Фофанов, Константин Михайлович

Константин Михайлович Фофанов
Дата рождения:	18 (30) мая 1862(1862-05-30)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	17 (30) мая 1911(1911-05-30) (49 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	поэт
Направление:	декаданс
[az.lib.ru/f/fofanow_k_m/ Произведения на сайте Lib.ru]

Константи́н Миха́йлович Фо́фанов (18 (30) мая 1862, Санкт-Петербург, Российская империя — 17 (30) мая 1911, Санкт-Петербург, Российская империя) — русский поэт. Отец поэта-эгофутуриста К. К. Фофанова (Константина Олимпова).

Биография

Родился в купеческой семье. Отец был крестьянином, но начал продавать дрова и выбился в купцы. Костя был одним из десяти детей в семье. Мальчик начал учиться с шести лет в «первоначальной школе»; впоследствии посещал другие учебные заведения — дешёвые частные пансионы Эме и Кестнера, а также городское училище Петербурга. Однако учёбу он оставил, не закончив 4-го класса, после того как отец его разорился и ушёл в мистические переживания. В итоге Константин не получил систематического образования. Недостатки образования отчасти восполнялись постоянным чтением журналов и книг, порой беспорядочным, но разнообразным. Чтение носило совершенно бессистемный характер, но увлекшись книгами, Фофанов пристрастился к поэзии. Любимыми его авторами были Некрасов, Кольцов и Пушкин.С 8-10 лет он стал подбирать рифмы, а в возрасте 13 лет начал писать стихи, чему, впрочем, не находил сочувствия в семье.
Дебютировал в печати в 1881 публикацией стихотворения «Из библейских мотивов». Публиковал стихи в иллюстрированных еженедельниках и в газете А. С. Суворина «Новое время», отличался высокой плодовитостью. Первый сборник «Стихотворения» (1887) был благожелательно встречен критикой и даже выдвигался на соискание Пушкинской премии. После этого успеха Суворин издал второй сборник с таким же названием 1889; затем вышли книги стихотворений «Тени и тайны» (1892), повесть в стихах «Барон Клакс» (1892), «Стихотворения» (в пяти частях, 1896).

В браке с Лидией Тупылевой, выпускницей Смольного института, у Фофанова родилось 11 детей (из которых двое умерли в раннем возрасте, а один стал поэтом и писал под псевдонимом Константин Олимпов). Чтобы содержать столь большую семью, Фофанов не гнушался никакой работой, но последние десять лет жизни он провёл в нищете и пьянстве. Фофанов страдал алкоголизмом, в начале 1890-х перенёс тяжёлое психическое заболевание, предпринимал неоднократные попытки покончить с собой. Несмотря ни на что, он продолжал много писать, но были изданы лишь сборник «Иллюзии» (1900), поэма в октавах «Необыкновенный роман» и поэма «После Голгофы» (1910). Константин Фофанов умер в 1911 г. в возрасте 49 лет от воспаления лёгких и общей истощённости организма. Похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище.

Творчество

Фофанов никогда не принадлежал к каким-либо литературным школам и течениям, однако его можно считать наследником и продолжателем романтического направления в русской поэзии. Для его мировоззрения характерно ощущение трагического дуализма бытия, дисгармонии между реальностью и недостижимой мечтой. По мнению Е. З. Тарланова, новаторство Фофанова состояло в создании «лирического героя нового типа: скованного „земными цепями“ страдающего мечтателя, пронизанного острым ощущением экзистенциального трагизма».
Лирика Фофанова богата выразительными средствами (метафорами, эпитетами); в ней сильно музыкальное начало. Нередко стихотворения не «отделаны», в них встречаются языковые и стилистические небрежности и вольности. С. А. Венгеров объясняет это тем, что Фофанов — «яркий представитель почти бессознательного творчества, отдающегося песнопению, по немецкой эстетической формуле, wie der Vogel singt» (с нем. — «как птица поёт»). Кроме того, Фофанов стремился запечатлеть в своём творчестве мимолётное, неуловимое, иллюзорное, так что иногда неясность и расплывчатость можно считать намеренными.
Несмотря на близость лирики Фофанова к «чистому искусству», ему были не чужды и гражданские темы. Его творчество пронизано глубоким альтруизмом, сочувствием к страдающим и обездоленным.
В поэзии Фофанова присутствуют черты, позволяющие видеть в ней переходный этап от традиционных форм к модернизму. Многое из творческих исканий поэта будет впоследствии заимствовано и разработано поэтами первой половины XX века; так, его можно считать одним из предшественников символистов. В целом период с середины 1880-х до середины 1890-х в истории русской поэзии нередко называют «фофановским», поскольку поэзия Фофанова оказалась созвучна распространённым настроениям, нашла широкий отклик у читателей и вызвала подражания. О творчестве Фофанова одобрительно отзывались художник И. Е. Репин (автор портрета Фофанова, крёстный отец сына), поэты Я. П. Полонский и А. Н. Майков, писатели Л. Н. Толстой и Н. С. Лесков. Валерий Брюсов написал о нём в некрологе, что это был «настоящий, прирожденный поэт „Божией милостью“».

Литература

• Безелянский Ю.Н. 99 имен Серебряного века. — Москва: Эксмо, 2007. — С. 387-392. — 640 с. — ISBN 978-5-699-22617-7.
• Надсон С.Я., Фофанов К.М. Избранное. — СПб: ТОО "Диамант", 1998. — 448 с. — ISBN 5-88155-214-8.
• [www.dissercat.com/content/poeziya-k-m-fofanova-i-tendentsii-v-russkoi-lirike-kontsa-xix-veka Тарланов Е. З. Поэзия К. М. Фофанова и тенденции в русской лирике конца XIX века]: дис. … д-ра фил. наук. — Петрозаводск, 1999. — 330 с.
• Фофанов, Константин Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 (82 + 4 доп.) т. — СПб., 1891. — Т. XXXVI : Фот— Фофанов. — С. 445-446.</span>

Ссылки

• [stroki.net/content/blogcategory/96/97/ Константин Фофанов. Стихи]
• [www.stihi-rus.ru/1/Fofanov/ Стихи Константина Фофанова ] в [www.stihi-rus.ru/page3.htm Антологии русской поэзии]
• [history-gatchina.ru/town/fofanov/ «И песнью заколдованной звучит моя душа». (Поэт К. М. Фофанов в Гатчине)]

Отрывок, характеризующий Фофанов, Константин Михайлович

Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.