Франко-тайская война (1940—1941)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франко-тайская война
Основной конфликт: Юго-Восточно-Азиатский театр военных действий Второй мировой войны

Карта 1913 года с изображением Французского Индокитая
Дата

Октябрь 1940 года9 мая 1941 года

Место

Французский Индокитай

Причина

Желание тайцев вернуть утраченные в конце XIX века территории

Итог

Военная победа режима Виши
дипломатическая победа Таиланда[1]
Прекращение огня при посредничестве Японской империи[2]

Изменения

Спорные территории переданы режимом Виши Таиланду, их дальнейшую судьбу должна была решать Япония [2][3]

Противники
Режим Виши Режим Виши Королевство Сиам
Командующие
Жан Деку[fr] Плек Пибунсонграм
Силы сторон
12 000 военнослужащих регулярной армии
38 000 военнослужащих колониальных войск
20 лёгких танков
около 100 самолётов
60 000 военнослужащих регулярной армии
134 танка
около 140 самолётов[4]
18 кораблей
Потери
Сухопутные войска:
321 человек убит и ранен
178 человек пропало без вести
222 человека сдались в плен
Военно-воздушные силы:
22 самолёта
Военно-морской флот:
1 лёгкому крейсеру нанесён огромный ущерб
Сухопутные войска:
54 человека убито[5]
307 человек ранено
21 человек сдался в плен
8—13 самолётов уничтожено
Военно-морской флот:
36 человек убито
2 миноносца потоплены
1 корабль береговой обороны сел на мель

Франко-тайская война (фр. Guerre franco-thaïlandaise, тайск. กรณีพิพาทอินโดจีน) — вооружённый конфликт между режимом Виши с одной стороны и Сиамом с другой стороны, целью которого являлось вхождение в состав Таиланда Индокитая, территория которого во второй половине XIX века была захвачена французами.





Предпосылки

На переговорах Сиама с Третьей французской республикой, проведённых за несколько месяцев до начала Второй мировой войны, правительство последней выразило согласие на передачу ряда приграничных населённых пунктов Таиланду. После окончания Французской кампании вермахта в 1940 году премьер-министр королевства генерал-майор Плек Пибунсонграм принял решение, что этот факт будет благоприятствовать вторжению вооружённых сил Сиама на территорию Французского Индокитая и вхождению его в состав королевства.

В результате оккупации вермахтом Франции её влияние в колониях было значительно ослаблено. Таким образом, представители колониальной администрации лишились оказания помощи из Европы и каких бы то ни было ресурсов для ведения военных действий. В сентябре 1940 года произошло вторжение японских войск во Французский Индокитай, что привело к созданию военных баз в государстве. Видимо, данный факт свидетельствовал о неспособности властей колонии организовать сильное сопротивление, и Пибунсонграм отдал приказ о вторжении во Французский Индокитай.

Силы сторон

Режим Виши

Численность французских колониальных войск составляла 50 000 человек, в том числе 12 000 французов, из числа которых были образованы 41 пехотная дивизия, 2 артиллерийских полка и 1 инженерный батальон[6]. Практически полностью отсутствовала бронетехника: на вооружении насчитывались 20 устаревших танков модели Рено FT-17, в то время как Таиланд располагал сотней бронеавтомобилей. На границе с Таиландом располагались третий[fr] и четвёртый[fr] полки тонкинских стрелков[en]. (фр. Tirailleurs Tonkinois), батальон монтаньяров, являвшийся тактической единицей французской колониальной армии, части Французского Иностранного легиона[7].

На территории Французского Индокитая дислоцировались 100 самолётов ВВС Франции, 60 из которых планировалось задействовать в военных действиях на передовой в случае начала войны. Насчитывались 30 двухместных многоцелевых бипланов Potez 25, 4 тяжёлых бомбарщировщика Farman F.220, 6 многоцелевых бомбардировщиков и разведчиков Potez 540[fr], 9 одноместных истребителей Morane-Saulnier MS.406 и 8 летающих лодок Loire 130[8].

Королевство Сиам

Вооружённые силы Королевства Сиам не испытывали недостатка в вооружении[9]. В состав четырёх армий входило 60 000 человек. Крупнейшей по численности являлась армия Бурапхи, в состав которой входили 5 дивизий, а также ряд добровольных вооружённых формирований, находившихся в прямом подчинении верховного главнокомандования вооружённых сил Таиланда, в том числе 2 моторизованных кавалерийских батальона, артиллерийский батальон, батальон связи, инженерный батальон и танковый полк. На вооружении артиллерии состояли устаревшие зенитные автомобили системы «Krupp», современные гаубицы производства шведского концерна Bofors и полевые орудия. Наибольшую угрозу для французов представляли 60 вооружённых пулемётами танкеток Carden-Loyd Mk VI и 30 лёгких танков Vickers Mk E.

В состав ВМФ Таиланда входили 2 броненосных корабля береговой обороны (типа «Sri Ayuthia») японской постройки, 2 броненосных канонерских лодки (типа «Ratanakosindra») британской постройки, один эсминец типа «R» британской постройки времён Первой мировой, 12 современных миноносцев преимущественно итальянской постройки и 4 субмарины[10]. Кроме того, в списках флота значились три шлюпа и два минзага японской и итальянской постройки, 17 торпедных катеров типа «55-футовый Thornycroft» и до полутора десятков вспомогательных и транспортных судов[11]. Формально по своей мощи они незначительно уступали ВМФ Франции в Индокитае, но командование и экипажи не отличались выучкой и опытом, что существенно снижало силу тайского флота, однако ВВС Сиама своей силой и качеством превосходили дислоцировавшиеся на территории Французского Индокитая самолёты ВВС Франции[10]. Для военных действий в районе передовой планировалось использовать 140 самолётов, в том числе 24 лёгких бомбардировщика Mitsubishi Ki-30, 9 средних бомбардировщиков Mitsubishi Ki-21, 25 истребителей Curtiss P-36 Hawk, 6 средних бомбардировщиков Martin B-10 и 70 лёгких бомбардировщиков Vought O2U Corsair[en][4].

Ход военных действий

Демонстрации националистов и антифранцузские выступления в Бангкоке сопровождались приграничными конфликтами на реке Меконг. Численно превосходившие противника военно-воздушные силы Таиланда предприняли ряд бомбардировок Вьентьяна, Пномпеня, Сисопхона и Баттамбанга; им не было оказано никакого противодействия. Самолёты ВВС Франции также осуществили бомбардировки городов Сиама, однако ущерб, нанесённый ими, был незначителен по сравнению с ущербом, нанесённым ВВС Сиама городам Французского Индокитая. Точность тайских пилотов при нанесении ударов, в том числе с пикирования[10], была настолько велика, что губернатор Французского Индокитая адмирал Жан Деку нехотя отмечал наличие у них огромного опыта ведения военных действий[12].

5 января 1941 года, после поступления сообщения о предпринятой французами попытке захвата приграничной деревни Араньяпратета, армии Бурапхи и Исана начали вторжение на территорию Лаоса и Камбоджи. Незамедлительно вступив в бой с тайцами, французы, на вооружении которых находились устаревшие образцы оружия, не имели возможности организовать длительное сопротивление. Военнослужащие Сиама с лёгкостью овладели Лаосом, однако в Камбодже французы попытались исправить положение и начать организованно сопротивляться.

На рассвете 16 января 1941 года французские войска начали наступление на находившиеся в руках тайцев деревни Ян-Дан-Кум и Пхум-Преав, сражения за которые явились крупнейшими в ходе войны. Отсутствие связи между наступавшими французскими частями и действующих подразделений разведки, а также организация сиамцами траншей привели к прекращению наступления французов и их последующему отступлению. Оказать преследование противника не удалось, так как танки, находившиеся на передовой, подвергались обстрелу артиллерии Французского Иностранного легиона.

Понимая ухудшение ситуации в районе ведения военных действий, адмирал Деку отдал приказ кораблям ВМФ Франции, находившимся под его командованием, о выступлении в Сиамский залив. На рассвете 17 января ВМФ Франции, превосходивший тайские суда по мощи, застиг врасплох отряд военно-морских сил Сиама на стоянке у острова Чанг. В результате боя были уничтожены 2 тайских миноносца («Cholburi» и «Songkhla») итальянской постройки и затоплен броненосец береговой обороны «Dhonburi», что привело к безоговорочной победе французов.

24 января произошёл крупнейший воздушный бой в войне, в ходе которого бомбардировщики ВВС Таиланда нанесли авиаудар по французскому аэродрому на территории Ангкор, в нескольких километрах от Сиемреапа. 28 января в 07:10 утра ряд тайских Martin B-10, входивших в состав 50-й эскадрильи бомбардировщиков, при поддержке тринадцати Curtiss P-36 Hawk 60-й эскадрильи истребителей, нанесли последний удар по городу Сисопхону[4][8].

Последствия

Подписание перемирия

Правительство Японской империи взяло на себя обязанность добиться урегулирования конфликта. По настоянию японских властей в Сайгоне открылась «Конференция о прекращении военных действий», и 31 января 1941 году на борту крейсера Натори[en] делегатами от режима Виши и Таиланда был подписан ряд предварительных соглашений о прекращении войны. Вступление же перемирия в силу должно было произойти 28 января, в 10:00 утра. 9 мая в Токио был подписан мирный договор[10][9]. Со спорных приграничных территорий выводились французские войска и вводились японские. Королевству Сиам отходили следующие провинции Французской Камбоджи:

  1. Баттамбанг и Пайлин, впоследствии образовавшие провинцию Пхра Табонг[th]
  2. Кохконг
  3. Сиемреап, Бантеаймеантьей и Оддармеантьей, впоследствии образовавшие провинцию Пибунсонграм[th]
  4. Прэахвихеа, а также часть Французского Лаоса, располагавшаяся восточнее города Паксе, впоследствии образовавшие провинцию Накхонтяпмасак[th]
  5. Сайнябули и часть провинции Луангпхабанг, впоследствии образовавшие провинцию Лан Чанг[en]

Подписание мирного договора об окончательном прекращении военных действий

Тайцы встретили новость о прекращении военных действий с огромной радостью; считалось, что это стало возможным благодаря деятельности Пибунсонграма, и его авторитет значительно возрос. Первоначально Таиланду предоставлялся ряд послаблений от и так хиреющей с каждой секундой Франции. Для французской же колониальной администрации исход конфликта был следствием наступившей после захвата Франции вермахтом изоляции. По мнению французов, честолюбивое пограничное государство разгромило колонию, потерявшую связь с метрополией. Отсутствие подкреплений делало невозможным оказание в какой-то мере длительного сопротивления.

Однако реальную выгоду от конфликта извлекли не кто иные, как японцы. Происходил рост их влияния в Сиаме и Французском Индокитае. Пибунсонграм поклялся совместно с вооружёнными силами Японской империи произвести вторжение в Британскую Малайю и Британскую Бирму[13]. 8 декабря 1941 года японцы вторглись в Таиланд и Малайю, а через полтора часа (судя по демаркационной линии времени) напали на Пёрл-Харбор.

С целью увековечить имя Пибунсонграма, благодаря которому, по мнению тайцев, удалось разгромить Французский Индокитай, в Бангкоке был воздвигнут монумент Победы. На праздничные мероприятия пригласили представителей Японии и Третьего рейха — делегатом первого государства прибыл генерал Сёдзиро Иида, а второго — контр-адмирал Роберт Эйссен[en].

В октябре 1946 года, после заявления Временного правительства Французской республики о наложении вето на вступление Таиланда в ООН в случае невозвращения оккупированных территорий, юго-запад Камбоджи и два анклава Лаоса, располагавшиеся к востоку от Меконга, отошедшие в 1941 году Сиаму, вновь вошли в состав Французского Индокитая[14].

Потери

Потери вооружённых сил Франции составили 321 человек, в том числе 15 офицеров. 28 января — 9 мая 1941 года пропало без вести 178 человек, в том числе 6 офицеров, 14 военнослужащих сержантского состава и 158 срочнослужащих[9]. В плен тайцам сдались 222 солдата, в том числе 17 лиц, родившихся в Северной Африке, 80 французов и 125 индонезийцев.

Потери вооружённых сил Сиама составили 54 человека убитыми и 307 человек ранеными. 41 моряк и солдат морской пехоты был убит, 67 человек ранены. В ходе боя у Ко-Чанга 36 человек были убиты, в том числе 20 моряков с HTMS Thonburi[en], 14 моряков с HTMS Songkhla и 2 моряка с HTMS Chonburi. 13 лётчиков были убиты. В плен французам сдался всего лишь 21 человек.

30 % самолётов ВВС Франции к концу войны признали непригодными для эксплуатации, ряд самолётов — из-за незначительных повреждений, нанесённых им в ходе военных действий и впоследствии не устранённых. Согласно официальным данным на аэродромах уничтожили один Farman F.221 и два Morane-Saulnier MS.406, однако в реальности потери были гораздо больше[8].

По официальным данным, в ходе первого конфликта, в котором самолёты ВВС Таиланда принимали участие, 5 французских самолётов были сбиты, 17 самолётов уничтожены на аэродромах. Самолёты ВВС Франции сбили 3 тайских самолёта, 5-10 самолётов уничтожили на аэродромах.

См. также

Напишите отзыв о статье "Франко-тайская война (1940—1941)"

Примечания

  1. Tucker, 2005, p. 552.
  2. 1 2 Fall, 1994, p. 22.
  3. Windrow, 2005, p. 78.
  4. 1 2 3 The History of the Air Force in the Conflict with French Indochina. — Bangkok, 1976.
  5. Sorasanya Phaengspha. The Indochina War: Thailand Fights France. — Sarakadee Press, 2002.
  6. Stone, Bill. [stonebooks.com/history/vichyvssiam.shtml Vichy Indo-China vs Siam, 1940-41] (англ.). stonebooks.com. Проверено 8 мая 2015. [archive.is/x8T1K Архивировано из первоисточника 8 мая 2015].
  7. Rives, Maurice; Deroo, Eric. Les Linh Tâp : Histoire des militaires indochinois au service de la France (1859-1960). — P.: Charles-Lavauzelle, 1999. — P. 90. — 140 p. — ISBN 2702504361.}
  8. 1 2 3 Ehrengardt, Christian J.; Shores, Christopher. L'Aviation de Vichy au combat. — P.: Charles-Lavauzelle, 1985. — Vol. 1: Les campagnes oubliées, 3 juillet 1940 — 27 novembre 1942. — ISBN 2702501710.
  9. 1 2 3 Hesse d'Alzon, Claude. La Présence militaire française en Indochine.. — Château de Vincennes: Publications du service historique de l'Armée de Terre, 1985. — 375 p. — ISBN 2863230220.
  10. 1 2 3 4 Young, Edward M. Aerial Nationalism: A History of Aviation in Thailand.. — Washington, D.C.: Smithsonian Institution Press, 1995. — 325 p. — ISBN 1560984058.
  11. Патянин С. В,, Барабанов М. С. Морская кампания. Корабли Второй мировой войны. ВМС государств Латинской Америки и Азии.. — М.: Коллекция, 2008. — Т. 4. — С. 60-64. — 64 с.
  12. Elphick, Peter. Singapore: the Pregnable Fortress: A Study in Deception, Discord and Desertion. — L.: Hodder & Stoughton, 1995. — 400 p. — ISBN 0340613165.
  13. Charivat Santaputra. Thai Foreign Policy 1932-1946. — Bangkok: Thai Khadi Research Institute, Thammasat University, 1985. — 465 p. — ISBN 9743350918.
  14. Terwiel, B. J. Thailand's Political History: From the Fall of Ayutthaya in 1767 to Recent Times. — Bangkok: River Books, 2005. — 328 p. — ISBN 9749863089.

Литература

  • Fall, Bernard B. Street Without Joy: The French Debacle in Indochina. — Stackpole Books, 1994. — 408 p. — ISBN 0-8117-1700-3..
  • Windrow, Martin C. The Last Valley: Dien Bien Phu and the French Defeat in Vietnam. — Cassell, 2005. — 752 p. — ISBN 0304366927.
  • Tucker, Spencer C. Encyclopedia of World War II: A Political, Social, and Military History. — ABC-CLIO, 2005. — 1661 p. — ISBN 1576079996.
  • Wong, Ka F. Visions of a Nation: Public Monuments in Twentieth-Century Thailand. — Bangkok: White Lotus, 2006. — 225 p. — ISBN 9744800879.

Ссылки

  • [france1940.free.fr/e41index.html#Indochina France 1940...something] (англ.). france1940.free.fr. Проверено 8 мая 2015. [archive.is/WlTuC Архивировано из первоисточника 8 мая 2015].
  • [geocities.com/thailandwwii/ftw.html The French-Thai War — Thailand and the Second World War 1941-45] (англ.)(недоступная ссылка — история). geocities.com. Проверено 8 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Франко-тайская война (1940—1941)

Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.