Фотовспышка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фотовспы́шка, импульсный фотоосветитель, ИФО — источник искусственного освещения, предназначенный для создания кратковременных световых вспышек большой интенсивности[1]. Применяется в фотографии при условиях недостаточной освещённости и съёмке быстродвижущихся объектов, а также в качестве рабочего освещения в фотостудиях. В современной фотографии в подавляющем большинстве используются электронные фотовспышки. Достоинством фотовспышек по сравнению с источниками постоянного света является более высокая энергетическая эффективность, благодаря возможности кратковременной работы только при открытом затворе. Кроме того, фотовспышка позволяет получать резкие фотографии быстродвижущихся объектов за счёт очень короткого времени свечения.





Магниевая вспышка

В первой половине XIX века исследователи обнаружили, что при сгорании магния происходит интенсивное излучение света, близкого по спектральному составу к дневному. Последнее оказалось важным для фотографии, поскольку для несенсибилизированных фотоэмульсий тех лет жёлто-оранжевый свет большинства источников искусственного освещения был почти неактиничным. Основу практическому применению вспышки магния заложил в 1859 году Уильям Крукс, разработавший его смесь с другими компонентами, выполнявшими роль окислителя, увеличивающего интенсивность сгорания[2]. В 1865 году Трейл Тэйлор усовершенствовал препарат, смешав порошок магния с хлоратом калия, серой и сульфидом сурьмы[3]. В 1887 году Адольф Митте анонсировал более простую смесь магния с бертолетовой солью, получившую в английском языке название flash-powder, а в немецком — blitzlicht[4]. Кроме бертолетовой соли в качестве окислителя использовались также азотнокислые барий, торий, аммоний и марганцевокислый калий[5]. Однако, приготовление порошков и их дозирование занимало много времени и было сопряжено с риском возгорания. Кроме того, использование отсыревшей смеси грозило взрывом. Порошок насыпался на полку специального держателя и поджигался пистонным или кремневым механизмом. Более сложной разновидностью магниевой вспышки была трубка, направленная на пламя свечи или спиртовки: в нужный момент при помощи резиновой груши из неё выдувался порошок, воспламеняющийся от горелки[2].

Технологию съёмки с магниевой вспышкой упростил Генри Роско, разработавший шнур из магниевой смеси, нужная длина которого отрезалась от рулона, давая качественный свет при сгорании. Эдвард Зонштадт, получивший в 1862 году патент на технологию изготовления шнура, через 4 года начал его массовый выпуск на учреждённой им Манчестерской Магниевой компании. В дальнейшем инженер компании Вильям Матер заменил круглый шнур на плоскую ленту из этого же состава, дававшую более интенсивную вспышку. Кроме того, плоская лента оказалась дешевле и технологичнее. Матер также стал изобретателем специального держателя магниевой ленты, в котором и производилась вспышка. Корпус держателя снижал риск ожогов от взрыва магниевой смеси, сохранявшийся при её поджигании на открытой полке. Наиболее совершенной стала система поджига с электрическим запалом, изобретённая в 1899 году Джошуа Коэном. Вскоре выпуск магниевой ленты был налажен и другими предприятиями, например компанией Pistol Flashmeter, которая первой стала снабжать упаковку инструкцией, в которой указывалась зависимость получаемой экспозиции от использованной длины ленты.

Технология съёмки с магниевой вспышкой предполагала ручную синхронизацию, требуя установки фотоаппарата на штатив. После кадрирования и фокусировки затвор открывался на ручной выдержке и поджигался магний, дававший интенсивную вспышку продолжительностью примерно в 1/10 секунды. Сразу же после вспышки затвор закрывался, и съёмка завершалась. На снимке получалось резкое изображение, экспонированное яркой вспышкой, тогда как постоянный свет не успевал подействовать на низкочувствительную эмульсию даже за несколько секунд. Однако, сгорание магниевых смесей сопровождалось интенсивным выделением дыма с неприятным запахом и звуком, похожим на выстрел. Кроме того, облако дыма от вспышки, рассеявшись под потолком помещения, вскоре выпадало в виде белого порошка, оседая на одежде. Проблема оказалась так велика, что фотографы, снимавшие со вспышкой на светских приёмах, сразу после снимка спешили скрыться, пока не обнаружился скандал[6]. По этой причине, а также из-за пожарной опасности, во многих местах фотосъёмка со вспышкой вскоре была запрещена[3]. Несмотря на все недостатки, магниевая вспышка оставалась самым дешёвым и доступным осветительным прибором и использовалась вплоть до конца 1950-х годов, особенно провинциальными фотографами. Из употребления она полностью вышла только после широкого распространения электронных вспышек.

Одноразовые лампы-вспышки

От большинства недостатков магниевой вспышки избавлены одноразовые баллоны (фотоколбы). Их действие основано на сгорании тонкой магниевой проволоки в атмосфере чистого кислорода. В центре стеклянной колбы, заполненной кислородом под низким давлением, расположена нить накала, которая соединяется с двумя проводами, покрытыми поджигающей пастой. Пропущенный через нить накала ток раскаляет её, поджигая пасту, горящие брызги которой разлетаются внутри стеклянного баллона и воспламеняют магниевую проволоку, дающую яркую вспышку[7]. Лампы этого типа вставляются в держатель («флэшган»), снабжённый низковольтной батареей для поджига[6]. Конструкция, первоначально основанная не на проволоке, а на горючей фольге, была предложена в 1925 году инженером компании Osram Паулем Феркоттером[4]. Первые одноразовые баллоны «Osram Vacublitz» были выпущены в Германии в 1929 году, и запатентованы 23 сентября 1930 года Иоганном Остенмайером[8][9].

Фотоколбы были рассчитаны на одноразовое использование и выбрасывались после съёмки, однако были более безопасны, чем магниевая вспышка. Они не дымили и не распространяли неприятного запаха. Дополнительной мерой безопасности стало покрытие стеклянного баллона пластиковой плёнкой, предотвращавшей разлёт осколков в редких случаях взрыва колбы. Лампы для цветной фотографии, обозначенные индексом «B» (англ. Blue) покрывались голубым пластиком для компенсации жёлтого цвета вспышки, чтобы привести её спектральный состав в соответствие с цветовым балансом фотоматериалов для дневного света[7]. Выпускались и фотобаллоны, покрытые инфракрасным светофильтром для съёмки на инфракрахроматические фотоматериалы в полной темноте. Постепенно магний стали заменять цирконием, дававшим более яркий свет.

Появление в фотоаппаратуре встроенного синхроконтакта было вызвано популярностью фотобаллонов, совпавшей по времени с распространением высокочувствительных плёнок, требующих моментальной выдержки. При этом, поджиг фотоколбы занимал некоторое время и требовалось упреждение синхронизации, чтобы момент максимальной яркости вспышки совпал с открытием затвора[10]. Поэтому большинство первых синхроконтактов снабжались шкалой упреждения (регулятором опережения), которое было различным для ламп разных категорий. Все фотобаллоны делились на несколько групп по времени свечения: для типа «F» (англ. Fast) оно составляло в среднем 0,01 секунды, для типа «M» (англ. Medium) — 0,015, а для типа «S» (англ. Slow) — 0,02[11]. Кроме длительности свечения у всех категорий различалось и время, затрачиваемое на поджиг, требуя регулировки синхронизации.

Основная статья: Синхронизация фотовспышки

Самую длительную вспышку в течение 0,03—0,06 секунды давали баллоны типа «FP» (англ. Focal Plane), специально выпускавшиеся для шторных затворов, и пригодные для съёмки на любых выдержках[12]. В некоторых фотоаппаратах для одноразовых вспышек устанавливался отдельный синхроконтакт с обозначением «M» или «FP» и фиксированным временем задержки.

Первые одноразовые вспышки выпускались в колбе такого же размера и формы, как у обычной 100-ваттной лампы накаливания, но вскоре появились более компактные модели с байонетным цоколем, выбрасывающимся после срабатывания специальной кнопкой. Наиболее распространённым типом в профессиональной фотографии 1950-х годов стал «Press 25» с диаметром баллона 25 мм (1 дюйм). Такие лампы, заряжаемые во «флэшган» с большим круглым отражателем, были стандартным дополнением складных пресс-камер и двухобъективных зеркальных фотоаппаратов, распространённых в те годы в фотожурналистике. Интенсивность света этой лампы достигала миллиона люмен. Другим распространённым типом были лампы с миниатюрным металлическим байонетом цоколя. Профессиональные «флэшганы» снабжались универсальным гнездом, рассчитанным на два-три различных стандарта цоколя. В отличие от США и Западной Европы, в СССР одноразовые вспышки не получили широкого распространения в силу ряда причин[13]. В то же время, Московским электроламповым заводом некоторое время выпускались фотовспышки «ФО-1в», рассчитанные на одноразовые фотоколбы «Ф-1» со световой энергией 25 000 люмен-секунд[14][15][16]. Самой мощной из всех когда-либо выпущенных считается «GE Mazda No. 75», разработанная для ночной аэрофотосъёмки во время подготовки к высадке союзников в Нормандии[17][18].

В 1958 году на американском рынке появились фотоколбы AG-1 без металлического цоколя, постепенно ставшие наиболее массовыми. Прототипом лампы стала немецкая разработка «Philips PF-1» 1955 года. Упрощённая технология изготовления позволила значительно снизить цену, довольно высокую у предыдущих типов. Кроме того, время поджига этих ламп значительно сократилось, позволив отказаться от опережения и пользоваться синхроконтактом «X», предназначенным для электронных вспышек. Несмотря на достоинства и безопасность, фотоколбы оставались одноразовым устройством, удорожающим каждый снимок. Кроме того, после срабатывания вспышки требовалась замена лампы, снижающая оперативность репортажной съёмки. Дело осложнялось тем, что колба разогревалась так сильно, что при неосторожном выбрасывании могла воспламенить предметы[4].

Фотокубики

В начале 1960-х годов компания Eastman Kodak разработала стандарт фотоплёнки Instamatic с упрощённой зарядкой, который был дополнен усовершенствованной технологией одноразовых вспышек фирмы Havells Sylvania под названием Flashcube. Специальный поворотный держатель фотоаппаратов этого стандарта был рассчитан на использование четырёх одноразовых вспышек, объединённых в общем пластмассовом корпусе в виде куба размером 25×25×29 мм[19]. Каждая из четырёх рабочих граней такого куба содержала одноразовую лампу с отражателем. После каждого снимка держатель, соединённый с механизмом взвода затвора, поворачивал куб на 90° очередной гранью, в которой располагалась неиспользованная вспышка. В результате, такой куб позволял сделать без перерыва не один, а четыре снимка со вспышкой[7]. Использованный блок выбрасывался, и легко заменялся новым.

Оригинальный Flashcube срабатывал от батарейки в фотоаппарате. Позднее был налажен выпуск автономной разновидности Magicube (X-Cube), которая поджигалась пружинным пьезоэлектрическим механизмом внутри корпуса куба, запускаемым при нажатии на спусковую кнопку фотоаппарата[7][19]. Оба типа кубиков выглядели одинаково, но были несовместимы. В СССР выпускалась фотовспышка «Зеленоград», рассчитанная на использование отечественных или импортных фотокубов с электроподжигом от батареи «Крона». Стоимость одноразового «кубика», выпускавшегося на Московском электроламповом заводе, составляла 50 копеек. По аналогичному принципу был построен Flashbar для одноступенных фотоаппаратов Polaroid, где одноразовые вспышки располагались в ряд с одной стороны. Устройство позволяло сделать до 10 снимков без замены. Вспышка типа FlipFlash была также основана на блоках одноразовых баллонов, располагавшихся вертикально. Последняя конструкция выгодно отличалась от фотокуба уменьшением эффекта «красных глаз» за счёт сравнительно большого расстояния между вспышкой и объективом.

Электронные фотовспышки

Изобретение электронных фотовспышек связывают с именем Гарольда Эджертона, использовавшего её для хронофотографии и высокоскоростной съёмки[20]. Фотовспышки на основе ксеноновой газоразрядной лампы, разработанные в 1939 году, лишены большинства недостатков предыдущих типов: количество циклов их работы ограничено лишь сроком службы лампы[6]. Её свет возникает в результате прохождения через инертный газ мощного электрического разряда[21]. В качестве газа чаще всего используется ксенон, поскольку спектр его излучения наиболее близок к солнечному[22]. Основным элементом электронной фотовспышки является импульсная ксеноновая лампа, которая представляет собой запаянную стеклянную или кварцевую трубку, наполненную ксеноном под низким давлением. В противоположные концы трубки впаяны электроды, а на её поверхности находится электрод зажигания, представляющий собой полоску токопроводящей мастики, фольги или отрезок проволоки. К электродам подключен электролитический конденсатор большой ёмкости, который разряжается через газовую среду при подаче высоковольтного импульса на электрод зажигания при замыкании синхроконтакта[23]. Разряд прекращается при падении напряжения конденсатора ниже 100 вольт, вследствие потери проводимости газа[24]. Следующая вспышка возможна только после полной зарядки конденсатора, которая отражается загоранием неоновой лампы в его цепи.

Недостатком такого устройства является необходимость подачи высокого напряжения на электроды, требующая громоздких высоковольтных батарей или подключения к электросети. В первом случае вес устройства достигал 6—8 килограммов, а во втором терялась автономность. Решение проблемы автономности появилось в 1958 году, когда Пауль Метц использовал во вспышке «METZ Mecablitz 45» транзисторный преобразователь, повышающий напряжение низковольтных батарей до необходимого для полноценного разряда[4]. Современные электронные фотовспышки автономного типа строятся только по такому принципу. Время перезарядки конденсатора (минимальный интервал между вспышками) ограничено мощностью преобразователя и максимальным током, который могут дать элементы питания. Поэтому, для «разгона» вспышки при съёмке в серийном режиме к ней могут присоединяться дополнительные внешние источники питания, подключаемые параллельно основным.

В СССР первая электронная фотовспышка «Молния ЭВ-1» выпущена в 1955 году Московским электроламповым заводом[25]. Её питание было универсальным: от высоковольтной батареи типа 330-ЭВМЦГ-1000 «Молния» или от сети переменного тока. Энергия импульса первых электронных вспышек (измеряется в джоулях) была фиксированной, и экспозиция, получаемая от их освещения, регулировалась диафрагмой объектива в соответствии с расстоянием до ключевого объекта съёмки. Зависимость, основанная на законе обратных квадратов, легко вычислялась при помощи «ведущего числа».

Основная статья: Ведущее число фотовспышки

В более поздних вспышках появилась возможность ступенчатого изменения энергии импульса для съёмки вблизи или на удалении[26]. С совершенствованием полупроводниковой элементной базы получили распространение фотовспышки, позволяющие регулировать экспозицию изменением длительности разряда, прерываемого в нужный момент мощным тиристором или транзистором. Такая конструкция оказалась энергетически более экономичной, чем в ранних моделях, где лишний заряд конденсатора перенаправлялся на холостую гасящую газоразрядную трубку, заключённую в непрозрачном кожухе[27] или рассеивался мощным резистором. В современных вспышках неиспользованный заряд остаётся в конденсаторе, укорачивая время его перезарядки, и экономя энергию батарей или аккумуляторов[28]. Кроме того, длительность импульса таких вспышек в режиме минимальной мощности может быть очень короткой, достигая 1/50 000 секунды. Возможность регулировки мощности позволила реализовать автоматическое управление экспозицией, получаемой от импульсного освещения. Первые системы предусматривали сенсор, встроенный в корпус фотовспышки, поскольку её измерение возможно только в момент экспозиции, когда TTL-экспонометры неработоспособны. Однако, позднее компания Olympus разработала систему измерения света вспышки, отражённого от эмульсии фотоматериала[29].

Основная статья: TTL OTF

Распространение цифровой фотографии заставило пересмотреть эту конструкцию, поскольку фотоматрицы отражают слишком мало света, и его недостаточно для системы TTL OTF. Всеобщее распространение получило измерение предварительного импульса малой интенсивности, излучаемого вспышкой непосредственно перед подъёмом зеркала. Дальнейшее совершенствование автоматики было связано с учётом расстояния, на которое сфокусирован объектив и оценочным измерением по отдельным частям кадра[30]. В конце концов, системы настолько усложнились, что электронные фотовспышки, получившие название «системные», утратили совместимость с фотоаппаратурой «чужих» брендов.

Основные статьи: Canon EOS flash system, Speedlight, P-TTL

Миниатюризация электронных фотовспышек позволяет обеспечивать их высокую мощность и функциональность даже при очень компактных размерах. Большинство компактных фотоаппаратов оснащается встроенными электронными вспышками, практически не уступающими по основным параметрам и удобству внешним присоединяемым. Впервые встроенная электронная вспышка появилась в 1964 году в фотоаппарате «Voigtländer Vitrona»[3]. Отдельную категорию составляют студийные фотовспышки, предназначенные для профессиональной фотосъёмки рекламы. В конце XX века этот тип освещения практически полностью вытеснил в студийной фотографии источники постоянного света, благодаря большему удобству при съёмке движущихся объектов при высокой энергетической эффективности. Такие вспышки делятся на две категории: моноблочные и генераторные[31]. В последних несколько вспышек подключены к общему блоку питания[32]. Кроме вспышки и цепей её регулировки, оба типа устройств оснащаются моделирующей лампой постоянного света, предназначенной для оценки светового рисунка, который будет получен при срабатывании вспышки. Точность оценки повышается благодаря синхронизации регулировки мощности импульса и яркости пилотного света. Студийные вспышки допускают замену рефлектора и использование светорассеивающих насадок.

Еще одним специализированным типом электронных фотовспышек являются кольцевые приборы для макрофотографии и медицины. От других типов они отличаются кольцевой формой ксеноновой лампы, располагающейся вокруг объектива фотоаппарата[33]. Такая конструкция обеспечивает бестеневое освещение и исключает перекрытие света вспышки деталями камеры. В большинстве случаев такие вспышки присоединяются к определённым типам объективов при помощи байонета, но иногда выполняются, как конструктивная часть оправы, например в некоторых объективах «Medical-Nikkor». Блок питания и конденсаторы кольцевых вспышек размещаются в отдельном блоке, соединённом с излучателем высоковольтным проводом.

Синхронизация электронных вспышек

В отличие от одноразовых вспышек, длительность свечения которых измеряется десятыми долями секунды, электронные вспышки дают более короткий импульс в 1/1000—1/50000 секунды. По этой причине при съёмке со шторно-щелевыми фокальными затворами нормально экспонированный снимок может быть получен только на выдержках, при которых щель между шторками превосходит по размеру соответствующую сторону кадра или равна ей. До появления современных ламельных затворов большинство шторных обеспечивали синхронизацию на выдержках не короче 1/60 секунды, затрудняя использование вспышки для заполняющего освещения при дневном свете[34]. В то же время, с центральными затворами синхронизация доступна во всём диапазоне, причём энергия импульса, в отличие от одноразовых вспышек, используется полностью даже на самых коротких выдержках. При этом, электронные вспышки не требуют упреждения синхронизации, срабатывая сразу же после замыкания синхроконтакта. В фотоаппаратуре с регулировкой упреждения синхронизации электронным вспышкам соответствует положение «X». Все эти особенности в конце 1950-х годов привели к резкому росту популярности центральных затворов, которые начали устанавливать даже в однообъективных зеркальных фотоаппаратах, как дань всеобщей моде на электронные вспышки[35][25]. До наших дней эта тенденция дошла только в среднеформатной аппаратуре, такой как Hasselblad, Bronica и т. д.[36]. Первые электронные вспышки соединялись с синхроконтактом затвора при помощи двух простейших штырьковых разъёмов с проводами. В 1953 году западногерманская фирма Zeiss Ikon приняла стандарт соединения при помощи одного кабеля с коаксиальным разъёмом типа «PC», получившим своё название от первых букв двух семейств фотозатворов: «Prontor» и «Compur»[3]. В течение нескольких лет стандарт был принят во всём мире. Однако, возрастание количества соединений заставило конструкторов искать пути избавления от лишних проводов, и в 1977 году в качестве международного стандарта ISO:518 был утверждён «горячий башмак» с дополнительным контактом синхронизации[37]. С этого момента для синхронизации электронной вспышки после её установки в обойму камеры никакие дополнительные соединения не требуются. Некоторое время вспышки продолжали комплектоваться съёмным проводом для соединения с устаревшими фотоаппаратами, но в дальнейшем от этого отказались. Тем не менее, современная цифровая аппаратура профессионального и полупрофессионального классов продолжает оснащаться разъёмом PC, необходимым, как минимум для соединения со студийными вспышками. Быстрое совершенствование электронных фотовспышек привело к тому, что они стали конкурировать с другими источниками света, успешно заменяя их. Необходимость подсветки дополнительными вспышками поставила вопрос об освобождении от проводного соединения для синхронизации, и появился целый класс устройств, получивших название «световых ловушек» или внешних синхронизаторов.

Основная статья: Синхронизатор фотовспышки

Датчик импульсного света, запускающий ведомую вспышку от срабатывания ведущей мог соединяться со стандартными устройствами или устанавливаться штатно в наиболее совершенные модели. В СССР «световой ловушкой» оснащались приборы «ФИЛ-101» и некоторые другие[38]. Со временем световая синхронизация стала стандартной опцией большинства серийных электронных вспышек. В современных студийных вспышках такой способ остаётся основным, избавляя от обилия проводов в студии. Дальнейшее развитие автономных моделей пошло по пути передачи другим вспышкам данных системы автоматического управления экспозицией по инфракрасному каналу совместно с командами синхронизации[39]. Такая система не реагирует на посторонние вспышки в случае одновременной съёмки события несколькими фотографами. Современные системные вспышки обладают возможностью совместной работы нескольких автоматических приборов с синхронизацией по нескольким каналам с различной кодировкой. Это позволяет размещать дополнительные вспышки с разных сторон объекта съёмки для создания световых эффектов, не мешая фотографам, работающим так же на другом канале. Однако, нестабильность световой синхронизации и её невысокая дальность, особенно вне помещений, в последнее время вынуждает фотографов использовать радиосинхронизаторы, менее чувствительные к особенностям среды. Последние модели системных фотовспышек, например «Canon Speedlite 600 EX-RT», кроме инфракрасной системы оснащены встроенным радиосинхронизатором.

Светодиодные осветители

В XXI веке получили распространение светодиодные источники света, используемые вместо вспышек, и часто называемые «светодиодной вспышкой». В этом типе осветителя устанавливаются один или несколько светодиодов, но устройство не является вспышкой: время его свечения может быть произвольным, а по световой эффективности светодиоды сильно уступают ксеноновым лампам. К преимуществам светодиодов относятся малые размеры и масса, низкое напряжение питания, а также возможность работы в непрерывном режиме, что может быть использовано для видеосъёмки и подсветки автофокуса. Встроенные светодиодные осветители применяются в камерафонах, планшетных компьютерах, сверхминиатюрных фотоаппаратах. Существуют и выносные приборы в виде кольца или матрицы из большого количества светодиодов (например, для макросъёмки).

Применение

Изобретение и совершенствование фотовспышек наиболее тесно связаны со съёмкой быстропротекающих процессов в научных и промышленных целях. В отличие от высокоскоростных фотозатворов, быстродействие которых ограничено инерцией, фотовспышки позволяют отсекать чрезвычайно короткие выдержки. При этом, световая эффективность вспышек может быть на несколько порядков выше затвора, поскольку вся энергия импульса концентрируется в периоде экспозиции, каким бы коротким он ни был. Кроме того, в отличие от фокальных затворов, фотовспышка экспонирует весь кадр одновременно, полностью исключая искажения формы быстродвижущихся объектов. Теснее всего с высокоскоростной фотографией при помощи вспышек связано имя Гарольда Эджертона, разработавшего множество технологий съёмки, и внёсшего огромный вклад в совершенствование одноразовых и электронных вспышек[18]. Кроме съёмки одиночных фотографий со сверхкороткими выдержками, Эджертон прославился экспериментами в области хронофотографии, фиксируя несколько фаз движения на одном снимке при помощи стробоскопа, созданного им из электронной вспышки[20]. Наиболее коротких вспышек удалось достичь при помощи искрового разряда: для этого источника света выдержка измеряется единицами микросекунд.

В фотографии фотовспышки изначально использовались, главным образом, для сокращения выдержки в условиях недостаточного освещения. Первые годы после изобретения магниевая вспышка применялась в портретной съёмке, позволяя избежать смазывания лиц, неизбежного при светочувствительности фотоэмульсий тех лет. Постепенно вспышка стала неотъемлемым атрибутом при репортажной съёмке, фиксируя на фотоэмульсии резкое изображение движущихся людей. Рост светочувствительности фотоматериалов и распространение скоростных затворов в начале XX века не привели к отказу от вспышек, оставшихся необходимыми при съёмке в помещении или в тёмное время суток. Кроме того, в журналистике вспышка давала гарантированную подсветку лиц даже в случае съёмки против света или при резком боковом освещении, сохраняя узнаваемость репортажных портретов. Наличие фотовспышки позволяет сделать снимок даже в полной темноте. В 1990-х годах электронные вспышки практически полностью вытеснили осветительные приборы непрерывного света из фотостудий. Причиной стали несколько факторов: стабильная цветовая температура, точно соответствующая дневному свету, возможность без ограничений снимать как статичные, так и движущиеся объекты, а также гибкость и энергетическая эффективность.

Совершенствование цифровых фотоаппаратов и резкий рост рабочих значений светочувствительности в конце 2000-х годов позволили в фотожурналистике обходиться без вспышек практически в любых световых условиях. Однако, фотовспышки не вышли из употребления, поскольку дают возможность выравнивать световые контрасты, неприемлемые в цифровой фотографии. В корпоративной и свадебной фотографии фотовспышка позволяет достигать высокой точности цветопередачи. Возможность использования дополнительных вспышек, синхронизированных с ведущей на фотоаппарате, позволяет создавать вне студии любые схемы освещения при полной автономности источников питания. В любительских фотоаппаратах, камерафонах и других подобных устройствах фотовспышка до сегодняшнего дня считается обязательным атрибутом, позволяющим получать качественный снимок в любых условиях. Наиболее распространённые сферы использования фотовспышки в практической фотографии:

  1. Недостаточная освещённость — наиболее частое применение фотовспышки в любительской фотографии.
  2. Подсветка теней. Использование вспышки при ярком солнце позволяет смягчить контраст, согласовав его с доступной фотографической широтой.
  3. При съёмке с контровым освещением вспышка позволяет высветлить передний план, находящийся в тени.
  4. Спортивная и репортажная съёмка в помещении. Вспышка даёт очень короткую выдержку, «замораживая» объект съёмки даже при недостатке обычного освещения.

См. также

Напишите отзыв о статье "Фотовспышка"

Примечания

  1. ↑ Фотокинотехника, 1981, с. 104.
  2. ↑ 1 2 Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 171.
  3. ↑ 1 2 3 4 [www.photomemorabilia.co.uk/Ilford/Flash_History.html General History of Flash Photography] (англ.). Flash Photography ~ History & ILFORD Flashguns. Photomemorabilia. Проверено 5 декабря 2015.
  4. ↑ 1 2 3 4 Владимир Зверев. [club.foto.ru/info/articles/article.php?id=210 История советской фотовспышки] (рус.). Статьи. Клуб «Фотору». Проверено 5 декабря 2015.
  5. ↑ Краткий фотографический справочник, 1952, с. 213.
  6. ↑ 1 2 3 Владимир Зверев. [digicam.ru/authors/evolyuciya_fotovspyshek_poltora_veka_puti/ Эволюция фотовспышек. Полтора века пути] (рус.). Авторские статьи. Digital Camera (31 июля 2012). Проверено 11 декабря 2015.
  7. ↑ 1 2 3 4 Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 172.
  8. ↑ [little-histories.org/2015/09/22/23-%d1%81%d0%b5%d0%bd%d1%82%d1%8f%d0%b1%d1%80%d1%8f/?relatedposts_hit=1&relatedposts_origin=5177&relatedposts_position=1 23 сентября] (рус.). День в истории. «Маленькие истории». Проверено 18 ноября 2015.
  9. ↑ Photoflash: 62 years ago, 1955, с. 49.
  10. ↑ Малоформатная фотография, 1959, с. 82.
  11. ↑ Leo Foo. [www.mir.com.my/rb/photography/hardwares/classics/nikonf3ver2/flash/sb1tosb21/index.htm#BC-3 Flash Bulbs] (англ.). Additional info on Nikon Speedlights. Photography in Malaysia. Проверено 8 декабря 2015.
  12. ↑ Фотоаппараты, 1984, с. 66.
  13. ↑ Фотоаппараты, 1984, с. 64.
  14. ↑ Советское фото, 1957, с. 43.
  15. ↑ Справочник фотолюбителя, 1964, с. 168.
  16. ↑ Владимир Зверев. [fototoka.livejournal.com/2879.html Советские электронные фотовспышки] (рус.). LiveJournal (20 октября 2014). Проверено 5 декабря 2015.
  17. ↑ Фотомагазин, 2001, с. 113.
  18. ↑ 1 2 JOYCE BEDI. [invention.si.edu/seeing-dark-aerial-reconnaissance-wwii Seeing in the Dark: Aerial Reconnaissance in WWII] (англ.). Invention Stories. Lemelson Center (20 May 2010). Проверено 6 декабря 2015.
  19. ↑ 1 2 Фотоаппараты, 1984, с. 97.
  20. ↑ 1 2 Фотомагазин, 2001, с. 112.
  21. ↑ Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 173.
  22. ↑ Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 136.
  23. ↑ Общий курс фотографии, 1987, с. 121.
  24. ↑ Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 174.
  25. ↑ 1 2 Владимир Зверев. [www.photohistory.ru/1440163273485279.html Советской электронной фотовспышке 60 лет] (рус.). Дополнительные материалы. Этапы развития отечественного фотоаппаратостроения (март 2015). Проверено 5 декабря 2015.
  26. ↑ Г. Абрамов. [www.photohistory.ru/index.php?pid=1221241299687543 Фотовспышка «Электроника Л5-01», при работе от шести элементов 316 можно было устанавливать энергию вспышки 20 или 40 джоулей.] (рус.). Фотовспышки. Этапы отечественного фотоаппаратостроения. Проверено 26 января 2016.
  27. ↑ Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 180.
  28. ↑ Фотоаппараты, 1984, с. 99.
  29. ↑ Фотокурьер, 2007, с. 2.
  30. ↑ Фотомагазин, 2002, с. 14.
  31. ↑ [popcornstudio.ru/osnovi-raboti-so-studiienim-svetom.html Основы работы со студийным светом] (рус.). Popcorn. Проверено 10 декабря 2015.
  32. ↑ Фотография: Техника и искусство, 1986, с. 194.
  33. ↑ Фотомагазин, 2002, с. 18.
  34. ↑ Фотоаппараты, 1984, с. 63.
  35. ↑ Советское фото, 1961, с. 29.
  36. ↑ [www.rwpbb.ru/foto/sfk/sfk.htm Среднеформатные зеркальные камеры с центральным затвором] (рус.). Взгляд на цифровую фотографию (18 января 1999). Проверено 25 апреля 2015.
  37. ↑ [www.iso.org/iso/iso_catalogue/catalogue_ics/catalogue_detail_ics.htm?csnumber=4580 ISO 518:1977] (англ.). Photography — Camera accessory shoes, with and without electrical contacts, for photoflash lamps and electronic photoflash units. ISO (12 May 2006). Проверено 7 августа 2013. [www.webcitation.org/6IvqfFJB5 Архивировано из первоисточника 17 августа 2013].
  38. ↑ Краткий справочник фотолюбителя, 1985, с. 143.
  39. ↑ Фотомагазин, 2002, с. 15.

Литература

  • А. Н. Веденов. Малоформатная фотография / И. В. Барковский. — Л.: Лениздат, 1959. — С. 45—48. — 675 с. — 200 000 экз.
  • П. Деревянкин Каким должен быть затвор фотокамеры (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1961. — № 4. — С. 27—29. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • Е. А. Иофис. Фотокинотехника / И. Ю. Шебалин. — М.,: «Советская энциклопедия», 1981. — С. 105, 358. — 447 с. — 100 000 экз.
  • Е. А. Иофис, В. Г. Пелль. [rangefinder.ru/manual/books/Iofis_spravochnik_fotolubitelya.pdf Справочник фотолюбителя] / А. Н. Телешев. — М.: «Искусство», 1964. — 472 с. — 329 000 экз.
  • С. Лерман Синхронизация вспышки (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1957. — № 3. — С. 43—48. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
  • Н. Д. Панфилов, А. А. Фомин. II. Источники света // Краткий справочник фотолюбителя. — М.: «Искусство», 1985. — 367 с. — 100 000 экз.
  • В. В. Пуськов. Краткий фотографический справочник / И. Кацев. — М.: Госкиноиздат, 1952. — 423 с. — 50 000 экз.
  • Максим Томилин Фотограф, объединивший науку и искусство (рус.) // «Фотомагазин» : журнал. — 2001. — № 3. — С. 112, 113. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1029-609-3&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1029-609-3].
  • Фомин А. В. [media-shoot.ru/books/Fomin-spravochnik_fotografija.pdf Общий курс фотографии] / Т. П. Булдакова. — 3-е. — М.,: «Легпромбытиздат», 1987. — 256 с. — 50 000 экз.
  • Хокинс Э., Эйвон Д. [soul-foto.ru/photo_books/%D0%AD%D0%BD%D0%B4%D1%80%D1%8E%20%D0%A5%D0%BE%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%81,%20%D0%94%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B8%D1%81%20%D0%AD%D0%B9%D0%B2%D0%BE%D0%BD.%20%D0%A4%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%8F.%20%D0%A2%D0%B5%D1%85%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0%20%D0%B8%20%D0%B8%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE.%201986.pdf Фотография: Техника и искусство] / А. В. Шеклеин. — М.: «Мир», 1986. — С. 56—65. — 280 с. — 50 000 экз.
  • Андрей Шеклеин Мир современных вспышек (рус.) // «Фотомагазин» : журнал. — 2002. — № 7—8. — С. 10—22. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1029-609-3&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1029-609-3].
  • М. Я. Шульман. Фотоаппараты / Т. Г. Филатова. — Л.: «Машиностроение», 1984. — 142 с. — 100 000 экз.
  • [kamepa.ru/images/courier_items/img_6chml.pdf Система ОМ. продолжение пути] (рус.) // «Фотокурьер» : журнал. — 2007. — № 7—8.
  • Eugene P. Wightman [image.eastmanhouse.org/files/GEH_1955_04_07.pdf Photoflash: 62 years ago] (англ.) // IMAGE. Journal of Photography of Jeorge Eastman House : журнал. — 1955. — Октябрь. — P. 49—51.

Ссылки

  • [www.photohistory.ru/1221154076106857.html Г. Абрамов. Этапы развития советского фотоаппаратостроения. Фотовспышки.]
  • [osipoff.ru/ Электроника студийных фотовспышек, учебный сайт на Osipoff.ru]

Отрывок, характеризующий Фотовспышка


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Фотовспышка&oldid=80467604»