Франкократия

Франкократия (греч. Φραγκοκρατία) или латинократия (греч. Λατινοκρατία) — период в истории средневекового Балкано-Малоазийского региона (включающего острова Эгейского, Ионического, Мраморного морей, Кипр, а также Крым и Приазовье), последовавший за взятием Константинополя крестоносцами в 1204 году, когда политическая и экономическая власть находилась в руках различных династий и/или единоличных правителей западноевропейского происхождения. Имела далеко идущие^{[какие?]}, в том числе и негативные, последствия для развития культуры народов региона (греков, славян, албанцев и армян). Несмотря на раздробленность и небольшой размер, франкократические режимы продемонстрировали передовые военно-экономические качества, но, будучи лишёнными поддержки основной массы местного населения по культурно-языковым и религиозным причинам, они рано или поздно были вынуждены капитулировать перед Османской империей.

История

Ослабление Византийской империи во второй половине XII века создало почву для усиления влияния западноевропейских государств в Восточном Средиземноморье. Крестовые походы создали условия для соединения западноевропейского (преимущественно французского) рыцарско-феодального сухопутного войска и итальянских талассократических навыков, которым уже обладали Венеция, одновременно являвшаяся частью Византийской империи, а также Генуя и Пиза.

Опыт первых крестовых походов показал, что европейцам было довольно тяжело удержать так называемые государства крестоносцев в окружении довольно агрессивных мусульманских владений. Вскоре завоевательные акценты сместились на более близкую добычу — византийские Эгейские острова и Балканы, которые были быстро опутаны сетью приморских торгово-военных факторий. Формальной причиной вторжения стала попытка крестоносцев «уладить» разногласия между католическими и православными христианами.

Под натиском тюрок (1071), а также в результате усиления национальной борьбы славян (1185) в балканских владениях Византии, она начинает постепенно утрачивать свой унитарно-имперский характер. Взятие Константинополя (1204) покончило с существованием централизованной власти как в местном, так и в западно-европейском сознании. За более чем 50 лет грабежей и погромов город обезлюдел и потерял свою былую притягательность. Наметился рост роли других городов (Дураццо, Фивы и др.), которые стали центрами местных княжеств (свыше 10). На осколках империи крестоносцы создали аналоги западно-европейских герцогств. Латинская империя (1204—1261) носила формальный характер и фактически сводилась к территории Восточной Фракии с Константинополем. Компактный характер большинства франкократических государств по сравнению со старой империей, способствовал их жизнеспособности. По понятным причинам, - защита флотом и недоступность для сухопутных вторжений - дольше всех продержались иоаннитский Родос и особенно венецианские острова - Кипр, Крит, Ионические острова и Далмация.

Этнография

Выходцы из западно-европейских государств (2-3%) никогда не составляли большинства населения региона, но, концентрируясь в важных городских крепостях, составляли основу правящего класса на протяжении нескольких веков.

Литература

• Fine, John Van Antwerp (1994), [books.google.com/books?id=Hh0Bu8C66TsC The Late Medieval Balkans: A Critical Survey from the Late Twelfth Century to the Ottoman Conquest], University of Michigan Press, ISBN 978-0-472-08260-5, <books.google.com/books?id=Hh0Bu8C66TsC> 
• Geanakoplos, Deno John (1959), [books.google.com/books?id=MPscAAAAYAAJ Emperor Michael Palaeologus and the West, 1258–1282: A Study in Byzantine-Latin Relations], Harvard University Press, <books.google.com/books?id=MPscAAAAYAAJ> 
• Jacobi, David (1999), "The Latin empire of Constantinople and the Frankish states in Greece", in Abulafia, David, The New Cambridge Medieval History, Volume V: c. 1198–c. 1300, Cambridge University Press, сс. 525–542, ISBN 0-521-36289-X 
• Maltezou Chrysas A. Η Κρήτη στη Διάρκεια της Περίοδου της Βενετοκρατίας ("Crete during the Period of Venetian Rule (1211–1669)") // Crete, History and Civilization. — Vikelea Library, Association of Regional Associations of Regional Municipalities, 1988. — Vol. II. — P. 105–162.
• Miller, William (1908), The Latins in the Levant, a History of Frankish Greece (1204–1566), New York: E.P. Dutton and Company 
• Nicol, Donald MacGillivray (1993), [books.google.com/books?id=y2d6OHLqwEsC The Last Centuries of Byzantium, 1261–1453], Cambridge, United Kingdom: Cambridge University Press, ISBN 0-521-43991-4, <books.google.com/books?id=y2d6OHLqwEsC> 
• Setton, Kenneth M. (1976), [books.google.com/books?id=i4OPORrVeXQC The Papacy and the Levant, 1204–1571: Volume I, The Thirteenth and Fourteenth Centuries], DIANE Publishing, ISBN 0-87169-114-0, <books.google.com/books?id=i4OPORrVeXQC> 

Отрывок, характеризующий Франкократия

– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…