Франко-акадийский диалект

Франко-акадийский диалект (также «французский язык в Акадии»; фр. Français acadien) — один из диалектов французского языка Канады.

Основные регионы распространения — Акадия и, шире, приморские провинции Канады, некоторые районы восточного Квебека (п-ов Гаспе, Мадленские острова) и север штата Мэн, США (долина реки Сен-Жан). Франко-акадийский диалект заметно отличается от квебекского французского, хотя в приграничных регионах сложились смешанные и переходные говоры, например в р-не г. Эдмундстон (Нью-Брансуик). Некоторые черты франко-акадийского (в первую очередь лексика) более архаичны, другие (морфология и синтаксис) более инновативны. И те, и другие объясняются длительным периодом изоляции от остальной части франкоязычного мира в условиях постоянного административно-политического давления со стороны английского языка.

В отличие от Квебека, где франкофоны всегда составляли большинство населения, франкоакадцы стали меньшинством в Акадии после Великой депортации 1755 года. Наиболее широко диалект представлен на севере двуязычной провинции Новый-Брансуик, где на нём говорит 25-33 % населения. Общее число говорящих — около 300 тыс.

История

Большая часть колонистов, заселявших Акадию в конце XVII века, была родом из приатлантических французских регионов Мэн, Анжу и Сентонж, Пуату. Поразительно близок франко-акадскому и джерсийский язык, постепенно вытесненный английским. Влияние этих диалектов, а также языка галло было и остаётся существенным при относительной бедности постреволюционных парижских элементов. Поэтому язык франкоакадцев часто сравнивают с остатками исчезнувшей речи Мольера и Рабле. Этими влияниями объясняется сохранение альвеолярного r, озвучивание конечного слога -ent во множественной форме глагола в третьем лице мн. ч. Провинциальное влияние средневековых французских диалектов заметно в лексике: слово «écureau» (вместо =écureuil) «белка» из Пуату, слово «chancre» (=crabe) «краб», «Galipote» (= loup-garou: «оборотень») из Сентонжа. Многочисленны инверсии, протезы, смены значения (ej вместо Je «я»), возникли и развились многочисленные специфичные лексемы, отражающие местные реалии («taweille» = фр. «Amérindienne» «индианка») и проч. В фонетике обнаруживается активная палатализация /k/ > [tʃ] и /ɡ/ > [dʒ], редукция конечной L: cul > tchu «зад»; tiens > tchin [tʃɛ̃] «смотри», «держи». Всё это делает понимание франко-акадийского диалекта затруднительным для большей части современных франкофонов без специальной подготовки. Объясняется это также употреблением большого числа разного рода англицизмов, как в лексике (bienvenu вместо de rien «пожалуйста», braker вместо freiner «тормозить») и синтаксисе:

• "Y’où se que t’arrive de? " (калька с английского «Where are you coming from?» «Откуда вы?»)
• «— Merci. — Tu es le bienvenu» (— Спасибо. — Пожалуйста).

Статья создана по материалам франкоязычной версии данной статьи.

Отрывок, характеризующий Франко-акадийский диалект

– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.