Франко, Франсиско

Франсиско Франко Баамонде Francisco Franco Bahamonde<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Каудильо Испанского государства
1 апреля 1939 — 20 ноября 1975
Глава правительства:	он сам (до 1973) Луис Карреро Бланко Торкуато Фернандес-Миранда Ариас Наварро, Карлос
Монарх:	вакантно
Предшественник:	титул учрежден; Мануэль Асанья как президент
Преемник:	титул упразднен; Хуан Карлос I как король
Председатель правительства Испании
6 марта 1939 — 8 июня 1973
Предшественник:	должность учреждена; Хуан Негрин (как Председатель Совета Министров Испанской Республики)
Преемник:	Луис Карреро Бланко
Вероисповедание:	католицизм
Место погребения:	Долина Павших, Сан-Лоренсо-де-Эль-Эскориаль, Испания
Супруга:	Кармен Поло
Партия:	Испанская фаланга (1937—1975)
Военная служба
Годы службы:	1907—1975
Принадлежность:	Испания Испания
Звание:	генералиссимус
Сражения:	Рифская война Гражданская война в Испании Война Ифни
Автограф:
Награды:

Франси́ско Паули́но Эрменехи́льдо Тео́дуло Фра́нко Баамо́нде (исп. Francisco Paulino Hermenegildo Teódulo Franco Bahamonde [fɾanˈθisko ˈfɾaŋko]; 4 декабря 1892, Ферроль, Испания — 20 ноября 1975, Мадрид, Испания) — испанский военный и государственный деятель, диктатор Испании в 1939—1975 годах. Генералиссимус.

Он был одним из организаторов военного переворота 1936 года, который привёл к гражданской войне между республиканцами и националистами. Возглавив антиреспубликанские силы, после победы в войне он получил полный контроль над страной, установив правый авторитарный режим, известный как Франкистская Испания, охарактеризованный самим Франко как тоталитарное государство. Одновременно совмещая функции главы государства, правительства и верховного главнокомандующего, он носил титул Каудильо, означающий «вождь», или «предводитель». Социально-экономическая политика режима Франко («интегральный национализм») базировалась на четырёх основных элементах — контролируемой экономике, автаркии, корпоративизме и социальной «гармонизации».

Детство

Родился 4 декабря 1892 года в доме № 108 по улице Фрутос Сааведра в городе Ферроле провинции Ла-Корунья автономного сообщества Галисия, одной из основных военно-морских баз Испании. 17 декабря он был крещен в воинской церкви Святого Франсиска. Он был назван Франсиско в честь деда по отцу, Эрменхильдо в честь бабушки по отцу и крестной матери, Паулино — в честь крестного, и Теодуло, поскольку его крестили в день Святого Феодула.

Был сыном потомственного офицера Николаса Франко и Сальгадо, а благодаря корням своей матери, Марии дель Пилар Баамонде и Пардо де Андраде, оказался ещё и потомком Педро Фернандеса де Кастро — седьмого графа Лемоса. Его дед и отец служили на административных должностях во флоте и оба имели звание «интенданте-хенераль», равное армейскому званию бригадного генерала.

У Франсиско было два брата — Николас и Рамон, последний стал знаменитым авиатором, а также две сестры — Мария дель Пилар и Мария-де-ла-Пас, с которыми провел все своё детство.

Франко в молодые годы

Первоначально собирался последовать семейной традиции и стать военным моряком, но поражение Испании в Испано-американской войне 1898 года привело к тому, что количество вакансий значительно уменьшилось. В 1907 Франко поступил в Пехотную академию в Толедо. Его брат Рамон Франко стал авиатором.

В 1910 году Франко был выпущен из Пехотной академии в звании лейтенанта и провёл два года в тихом испанском гарнизоне в своём родном городе Ферроль, но при первой возможности отправился служить в Испанское Марокко. Только служба в этом новом испанском африканском протекторате давала возможность получить боевой опыт и сделать военную карьеру. На практике это означало суровый опыт по выживанию в условиях жестокой войны в пустыне.

Франко быстро заработал репутацию хорошего офицера. Он провёл в Марокко около одиннадцати лет, служа вначале в Regulares Indígenas (туземных регулярных войсках), а потом в Испанском иностранном легионе. С 1912 по 1916 год и с 1920 по 1926 год он принимал участие в сражениях против рифских кабилов, пройдя путь от лейтенанта до генерала.

После ранения в 1916 году в возрасте 23 лет он становится самым молодым майором (Comandante) в испанской армии, а в 33-летнем возрасте — самым молодым генералом. В 1926 году его назначают главнокомандующим пехотной бригадой в Мадриде, а в 1928 году — главой вновь созданной Военной академии в Сарагосе.

Восхождение к власти

В 1931 году в результате почти бескровной революции пала монархия. Власть перешла к республиканским властям. Франко в это время не вмешивался в политику, заявляя о своей нейтральности. 15 апреля 1931 года Франко выступил перед слушателями Военной академии в Сарагосе и заявил: «Итак, поскольку провозглашена республика и верховная власть находится в руках временного правительства, мы обязаны соблюдать дисциплину и сплотить свои ряды, с тем чтобы сохранить мир и помочь нации двинуться по верному пути».

В течение первых двух лет республики у власти были в основном левые партии, проводившие во многом непопулярные аграрные реформы. Кроме того, были проведены антиклерикальные реформы, ликвидирован конкордат с католической церковью 1851 года, католицизм перестал быть государственной религией, любые выплаты духовному сословию были приостановлены на двухлетний период, орден иезуитов вновь запрещён, широко распространённая система церковного образования расформирована, облегчена процедура развода, многие монастыри были разрушены. Общество стремительно политизировалось и радикализировалось. Забастовки, покушения, сопровождавшиеся бомбометанием, и кровавая смута в деревне, за которой стояла «Federación Anarquista Ibérica» (FAI) — «Федерация Анархистов Иберии» (ФАИ), выдвигавшая лозунги «свободного коммунизма», привели к смене правительства. В 1933 году к власти пришли правые партии, остановившие реформы. После «двух красных лет» начались «два чёрных года» республики. В результате в стране начали активно формироваться многочисленные полувоенные организации различных политических оттенков, от анархистов и коммунистов до националистической «Испанской фаланги». В 1934 году в Астурии вспыхнуло восстание, возглавляемое социалистами и анархистами, в подавлении которого принимал участие Франко. После этого генерал стал главнокомандующим в Марокко, но спустя несколько месяцев возвратился в Мадрид, чтобы принять пост главы Большого генерального штаба.

В феврале 1936 года на выборах победили партии Народного Фронта, в который входили социалисты, коммунисты, анархисты и леволиберальные партии. Сторонники победившего Народного фронта освободили политических заключённых из тюрем и конфисковывали земли церквей и монастырей. В течение нескольких последующих месяцев правительство всё более и более левело. Испания к тому времени находилась в очень плохом экономическом положении, из 11 миллионов взрослых испанцев более 8 миллионов находились за чертой бедности, половина нации была неграмотна.

Гражданская война (1936—1939)

18 июля 1936 года началась Гражданская война в Испании. В СССР считалось, что сигналом к началу восстания была передача по радио кодовой фразы «Над всей Испанией безоблачное небо», однако испанские источники это не подтверждают, и испанским историкам эта фраза неизвестна. Военные подняли восстание в большинстве крупных городов, но в нескольких, включая Мадрид и Барселону, оно было быстро подавлено. В результате быстрой победы не вышло. Обе стороны начали массовые расстрелы своих политических противников, оказавшихся на «неправильной стороне».

Первоначально лидером восставших/мятежников был не Франко, а генерал Хосе Санхурхо, находившийся в изгнании в Португалии. Но сразу же после начала восстания он погиб в авиакатастрофе, направляясь на территорию, занятую националистами (так называли восставших). 29 сентября 1936 г. состоялись выборы нового вождя среди генералитета восставших, на которых победил Франко — он был молод, энергичен, умён, не имел политических пристрастий — он не был в отличие от других генералов ни фалангистом, ни монархистом, ни правым республиканцем. Ему был присвоен чин генералиссимуса и титул каудильо (вождя). Франко быстро установил связь с нацистской Германией и фашистской Италией. Гитлер и Муссолини, рассчитывая сделать Франко своей марионеткой, начали поставлять ему оружие. В конце 1936 года на стороне националистов стали сражаться немецкий авиационный «Легион Кондора» и итальянский пехотный «Корпус добровольческих сил». Помимо них, на стороне Франко воевали добровольцы из Ирландии, Португалии и из числа российских белоэмигрантов. На стороне же Республики воевали коммунисты, анархисты и социалисты со всего мира.

Испания Франко стала напоминать фашистские страны - были введены нацистский девиз «один вождь, одно государство, один народ» и «римское приветствие» — вскидывание вперед и вверх правой руки с открытой ладонью, единственной разрешённой партией стала Фаланга.

Пропаганда одной стороны представляла эту войну как «борьбу с силами фашизма и реакции», с другой стороны война виделась как «крестовый поход против красных орд».

В итоге, начиная с лета 1937 года, националисты стали выигрывать одну битву за другой, ими были заняты Северная Испания, Андалусия, Арагон, Каталония.

1 апреля 1939 года радио Бургоса передало сообщение, распространенное позднее всеми газетами франкистской зоны: «На сегодняшний день армия красных пленена и разоружена, национальные силы овладевают последними военными объектами. Война закончена. Бургос 1 апреля 1939 года — года победы. Генералиссимус Франко».

С 1939 года в Испании установилась диктатура Франко, просуществовавшая до ноября 1975 года. Испанская республика пала.

Гражданская война обошлась Испании в 450 тысяч погибших (1,8 % довоенного населения). По приблизительным подсчётам, погибло 320 тысяч сторонников республики и 130 тысяч националистов. Каждый пятый погибший стал жертвой не собственно военных действий, а политических репрессий по обе стороны фронта. По окончании войны страну покинули более 600 тысяч испанцев, среди них было немало интеллектуалов, таких как художник Пабло Пикассо и философ Хосе Ортега-и-Гассет.

В преддверии Второй мировой войны Франко предпочитал оставаться нейтральным по отношению к западным странам.

Период Второй мировой войны

Италия с Германией в результате получили не так уж много дивидендов. Конечно, они избавились от угрозы получить коммунистическое государство в Западной Европе, а также получили ценный боевой опыт для ряда соединений, но Испания не вошла в «страны Оси» и на протяжении Второй мировой войны оставалась по большей части нейтральной (за исключением посылки «Голубой дивизии» на Восточный фронт). По словам Франко немецкому послу в Испании Дикхофу, «такая осторожная политика отвечает не только интересам Испании, но и интересам Германии. Нейтральная Испания, поставляющая Германии вольфрам и другие продукты, в настоящее время нужнее Германии, чем вовлечённая в войну». Формируя «Голубую дивизию», Франко одновременно и помогал Гитлеру и избавлялся от наиболее радикальной части военных. В ходе личной встречи с Гитлером в октябре 1940 Франко отказался участвовать в плане по захвату Гибралтара, потребовав более выгодных условий соглашения. Во время беседы между Франко и новым послом США в Испании Карлтоном Хейсом 9 июня 1942 года последний спросил, может ли Франко спокойно относиться к такой перспективе, как господство на всем континенте нацистской Германии с её фанатическим расизмом и антихристианским язычеством. Франко ответил, что это не совсем приятная перспектива для него самого и для Испании, но он надеется, что Германия сможет пойти на какие-то уступки западным державам и установить какого-либо вида «баланс сил» в Европе. «Франко настаивал, что опасность для Европы и Испании исходит не столько от нацистской Германии, сколько от российского коммунизма. Испания не столько желает победы оси, сколько поражения России».

В результате после окончания Второй мировой войны франкистский режим не пал, используя выгоды от начавшейся холодной войны, хотя одно время, под влиянием США и СССР, находился в международной изоляции.

Следует отметить, что под давлением международного сообщества, особенно усилившегося после самоубийства известного интеллектуала Вальтера Беньямина, которому было отказано в выезде через Испанию в США, Франко не только закрывал глаза на то, что испанские пограничники за взятки пропускали на территорию Испании евреев, бежавших из оккупированных стран, но и отказывался принять антисемитское законодательство. По этой причине историография современного Израиля относится к нему снисходительно, несмотря на его сотрудничество с Гитлером. Помимо евреев, на территории Испании спасались сбитые над Францией и сумевшие перейти Пиренеи лётчики антигитлеровской коалиции. Режим Франко даже не мешал им за свои деньги фрахтовать суда и отправляться на территории, подконтрольные западным союзникам.

Послевоенное время

После начала холодной войны в начале 50-х гг. последовала волна дипломатических признаний Испании. Уже в ходе войны Франко начал ограничивать влияние Фаланги, а после войны партия в основном занималась социальной работой, позже партия стала называться Национальным движением.

По инициативе Франко был возведён памятник — Долина Павших, посвящённый всем погибшим в гражданскую войну (Valle de los Caídos).

Репрессии против политических противников (к ним относились коммунисты, социалисты, анархисты, республиканцы и сепаратисты из Каталонии и Страны Басков) продолжались вплоть до са́мой смерти Франко. Так, в 1974 году сильный международный резонанс вызвала казнь каталонского анархиста Сальвадора Пуча Антика на гарроте по приговору франкистского суда. За два месяца до своей смерти Франко подписал смертный приговор пяти политическим заключённым-террористам, о помиловании которых просили главы правительств многих стран, включая римского папу Павла VI. 15 европейских государств отозвали своих послов из Испании, а их жители провели многолюдные демонстрации протеста против готовящихся казней. Но, несмотря ни на что, 27 сентября 1975 года боевики были расстреляны. В то же время, Франко дал прибежище многим беглым нацистам и их пособникам, в частности - лидеру хорватских усташей Анте Павеличу.

С середины 50-х гг. началось «испанское экономическое чудо», выведшее Испанию из состояния одной из беднейших стран Европы на уровень вполне развитой европейской страны. В 1959 году был принят стабилизационный план, направленный на либерализацию экономики страны. Многие министры-технократы были членами католической организации Opus Dei. В конце 60-х гг. в Испании начались политические реформы, был принят закон о прессе и разрешены забастовки неполитического характера, расширено местное самоуправление, принято несколько конституционных законов, расширивших права граждан.

Мировые державы содействовали сохранению status quo в Испании. Существующий режим устраивал западные державы, хотя бы потому, что с Испании снималась «коммунистическая» угроза, что для Запада было намного страшнее, чем диктаторский режим Франко.

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=YnPvsCb0u5s Д/ф "Франко. Богоизбранный тиран"]

Всё это время (с 1947 года) Испания считалась монархией с вакантным местом короля. Франко принял решение, что королём после его смерти должен стать принц Хуан Карлос, что и произошло в 1975 году. Король Испании Хуан Карлос I завершил процесс превращения страны из авторитарной в демократическую.

В 1973 году Франко ушёл с поста главы правительства, доверив эту должность неофранкистскому адмиралу Луису Карреро Бланко, который был убит в том же году террористами ЭТА. После ухода со своего поста Франко находился на лечении. В последние годы жизни он страдал болезнью Паркинсона. 20 ноября 1975 года — в годовщину расстрела Хосе Антонио Примо де Риверы, Франсиско Франко скончался. Архивы, содержащие сведения о политических заключенных, было приказано уничтожить, но они были сохранены гражданскими служащими на свой страх и риск.

Семья, личная жизнь

Жена, Кармен Поло (1900 - 1988). В браке с 1923 года. После смерти Франко Кармен Поло получила титул герцогини.

Дети: единственная дочь, Марию Дель Кармен, вышла замуж за маркиза Вильяверде Кристобаля Мартинеса-Бордью, известного хирурга (кроме прочего, он возглавлял врачей, осуществлявших лечение тестя), в браке с которым родилось три сына и четыре дочери.

Внуки:

• Мария дель Кармен Мартинес-Бордью и Франко (р. 26 февраля 1951 года)
• Мария де ла О (Мариола) Мартинес-Бордью и Франко (р. 19 ноября 1952 года)
• Дон Франциско Франко и Мартинес-Бордью, 2-й лорд (сеньор де) Меирас и 11-й маркиз де Вильяверде (р. 9 декабря 1954 года)
• Мария дель Мар (Мэрри) Мартинес-Бордью и Франко (р. 6 июля 1956 года)
• Хосе Кристобаль Мартинес-Бордью и Франко (р. 10 февраля 1958 года)
• Мария де Арансасу (Arantxa) (р. 16 сентября 1962 года)
• Хайме Фелипе Мартинес-Бордью и Франко (р. 8 июля 1964 года)

Рамон Франко — брат, известный авиатор. Погиб в 1938 году во время боевого вылета.

Двоюродный брат диктатора, майор Рикардо де ла Пуэнте Баамонде, во время путча остался верен правительственным войскам. Находясь в Марокко, он защищал от мятежников аэродром Тетуан, был взят ими в плен, осуждён военным трибуналом и казнён (сам Франко, чтобы не брать на себя ответственность за его смерть, на короткое время сложил с себя полномочия командующего).

Франсиско Франко был автором двух книг (в 1922 году — «Дневник одного подразделения», о службе в Испанском иностранном легионе, и в 1940 году, под псевдонимом Хайме де Андраде — «Порода», беллетризированная семейная хроника), а также ряда статей, обличающих масонство, изданные под псевдонимом Хакин Бор.

Франко любил кино, но не жаловал литературу. В его обширной резиденции как главы государства в мадридском дворце Эль-Пардо не была предусмотрена библиотека, зато имелся великолепно оснащённый кинозал. Ещё одним увлечением Франко были рыбная ловля и охота.

Считается, что Франко также был покровителем футбольного клуба «Реал Мадрид». При нём 13 июня 1943 «Реал» одержал крупнейшую в своей истории победу над «Барселоной» со счётом 11:1, однако и по сей день остаётся открытым вопрос, действительно ли ставленники Франко заставили каталонцев проиграть матч под страхом смерти.

Место захоронения

Похоронен в Долине Павших недалеко от Мадрида.

В 2007 году, когда у социалистов было устойчивое большинство в парламенте, был принят закон «Об исторической памяти», в котором Долина Павших определялась как памятник жертвам франкизма. Однако реализация этого закона застопорилась после потери социалистами парламентского большинства. В 2013 г. Испанская социалистическая рабочая партия выступила с предложением перенести мавзолей Франко и могилу Примо де Риверы из Долины Павших в другое место, а само кладбище сделать мемориалом в память о погибших в годы правления Франко. По данным соцопросов, в 2013 г. за перенос останков Франко были чуть больше половины граждан страны.

Труды

Публикации на русском языке

• Франко Ф. Масонство / Франсиско Франко; Пер. с испанского А. М. Иванова; Предисловие и комментарии П. В. Тулаева. — М.: Форт-Профи, 2008. — 304 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-902825-11-1. (в пер.) (Предисловие П. В. Тулаева содержит биографический очерк Франко)

См. также

• Франкизм

Литература

• Антонов М. Ф. [m-antonov.chat.ru/from_to/part_05.htm Глава 5. Фалангистское корпоративное государство Франсиско Франко] // [m-antonov.chat.ru/from_to/index.htm От лжекапитализма к тоталитаризму! Мир в XXI веке и судьбы России]. — М.: Альта-Принт, 2008. — 592 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-98628-110-0.
• Креленко Д. М. [militera.lib.ru/bio/krelenko_dm01/index.html Франсиско Франко: путь к власти]. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002.
• Престон П. Франко. — М..: Центрполиграф, 1999. — 701 с. — ISBN 5-227-00414-5.
• Яковлев-Козырев А. А. «Пасаремос. Подвиг генерала Франко». Москва. 2012 г. 500 экз. издательство «Завтра».

Ссылки

• [militera.lib.ru/bio/dahms/ Дамс Хельмут Гюнтер. «Франсиско Франко. Солдат и глава государства»]
• [web.archive.org/web/20070716095103/www.zn.ua/3000/3150/32210/ Франсиско Франко: непобеждённый генералиссимус]
• С. П. Пожарская. [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/05.html Испанская «Голубая дивизия» на советско-германском фронте (1941—1943 гг.)]
• Михаэль Дорфман [sensusnovus.ru/analytics/2012/01/09/12353.html «Испанский Холокост» Пола Престона]
• [jewage.org/wiki/ru/Article:Каудильо_Франко «Каудильо Франко — последний маран, спаситель евреев»]

Персоналии   Политика   Испания

Отрывок, характеризующий Франко, Франсиско

Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.