» (14 April 2016). Проверено 12 июня 2016.
  25. [www.kickstarter.com/projects/114183606/galaxy-hyper-speed-120-for-medium-format-camera Galaxy Hyper Speed 120 for Medium Format Camera] (англ.). Photography. «Kickstarter». Проверено 12 июня 2016.
  26. Общий курс фотографии, 1987, с. 66.
  27. Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 92.
  28. Общий курс фотографии, 1987, с. 74.
  29. 1 2 3 Редько, 1990, с. 143.
  30. Gawain Weaver, 2008, с. 5.
  31. The Permanence and Care of Color Photographs, 2003, с. 131.
  32. Cristopher Burkett. [christopherburkett.com/about/cibachrome Cibachrome Update] (англ.). West Wind Arts, Inc. Проверено 19 февраля 2016.
  33. Максим Афанасьев. [www.compuart.ru/article.aspx?id=19540&iid=903 Обзор цветной печатной системы CLC 4040] (рус.). Статьи. журнал «Компьюарт» (сентябрь 2008). Проверено 2 июня 2016.
  34. Общий курс фотографии, 1987, с. 114.
  35. Фотокинотехника, 1981, с. 356.
  36. Общий курс фотографии, 1987, с. 173.
  37. Фотокинотехника, 1981, с. 34.
  38. Clifford Burt. [www.bereg.net/reference/iso9706 Стандарт бумаги ISO 9706] (рус.). «Берег». Проверено 28 мая 2016.
  39. [www.ilfordphoto.com/Webfiles/2006130201152306.pdf Contrast Control For ILFORD MULTIGRADE Variable Contrast Papers] (англ.). Ilford Photo. Проверено 20 мая 2016.
  40. Фотокинотехника, 1981, с. 334.
  41. Йенс Молдон. [www.sineus.ru/about/news/article.html?&theme=4&prid=186 Фотографическая бумага - умирающий динозавр или агрессивный лев?] (рус.). Новости. Компания «Синэус» (18 декабря 2006). Проверено 19 сентября 2015.
  42. Общий курс фотографии, 1987, с. 115.
  43. Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 110.
  44. Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 109.
  45. Фотокинотехника, 1981, с. 388.
  46. А. В. Шеклеин. [club.foto.ru/info/articles/article.php?id=34&page=5 БЕРЕЗКА, СНЕЖИНКА, САМШИТ] (рус.). Фотографический калейдоскоп. Клуб «Фото.ру». Проверено 28 мая 2016.
  47. Краткий фотографический справочник, 1952, с. 166.
  48. [www.ilfordphoto.com/products/producttype.asp?n=5&t=Photographic+Papers PHOTOGRAPHIC PAPERS] (англ.). PRODUCTS CATALOGUE. Ilford Photo. Проверено 16 мая 2016.

Литература

  • Александр Галкин [www.foto-video.ru/art/review/2745/ Светлый образ] (рус.) // «Foto&video» : журнал. — 2006. — № 4. — С. 120—125.
  • Е. А. Иофис. Фотокинотехника. — М.: «Советская энциклопедия», 1981. — С. 355—358. — 449 с. — 100 000 экз.
  • Владимир Левашов. Лекции по истории фотографии. — 2-е изд.. — М.: «ЛитРес», 2014. — ISBN 978-5-903788-63-7.
  • Н. Д. Панфилов, А. А. Фомин. III. Фотоматериалы // Краткий справочник фотолюбителя. — М.: «Искусство», 1985. — 367 с. — 100 000 экз.
  • В. В. Пуськов. Краткий фотографический справочник / И. Кацев. — М.: Госкиноиздат, 1952. — 423 с. — 50 000 экз.
  • А. В. Редько. Основы чёрно-белых и цветных фотопроцессов / Н. Н. Жердецкая. — М.: «Искусство», 1990. — 256 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-210-00390-6.
  • Э. Фогель. [rangefinder.ru/manual/books/Fogel_Karmanny_sprav_po_photo_1928.pdf Карманный справочник по фотографии] / Ю. К. Лауберт. — 11-е изд.. — М. — Л.: Государственное издательство, 1928. — 325 с. — 6000 экз.
  • Фомин А. В. Глава III. Фотографическая эмульсия // [media-shoot.ru/books/Fomin-spravochnik_fotografija.pdf Общий курс фотографии] / Т. П. Булдакова. — 3-е. — М.,: «Легпромбытиздат», 1987. — С. 62—74. — 256 с. — 50 000 экз.
  • Р. В. Г. Хант. Цветовоспроизведение / А. Е. Шадрин. — 6-е изд.. — СПб., 2009. — 887 с.
  • К. В. Чибисов. Очерки по истории фотографии / Н. Н. Жердецкая. — М.: «Искусство», 1987. — С. 37—41. — 255 с. — 50 000 экз.
  • Ф. Шмидт. Практическая фотография. — 3-е изд.. — Петербург.: «Издательство Ф. В. Щепанского», 1905. — 393 с.
  • Сергей ЩЕРБАКОВ [www.foto-video.ru/art/review/37032/ Остановить и сохранить мгновение] (рус.) // «Foto&video» : журнал. — 2008. — № 10. — С. 106—113.
  • Gawain Weaver. [gawainweaver.com/images/uploads/Weaver_Guide_to_Gelatin_Silver.pdf Долговечность и старение желатиносеребряных фотоотпечатков] = A Guide to Fiber-base Gelatin Silver Print Condition and Deterioration. — Rochester: George Eastman House, International Museum of Photography and Film, 2008. — 39 p. — (Gawain Weaver and the Advanced Residency Program in Photograph Conservation).
  • Henry Wilhelm. [www.wilhelm-research.com/pdf/HW_Book_03_of_20_HiRes_v1c.pdf Chapter 3. Light Fading Stability of Displayed Color Prints] // [www.wilhelm-research.com/pdf/HW_Book_761_Pages_HiRes_v1c.pdf The Permanence and Care of Color Photographs] / Carol Brower. — Grinnell, Iowa: Preservation Publishing Company, 2003. — С. 112—115. — 761 с. — ISBN 0-911515-00-3.

Ссылки

  • [www.ilfordphoto.com/products/producttype.asp?n=5&t=Photographic+Papers PHOTOGRAPHIC PAPERS] (англ.). PRODUCTS CATALOGUE. Ilford Photo. Проверено 11 сентября 2016.

Шаблон:Фотографические процессы

Отрывок, характеризующий Фотобумага

– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».