Франкон (епископ Льежа)

Франкон фр. Francon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
епископ Льежа
856 — 903
Предшественник:	Хартгарий
Преемник:	Стефан
Смерть:	13 января 903(0903-01-13) Льеж
Похоронен:	собор Святого Ламберта, Льеж

Франко́н (фр. Francon; умер 13 января 903) — епископ Льежа (856—903).

Биография

Ранние годы

Франкон происходил из знатной семьи и был, согласно «Деяниям епископов Льежа», родственником короля Западно-Франкского государства Карла II Лысого. Своё образование он получил в придворной школе короля Карла по руководством философа Моннона, став, по свидетельству современников, очень сведущим как в семи свободных науках, так и в теологии. В юности избрав духовную карьеру, Франкон стал монахом Лоббского аббатства, возглавив здешнюю монастырскую школу. Он настолько успешно руководил ею, что она и школа при льежском кафедральном соборе Святого Ламберта, возглавляемая Седулием Скотом, создали Льежскому епископству известность как одного из крупнейших центров образования в Европе середины IX века.

В 856 году Франкон, с согласия короля Лотарингии Лотаря II, возглавил Льежскую епархию, став здесь преемником епископа Хартгария. Седулий Скот, один из наиболее известных поэтов своего времени, посвятил новому епископу несколько стихотворений-панегириков, а после того, как он в 858 году покинул Льеж, Франкон сам возглавил школу при соборе Святого Ламберта.

В 859 году Франкон принял участие в церковном соборе в городе Савоньер (около Туля), где разбиралось обвинение в измене, предъявленное королём Карлом II Лысым архиепископу Санса Венилону. На этом соборе состоялось примирение монарха и прелата.

Из событий внутренней жизни Льежской епархии в это время исторические источники выделяют наводнение, которое опустошило Льеж в мае 858 года, и перенесение мощей святых Харлинды и Релинды в посвящённый им монастырь около Маасейка, состоявшееся 22 марта 860 года.

Развод Лотаря II и Теутберги

В 860 году бо́льшая часть епископата Лотарингии была вовлечена в дело о разводе Лотаря II с Теутбергой. Король, желая легитимизировать свою связь с Вальдрадой, матерью его единственного сына Гуго, потребовал от епископов своего королевства разрешить ему развестись с Теутбергой под предлогом любовной связи его жены с её собственным братом Хукбертом. В январе на соборе в Ахене, в котором принял участие и Франкон, два главных иерарха королевства Лотаря, архиепископ Кёльна Гюнтар и архиепископ Трира Титгауд, представили доказательства виновности Теутберги. Королева сначала полностью признала свою вину, но затем отказалась от своих слов, потребовала проведения «Божьего суда» и доказала на нём свою невиновность. В ответ король Лотарь II созвал в Ахене ещё два собора, в которых Франкон принимал участие: первый уже в феврале 860 года, а второй в феврале 862 года. Оба этих собора снова подтвердили виновность королевы Теутберги. Второй из них расторг брак Лотаря, после чего 25 декабря 862 года состоялось бракосочетание короля и Вальдрады.

Однако Теутберга, которая укрылась при дворе короля Западно-Франкского государства, нашла защитников в лице Карла II Лысого и архиепископа Реймса Гинкмара. Папа римский Николай I также объявил о своей твёрдой поддержке королевы-изгнанницы: он отменил решения предыдущих соборов и постановил провести ещё один синод, которым бы руководили его легаты. Новый церковный собор состоялся в середине июня 863 года в Меце, но Франкон на него не приехал, сославшись на, якобы, безотлагательные дела в своей епархии. К огромному неудовольству папы римского собор во главе с двумя его легатами вновь подтвердил все обвинения против Теутберги и законность брака Лотаря II и Вальдрады. В ответ на это Николай I в ноябре 863 года провёл в Риме новый собор, в котором приняли участие, в основном, только итальянские епископы. Римский собор признал решения трёх Ахенских и Мецского соборов не имеющими силы и отлучил от церкви всех иерархов-участников этих синодов, в том числе и Франкона, а королю Лотарю пригрозил отлучением в случае его дальнейшего неповиновения папе.

Узнав о своём отлучении, Франкон первым из епископов королевства Лотаря II объявил об ошибочности своей поддержки идеи короля о разводе с Теутбергой: он написал Николаю I покаянное письмо и первым из отлучённых иерархов получил папское прощение. В дальнейшем епископ Льежа был одним из главных участников попыток примирить венценосных супругов. При помощи нового папского легата это удалось формально осуществить в 865 году. Епископ Франкон был одним из тех светских и духовных лиц Лотарингского королевства, которые 3 августа подтвердили хартию Лотаря II о примирении с королевой Теутбергой.

Несмотря на то, что Лотарь II и позднее продолжал открыто сожительствовать с Вальдрадой, король Лотарингии уже не пытался лигитимизировать отношения с ней. После смерти Николая I Лотарь предпринял попытку установить хорошие отношения с новым папой римским Адрианом II: он совершил поездку в Рим, был довольно благосклонно принят папой, но на обратном пути неожиданно скончался 8 августа 869 года.

Между Западом и Востоком

Лотарь II не оставил законных наследников. Епископ Франкон, вместе с епископом Туля Арнульфом и епископом Меца Адвенцием, был главным инициатором приглашения на ставший вакантным престол короля Западно-Франкского государства Карла II Лысого. Тот незамедлительно прибыл в Верден, где его торжественно встретили льежский и мецский епископы. 9 сентября 869 года в Меце состолась коронация Карла как правителя Лотарингского королевства. Сразу после этого по приказу Карла II Франкон посвятил в сан нового архиепископа Кёльна Хильдуина, брата умершего Гюнтара, однако тот вскоре был изгнан из города Виллибертом, ставленником короля Восточно-Франкского государства Людовика II Немецкого. Этот монарх также заявил о своих правах на часть наследства Лотаря II и после почти года взаимных угроз, Карл и Людовик приняли решение о разделе Лотарингии, который был закреплён в августе 870 года Мерсенским договором. По нему территория Льежской епархии оказалась разделённой между двумя королевствами: Карл II получил южные районы епископства с городами Тонгр, Эсбе, Кампин, Динан и округом Кондроз, а Людовик II — северные области с городами Ахен и Тё и землями в междуречье Рейна и Мааса. Город Льеж стал совместным владением двух монархов, каждый из которых имел здесь свою резиденцию.

После смерти короля Людовика II Немецкого, Лотарингия вновь стала местом противостояния монархов Западного и Восточного Франкских королевств: попытка Карла II Лысого в 876 году захватить всю Лотарингию завершилась разгромом его войска королём Людовиком III Младшим в битве при Андернахе, а в 880 году по договору в Рибмоне Людовику Младшему удалось получить ту часть бывшего королевства Лотаря II, которая по разделу 870 года перешла к Западно-Франкскому королевству. Таким образом, территориальное единство Льежской епархии было восстановлено.

Борьба с викингами

В 879 году множество норманнов из состава так называемого «Великого войска язычников», ранее действовашего в Британии, приплыли на континент и начали совершать набеги на земли Фрисландии и Фландрии. Предводителем викингов был конунг Готфрид. Разорению подверглись почти все северо-западные области Восточно-Франкского государства. Несмотря на поражение, нанесённое викингам королём Людовиком III Младшим в битве при Сокуре в августе 881 года, им удалось построить укреплённый лагерь в Эльслоо и в 882 году главной целью их походов стала Лотарингия. Норманнами были захвачены и разграблены все крупнейшие лотарингские города (в том числе, Кёльн, Бонн, Трир, Мец, Бинген, Вормс и Ахен), разрушены почти все монастыри, включая Прюмское аббатство. Очень серьёзно пострадали и владения Льежской епархии: викингами были сожжены города Тонгр и Маастрихт, аббатства в Ставело, Мальмеди и Синт-Трёйдене. Бо́льшая часть жителей и монахов, не успевшие бежать, были убиты. Сам Льеж был захвачен и также сожжён норманнами, но, согласно преданию, заступничество святого Ламберта не позволило викингам разграбить епископскую казну. Также удалось спасти и большинство священных реликвий, перевезя их в более безопасные места. Позднейшие предания рассказывали о многочисленных чудесах, якобы произошедших во время этих бедствий, и связывали с этим разорением гибель нескольких лотарингских святых, умерших, в действительности, задолго до этих событий.

Новый король Восточно-Франкского государства Карл III Толстый не смог оказать викингам достойного вооружённого отпора и был вынужден заключить с ними мир, предоставив их предводителю Готфриду титул герцога Фрисландии и выдав за него замуж свою дочь. Однако после убийства Готфрида в 885 году набеги норманнов возобновились. В этом же году викинги попытались снова напасть на Льеж, но были отбиты.

После того как Арнульф Каринтийский, которого «Деяния епископов Льежа» называют родственником епископа Франкона, в 888 году получил корону Восточно-Франкского государства, он активизировал борьбу с находившимися в его владениях норманнами. Своего апогея эта борьба достигла в 891 году. Сначала успех был на стороне викингов, которым под командованием конунга Зигфрида удалось разбить войско королевских вассалов в бою на реке Гёйле. Но затем норманны столкнулись с войском, лично возглавляемым королём Арнульфом. В результате кровопролитного сражения при Лёвене войско викингов было полностью разгромлено, Зигфрид и множество норманнов погибли. Это поражение положило конец массовым набегам викингов на земли Восточно-Франкского королевства. Среди участников Лёвенской битвы позднейшие хроники называют имена графа Эно Ренье Длинношеего и епископа Франкона, а «Деяния епископов Льежа» приписывают последнему особо выдающуюся роль в победе над врагом, рассказывая о личном участии епископа в битве.

Позднее Франкон, раскаиваясь в том, что обагрил свои руки человеческой кровью, стал сомневаться, может ли он и дальше исполнять епископские обязанности. За разъяснением этого вопроса он направил в Рим двух посланцев, льежского священника Беригона и лоббского монаха Элевтерия. Неизвестно, какой ответ дал на этот вопрос папа римский, но Франкон до самой своей смерти оставался главой Льежской епархии.

Последние годы

Хотя главной заботой Франкона в последние годы его жизни была ликвидация последствий норманнского разорения, в это время Льежское епископство, благодаря покровительству монархов Восточно-Франкского государства, стало превращаться в одну из наиболее богатых епархий королевства.

Ещё около 870 года стараниями Франкона был основан первый в Льежской епархии бенедиктинский монастырь (Сент-Лорен). В 884 году епископ Льежа получил от короля Карла III Толстого селение Мадьер вместе со всеми сервами. Намного более богатый дар епархия получил от короля Арнульфа Каринтийского: 15 ноября 888 года он передал Франкону власть над Лоббским аббатством и принадлежавшими обители 174-я селениями. С этих пор главы Льежской епархии до 960 года совмещали саны епископа и аббата. При Франконе в Лоббе было начато строительство новой церкви, взамен ветхой, построенной ещё святым Губертом.

По просьбе Франкона 1 апреля 887 года в Кёльне собрался поместный собор, на котором епископ Льежа жаловался на злоупотребления светских лиц, захвативших некоторые земли, принадлежавшие его епархии. Собор принял каноны, осждающие подобные посягательства на церковную собственность, а также принял несколько постановлений о моральной жизни духовенства и мирян.

Исторические хроники сообщают о сильном голоде, обрушившемся на Лотарингию в 892 году.

После того как Арнульф передал в 895 году власть над Лотарингией своему сыну Цвентибольду, Льежская епархия вошла в состав нового королевства. Несмотря на то, что его епископство получило от короля Западно-Франкского королевства Карла III Простоватого некоторые владения, Франкон поддержал Цвентибольда, когда вмешательство в династические споры соседнего государства привело того в 895—898 годах к конфликту с королём Карлом и графом Эно Ренье I Длинношеим. За проявленную епископом верность в 898 году Цвентибольд передал Льежской епархии город Тё, а император Арнульф — богатое аббатство в Фос-ла-Виле. После гибели Цвентибольда в 900 году территория Льежской епархии вошла в состав новообразованного Лотарингского герцогства.

При Франконе главным городом его епархии окончательно стал Льеж. До этого епископская резиденция в этом городе была не единственным местом пребыванием иерарха и его клира, но с 882 года почти все документы, дошедшие до наших дней, подписывались Франконом только в этом городе. С этого же времени начинает изменятся и официальная титулатура главы Льежской епархии: вместо титула «епископ Тонгра» всё более распространённым становится титул «епископ Льежа». Окончательно этот процесс завершился в начале X века.

Епископ Франкон умер 13 января 903 года и был похоронен в соборе Святого Ламберта в Льеже. Сохранились два письма, адресованные Франкону: первое — от архиепископа Трира Титгауда, второе — от архиепископа Реймса Гинкмара. О самом Франконе его современники писали, как об авторе нескольких трактатов, но они до нашего времени не дошли.

Новым главой Льежской епархии был избран Стефан, ранее каноник церкви в Меце.

Литература

• Регино Прюмский. [daten.digitale-sammlungen.de/~db/bsb00000772/images/index.html?seite=21 Хроника] = Reginonis Chronicon. // MGH SS I. — Lpz., 1925. — P. 537—629. (лат.)
• Ксантенские анналы // Историки эпохи Каролингов / пер. с лат. А. И. Сидорова. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. — С. 143—160. — 287 с. — 1000 экз. — ISBN 5-86004-160-8.
• [www.ulfdalir.narod.ru/sources/Francs/Vedastini.htm Ведастинские анналы] // Историки эпохи Каролингов / пер. с лат. А. И. Сидорова. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. — С. 161—185. — 1 000 экз. — ISBN 5-86004-160-8.
• Тейс Л. Наследие Каролингов. IX — X века / Перевод с французского Т. А. Чесноковой. — М.: «Скарабей», 1993. — Т. 2. — 272 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-043-6.
• [books.google.ru/books?id=eKw1AAAAMAAJ&pg=PA170 L’Art de Vérifier Los Dates]. — Paris: Valade, Imprimeur du Roi, rue la Banque, 1819. — Т. XIV. — P. 170. — 494 p.

Отрывок, характеризующий Франкон (епископ Льежа)

– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.