Франко-фламандский конфликт в Бельгии

Франко-фламандский конфликт в Бельгии (нидерл. Taalstrijd in België, фр. Problèmes communautaires en Belgique) представляет собой валлоно-фламандское противостояние, которое возникло на основе языкового фактора к середине XIX века. Конфликт имеет давнюю историю, уходящую корнями во времена античности. В середине III века граница Римской империи проходила по р. Рейн, однако долина реки, равно как и лесистая низменность у берегов Северного моря подверглась лишь спорадической романизации. С конца III века в этих регионах начинают селиться германские племена, которые после падения Римской империи становятся хозяевами во всей Западной Римской империи. Тем не менее Суаньский лес предотвратил массовую германскую колонизацию земель к югу и позволил части романского населения региона сохранить свою речь и культуру даже в условиях франкского господства. В современной Бельгии под франко-фламандским конфликтом понимается целый комплекс различий политического, экономического, языкового и этнического характера, которые усиливают поляризацию между двумя общинами.

Демография

В настоящее время потомками романского населения той эпохи являются франкоязычные валлоны, составляющие порядка 32 % населения Бельгии. Север страны — Фландрия — является областью компактного расселения германоязычных фламандцев (56 % населения), в официальной сфере использующих нидерландский язык. Брюссельцы в основной своей массе (до 90 %) говорят по-французски, хотя Брюссель и является исторически исключительно фламандским городом, как следствие спонтанного процесса галлизации столицы в ХIХ-ХХ веках, но валлонами они обычно себя не считают (за исключением недавних иммигрантов из Валлонии). Именно галлизация Брюсселя стала одной из причин начала языкового, а также территориального конфликта в стране.

Средние века

С конца Х века германцы постепенно утрачивают своё явно привилегированное положение в Северной Галлии. К ХIII века процесс усиления французского влияния во Фландрии, что далеко не всегда приветствовалось местным населением, о чём свидетельствует Битва золотых шпор 1304 года, а также Брюггская заутреня, когда плохое знание франкофонами фламандского языка в буквальном смысле стоило им жизни. Однако не стоит трактовать этот конфликт с чисто языковой и культурной точки зрения — примером могут служить фламандское герцогство Брабант, вставшее на сторону французского короля, и графство Намюр, франкоязычные солдаты которого сражались на стороне фламандского ополчения. Но даже военное поражение французов в ХIV века не могло остановить растущее влияние французского языка и культуры в раздробленных фламандских и валлонских землях. В период Реформации фламандцы, в отличие от голландцев, продолжали сохранять католичество, а потому остались в составе Испанских Нидерландов, где ведущая роль перешла к валлонской элите и офранцуженной группе фламандских буржуа (франскильоны).

Язык

Первые десятилетия франко-фламандский конфликт в условиях единой Бельгии проходил исключительно в языковой плоскости. На момент приобретения Бельгией независимости (1830) единственным государственным языком признан французский, хотя, как и в настоящее время, численность фламандцев на тот момент превышала численность валлонцев. Естественной же реакцией на этот языковой «перекос» являлось то, что уже в 1847 году возникает фламандское культурное движение, требовавшее языкового равенства фламандского и французского языков. Французский язык употреблялся повсеместно, став важным инструментом карьерного роста, в то время как фламандский был маргинализирован несмотря на то что его считало родным около 60 % населения. Со временем к языковому вопросу добавились экономические, политические и этнические составляющие.

Экономика

Хотя в ХIХ веке Валлония с её угольными шахтами и начала становиться региональным центром индустриализации и современной урбанизации, но всегда уступала и продолжает уступать Фландрии в экономической значимости, так как не имеет выхода к морю, может похвастаться лишь экстенсивным сельским хозяйством и резко отстает в продвижении лёгкой промышленности и новых высокотехнологичных отраслей.

После Бельгийской революции Льеж и Шарлеруа (Индустриальная долина Валлонии) стали центрами экономического процветания благодаря бурному развитию тяжелого машиностроения, сталелитейной и угольной промышленности, но в первой половине XX века в этих отраслях произошёл упадок, и центр экономической активности из Валлонии переместился во Фландрию.

Кроме того, Фландрия всегда доминировала и культурно (Северное Возрождение), фламандские города являются шедеврами европейской градостроительной архитектуры и ежегодно посещаются миллионами туристов.

Современные проблемы

• Политический кризис в Бельгии (2007-2010)

Фламандская точка зрения

• Двуязычный избирательный округ Брюссель-Халле-Вилворде, который стремятся распустить фламандцы, недовольные продолжающейся галлизацией этой части Фламандского Брабанта.
• Языковые льготы для франкофонов, которые фламандское правительство хочет отменить.
• Брюссельская периферия, в особенности 6 её коммун, в которых благодаря наличию языковых льгот, доля франкофонов выросла с 30 % до 80 %.
• Попытка остановить продолжающийся рост Брюсселя, поглощающего новые территории Фландрии.
• Проблема высокой безработицы в Валлонии и Брюсселе (до 15 % и более) по сравнению с Фландрией (5-6 %), население которой вынуждено субсидировать социальный сектор Валлонии. Уровень жизни, продуктивность, и, собственно и доходы на душу населения в современной Валлонии не только на 25 % ниже, чем в среднем по Фландрии, но и на 15 % ниже средних показателей по ЕС.
• Традиционное нежелание франкофонов изучать нидерландский язык, а тем более фламандские диалекты.
• Социалистические пристрастия в современной валлонской среде.
• Традиционное более дружелюбное отношение к иммигрантам, большинство из которых — выходцы из (частично) франкоязычных стран.
• Проблема территориальной принадлежности ряда приграничных коммун.

Валлонская точка зрения

• Притеснение франкофонов и полный запрет на применение французского языка в образовательной системе Фландрии
• Отмена вопроса о языке в переписях
• Проблема территориальной принадлежности ряда приграничных коммун и эксклава Вурен (Фурон).
• Требование вечного сохранения языковых льгот в имеющих их коммунах
• Требования снятия территориальной и языковой блокады Брюсселя

«Осада Брюсселя» Жака Нейринка

Бельгийский и швейцарский писатель Жак Нейринк издал в 1996 году книгу в жанре политической фантастики — «Осада Брюсселя». Сюжет книги повествует о расколе Бельгии на две половины — фламандскую и валлонскую.

С Брюсселем же возникла драматичная ситуация. Столица бывшей Бельгии и — одновременно — столица Фландрии, находится на фламандской территории, но говорят в ней в основном по-французски. Из-за крушения страны более не существует и отдельного субъекта бельгийской федерации — Брюссельского региона. В Брюссель вступили фламандские «чёрные сотни», французский оказался под запретом. Валлоны начали изгоняться из города. Таким образом, город повторяет судьбу боснийской столицы Сараево.

Книга вызвала в стране острую критику. Фламандская пресса обвинила автора в нападках на фламандцев. Нейринк отверг эти обвинения, утверждая, что он просто в литературной форме рассуждает о тех тенденциях, которые характерны для сегодняшней Бельгии.

Ссылки

• [assembly.coe.int/Documents/AdoptedText/ta02/FRES1301.htm Résolution du Conseil de l’Europe sur la protection des minorités en Belgique (франц.)]
• [assembly.coe.int/Documents/AdoptedText/TA98/fres1172.htm Résolution du Conseil de l’Europe sur la situation de la population francophone vivant dans la périphérie bruxelloise (франц.)]
• [assembly.coe.int/Documents/WorkingDocs/Doc03/FDOC10009.htm Avis de la commission des questions juridiques et des droits de l’homme du Conseil de l’Europe sur le Droit des néerlandophones aux soins médicaux à Bruxelles et dans les municipalités néerlandophones environnantes (франц.)]

Отрывок, характеризующий Франко-фламандский конфликт в Бельгии

Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.