Франклин, Карл
| Карл Франклин | |
| Carl Franklin | |
| Имя при рождении: |
Карл Майкл Франклин |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Ричмонд, Калифорния, США |
| Гражданство: | |
| Профессия: |
актёр, режиссёр кино и телевидения, сценарист |
| Карьера: |
1973 — наст. время |
Карл Франклин (англ. Carl Franklin; род. 11 апреля 1949) — американский актёр, режиссёр кино и телевидения, сценарист. Франклин является выпускником Калифорнийского университета в Беркли и продолжил своё образование в Консерватории AFI, где он окончил его со степенью магистра искусств в режиссуре в 1986 году. Он известен по фильму «Дьявол в голубом платье», который был основан на книге Уолтера Мосли и где главные роли исполнили Дензел Вашингтон и Дон Чидл, а также как режиссёр фильма «Особо тяжкие преступления».
Содержание
Ранняя жизнь
Карл Франклин вырос за пределами Сан-Франциско, в Ричмонде, Калифорнии. У него не было возможности узнать своего биологического отца, так как он умер до того, как родился Карл. Фракнлина вырастили его мать и отчим. В то время как Франклин высоко отзывается о своём отчиме и называет его "очень любящим",[1] Франклин высказался о жестоких наклонностях своего отчима, связывая его порывы к употреблению алкоголя. Проблемы дома, в сочетании с жизнью в жестоких окрестностях, разожгли амбиции Фраклина быть первым в семье, кто пойдёт в колледж. В школе, Франклин усердно работал над своими академическими, которые окупились сполна, когда он получил стипендию в Калифорнийском университете в Беркли. Первоначальные желания Франклина стать учителем или адвокатом привели его к изучению истории при поступлении в университет.[2] Однако, через два года, Франклин сменил свою специальность на театральное искусство. Распространились слухи, что он увлёкся искусством, пытаясь познакомиться с девушками, проводя время в театральном отделении. Его время в Беркли положило начало его актёрской карьере.
Подходящий момент нашёл Франклина в центре знаменитых политических демонстраций в Беркли в 1960-ых гг. В то время как всё движение невозможно было игнорировать, Франклин не принимал активного участия и предпочёл наблюдать за своим окружением. Описывая эту сцену, Франклин сказал «L.A. Times»: "Это было как сон для меня, я не был достаточно искушённым, чтобы присоединиться к тому или иному движению." Однако, было отмечено, что движение Чёрная власть, в частности, привлекло его внимание.
Ранняя карьера
После получения степени бакалавра в театральном искусстве, Франклин почти сразу же переехал в Нью-Йорк в надежде стать актёром. Одной из его первых работ была игра на Нью-Йоркском Шекспировском фестивале, где он появился в «Двенадцатой ночи», «Тимоне Афинском» и «Цимбелине». Просматривая свою любовь к актёрству с карьерой на сцене, Франклин выступал вне Бродвея с Публичным театром.[3] Он выступал на многих известных общественных аренах как Линкольн-центр и Публичный театр Джозефа Паппа в Нью-Йорке, а также Arena Stage (Вашингтог, округ Колумбия).
С опытом за плечами на цепи офф-Бродвея, Франклин начал свою кино-карьеру с фильма «Дай пять» в 1973 году. Оттуда, он появлялся в качестве гостевых ролей на таких телевизионных шоу как «Досье детектива Рокфорда», «Добрые времена», «Карибе», «Невероятный Халк» и «Улицы Сан-Франциско».[1] За эти годы, взгляды Франклина как правило приносили ему роли, изображающие людей силы, например сотрудников полиции или военных чиновников. Самой узнаваемой ролью Франклина была роль капитана Крейна в популярном экшен-приключенческом сериале «Команда „А“».[3] После двух сезонов в шоу, Франклин понял, что актёрство стало приземлённым и неудовлетворительным для него.
Он начал экспериментировать с кино, пробуя воду ногой с написания сценариев и продюсирования. Франклин процитирован в «L.A. Weekly»: "Актёрство сделало из меня режиссёра."[1] И так, в возрасте 37 лет, Франклин принял важное решение вернуться в школу в 1986 году. На этот раз, он выбрал Консерваторию AFI в Лос-Анджелесе, где он изучал режиссуру, изучая в основном работы европейских и японских режиссёров. Он получил степень магистра искусств в режиссуре в 1986 году.
Его время в AFI завершилось в изменившем жизнь проекте. Для своей магистерской диссертации, Франклин снял короткометражный фильм под названием «Панк» в 1989 году. Фильм рассказывает историю афро-американского мальчика, столкнувшегося с реалиями семейного стресса, социального давления и когда-либо пугавшего развития сексуального открытия.[4] Тридцатиминутный фильм Франклина можно отнести как к неудаче, так и к успеху. Производство фильма стоило ему дома и оставило его в состоянии финансового кризиса, однако, впечатляющий конечный продукт привлёк к нему внимание в отрасли, в которую практически невозможно проникнуть. Оттуда, его видение помогло ему пережить успешную карьеру.
Concord Films
Прямо из программы магистра, Франклин устроился на работу с фильмом продюсера/режиссёра Роджера Кормана в 1989 году. Корман был одним из многих режиссёров, которые были впечатлены дипломной работой Франклина «Панком». Корман принял Франклина как своего рода протеже, работая под его началом в своей производственной компании Concord Films.
Работая в Concord Films, Франклин приобрёл опыт работы над низкобюджетными фильмами, помогая провернуть шесть фильмов всего за два года. Роджер Корман известен быстрым темпом создания кино, с репутацией проворачивания сценариев в течение нескольких недель и снимая их ещё быстрее. Работа с Корманом дала Франклину возможность писать, снимать, продюсировать, а иногда даже играть в широком диапазоне, в основном, невидимых фильмов. По всему опыту, Франклин работал над фильмами в экзотических местах, таких как Перу и Филиппины, и пробивая себя творчески. С 1989 по 1990 гг., Франклин работал над фильмами «Некуда бежать», «Глаз орла 2: Внутри врага» и «Full Fathom Five», соответственно, под Concord Films.
Поздняя карьера
В конце 80-ых гг., продюсер Джесси Битон искал режиссёра для фильма «Один неверный ход». Эффектность сценария нуждалась в ком-то смелом и свежем. Вспоминая короткометражку Франклина, «Панк», Битон встретился с Карлом, чтобы обсудить видение фильма. [4] Надеясь сосредоточиться на персонаже сюжета, а не на эстетике, Битон понял, что Франклин был правильным человеком для этой работы, что сделало «Один неверный ход» режиссёрским дебютом Карла Франклина.
Подход Франклина к сценарию создал триллер, немного скромный от жанра нуар, в котором затронуты темы наркотиков, насилия и сексуальных отношений. История рассказывает о трёх наркоторговцах, в исполнении Билли Боба Торнтона, Синды Уильямс и Майкла Бича, и их взаимодействии с шерифом Арканзаса, в исполнении Билла Пэкстона.[3] Далеко от своего малобюджетного прошлого, бюджет Франклина в $2 миллиона дал ему немного места, чтобы быть творческим, и достичь всего своего видения фильма.[4] То, что установило фильм в стороне от других бесчисленных фильмов про полицейских и грабителей, было понимание Франклина в базовых расовых аспектах, которые представил фильм. С уникальным взглядом на классическую тему расовой напряжённости, выступление Франклина в качестве режиссёра было очень высоко похвалено. Однако, оригинальную версию фильма, которая была выпущена в 1991 году, сочли чрезмерно жестокой. В ответ на такие претензии, Франклин сказал «Observer»: "Я не хотел, чтобы люди были взволнованы, видя, как аккуратно можно убить человека... я хочу, чтобы зрители почувствовали эмоциональную потерю жизни--реальное насилие - это потеря, нарушение человечности. Они забрали у нас кого-то, у кого были мечты, надежды, тот же набор эмоций, которые у нас есть."[3]
Фильм отметили за творческое использование Франклином пасторального мотива. Сочетая в себе кинематографическую и литературную традиции, Франклин рисует картину преступления, глубоко укоренившегося на Юге, указывая на то, что реальные вопросы уходят дальше, чем можно было бы ожидать. Базовый комментарий от тяжести расовых вопросов - это тот, который не был выражен многими другими режиссёрами таким образом, однако, фильмы Франклина были уподоблены фильмам «В нашем дворе» (1920) Оскара Мишо, «Ребята по соседству» (1991) Джона Синглтона и «Китайский квартал» (1974) Романа Полански.[5]
Несмотря на отсутствие у фильма профессиональной публичности, «Одному неверному ходу» в немалой степени способствовало сарафанное радио и он заработал себе смешанные отзывы. Однако, отзывы, которые были положительными, были очень положительными, заработав для проекта больше внимания. Джин Сискел назвал фильм лучшим фильмом года, а Правление национального обзора назвало его одним из 10 лучших фильмов.[6]
Следующий фильм стал одним из самых известных фильмов Франклина, «Дьявол в голубом платье». Участие Франклина в производстве вытекло из его восхищения Уолтером Мосли, автора оригинального детектива. Инвестировавшись в проект как режиссёр и фанат, Франклин сам адаптировал сценарий. Вновь работая с Джесси Битоном, и с Джонатаном Демми в качестве исполнительного продюсера, они смогли получить бюджет в $20 миллионов для фильма, проложив путь для беспрепятственного производства.[4] С Дензелом Вашингтоном на борту, который будет играть главную роль, фильм подавал большие надежды.
Расположившись в Лос-Анджелесе в конце 1940-ых, сюжет рассказывает о афро-американском частном детективе и его нередко вызывающей карьере. Наибольшим вкладом фильма было его воссоздание Южного Централа Лос-Анджелеса, во время, когда район был на пике исторической значимости. Его изображение области, тронутое на куске времени, часто упускается из виду, и напомнило аудитории о ценностях общества Лос-Анджелеса, и особенно актуально для многих афро-американских зрителей, которые по достоинству оценили понимание семейных ценностей, которые определяют их культуру.[1] Отзывы о фильмы различались, множество из которых хвалили режиссуру Франклина больше, чем сам фильм. Переключившись обратно на телевидение, Франклин снял «Авеню Лорел», двухсерийный мини-сериал, сосредоточенный на афро-американской семье из Миннесоты для HBO в 1993 году.[4] Изображение Франклином реалий афро-американского сообщества были высоко оценены, ещё раз продемонстрировав свой талант к нелицеприятной реальности, смешанной с глубокой сентиментальностью и пониманием человечности. Один конкретный вопрос, который выделился в сериале, был вопрос употребления наркотиков. Франклин защищал свои изображения, объясняя, что "Наркотики являются огромной проблемой в чёрной общине.[1] Не то, что было бы глупым надзором. Но если предмет наркотиков вводится в контекст трудолюбивой семьи, которая сумела сохранить единство, и зритель видит наркотики как угрозу этому единству, они получают гораздо большее понимание проблемы." Сериал принёс Франклину ещё больше положительных отзывов, доказывая, что это его откровенный подход к изображению реальности продолжает приносить ему успех.
Вслед за «Авеню Лорел», Франклин заработал статус в списке-A, что позволило ему работать над более крупными и заметными проектами, как например «Истинные ценности» (1998). Этот фильм является адаптацией автобиографической повести Нью-Йоркской журналистки Анны Куиндлан,[1] который рассказывает о женщине (Рене Зеллвегер), у которой нет выбора, кроме как покинуть Манхэттен и уехать в небольшой город, где она выросла, когда её матери (Мерил Стрип) диагностировали рак.
Расовые связи и кино
Франклин поддерживает изображение афро-американской истории в фильмах, и его процитировали как: "Я заинтересован в общечеловеческих ценностях чёрного опыта."[6] Однако, лишь потому, что Франклин является афро-американским режиссёром не означает, что все его фильмы имеют расовую подоплёку. Не все его фильмы вращаются вокруг центральной темы культуры: некоторые его фильмы охватывают расовые вопросы, а другие нет. Франклин поддерживает широкий тематический диапазон в своих фильмах, выбрав не сосредотачиваться исключительно на своём наследии.
Как выдающийся афро-американский режиссёр, Франклин стоит особняком от остальных в своём тщательном отборе проектов. Хотя многие из его самых известных фильмов касаются темы расового климата и борьбы, которая наступают, Франклин не прячется за своей расой. Объясняя для «L.A. Times»: "Моя этническая принадлежность является плюсом, инструментом. Она даёт мне боеприпасы в условиях того, как я смотрю на мир. Есть определённые истории в чёрной общине, которые информируют нас всех."[2] Сочетая свои человеческие инстинкты и личный опыт, Франклин выступает как провидец для улучшения сообщества через его фильмы. Однако, большая часть замечательного путешествия Франклина вращается вокруг того, что он чёрный. Обсуждая реалии для афро-американцев в теле- и киноиндустрии, Франклин сказал: "Когда я подошёл, единственным законным драматическим актёром был Сидни Пуатье, самой высокооплачиваемой звездой был Ричард Прайор, а другие роли на выбор были частью экшена, которые отходили Джиму Брауну. Даже у такого хорошего человека, как Билли Ди Уильямс, была пара отличных моментов и потом не смогли получить достойную часть."[2] С очень маленьким окном возможностей для афро-американцев в то время, когда Франклин получал своё начало, его навыки и образование способствовали его успеху.
Франклин является выдающимся кинорежиссёром, независимо от его расы, тем не менее его часто хвалят за его способность преодолеть трудности, и он признан за его высоко оценённое мнение, а также за его соответствующий вклад.
Фильмография
Актёр
|
РежиссёрКино
Телевидение
|
Сценарист
- Панк / Punk (1986; short)
- Глаза орла 2: Внутри врага / Eye of the Eagle 2: Inside the Enemy (1989)
- Последняя схватка в Ланг Мэй / Last Stand at Lang Mei (1990)
- Дьявол в голубом платье / Devil in a Blue Dress (1995)
Награды и номинации
| Год | Награда | Результат | Категория | Фильм |
|---|---|---|---|---|
| 1992 | Кинофестиваль Довиль | Номинация | Премия критиков | «Один неверный ход» |
| 1992 | Премия Ассоциации кинокритиков Лос-Анджелеса | Победа | Премия нового поколения | «Один неверный ход» |
| 1992 | Mystfest | Номинация | Лучший фильм | «Один неверный ход» |
| Победа | Лучшая режиссура | «Один неверный ход» | ||
| 1993 | Cognac Festival du Film Policier | Победа | Гран-при | «Один неверный ход» |
| Премия критиков | «Один неверный ход» | |||
| 1993 | Fantasporto | Номинация | Лучший фильм | «Один неверный ход» |
| 1993 | Независимый дух | Победа | Лучший режиссёр | «Один неверный ход» |
| 1993 | MTV Movie Awards | Победа | Лучший новый режиссёр | «Один неверный ход» |
| 1995 | Кинофестиваль в Сан-Себастьяне | Номинация | Золотая ракушка | «Дьявол в голубом платье» |
| 1996 | Американский институт киноискусства | Победа | Медаль выпускника Франклина Дж. Шэффнера | "За лучшую совокупность работ Франклина" |
| 1996 | Премия Эдгара Аллана По | Номинация | Лучший фильм | «Дьявол в голубом платье» |
| 2004 | Black Reel Awards | Номинация | Фильм: Лучший режиссёр | «Вне времени» |
| 2014 | Прайм-таймовая премия «Эмми» | Номинация | Лучшая режиссура драматического сериала | «Карточный домик» (Эпизод: "Глава 14") |
Напишите отзыв о статье "Франклин, Карл"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.answers.com/topic/carl-franklin Carl Franklin: Biography from Answers.com]
- ↑ 1 2 3 [articles.latimes.com/1995-09-24/entertainment/ca-49274_1_black-los-angeles Easing Into Old L.A.: With 'Devil in a Blue Dress,' director Carl Franklin checks out postwar black Los Angeles, where cool jazz flows from steamy nightspots and corruption t...]
- ↑ 1 2 3 4 [archive.is/20130125142206/www.hollywood.com/celebrity/189750/Carl_Franklin Carl Franklin | Biography, Photos, Movies, TV, Credits | Hollywood.com]
- ↑ 1 2 3 4 5 [movies.yahoo.com/movie/contributor/1800019229/bio Carl Franklin Biography - Yahoo! Movies]
- ↑ (2004) «The Pastoral and the City in Carl Franklin's "One False Move"». African American Review 38 (2): 323–334. DOI:10.2307/1512294.
- ↑ 1 2 (2000) «BFC/A Hosts Carl Franklin». Black Camera 15 (1): 8.
Ссылки
- Карл Франклин (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Франклин, Карл
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
