Франкфуртская школа

Фра́нкфуртская шко́ла — критическая теория современного (индустриального) общества, разновидность неомарксизма. Основные представители: Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе, Эрих Фромм, Вальтер Беньямин, Лео Лёвенталь, Франц Леопольд Нейман, Фридрих Поллок, из «второго поколения» — Юрген Хабермас, Оскар Негт. Термин «Франкфуртская школа» является собирательным названием, применяемым к мыслителям, связанным с Институтом социальных исследований в Франкфурте-на-Майне; сами представители критической теории никогда не объединяли себя под таким наименованием.

Представители данной школы считали, что буржуазное классовое общество превратилось в монолитную тоталитарную Систему, в которой ввиду отсутствия пролетариата революционная роль преобразования общества переходит к интеллигентам и аутсайдерам. Современное общество технократично и существует за счёт распространения ложного сознания посредством средств массовой информации, а также популярной культуры, и навязываемым культом потребления. Тоталитаризм — это практика стирания грани между приватным и публичным существованием. Франкфуртская школа существенно повлияла на различные варианты идеологии левого радикализма.

История

Франкфуртская школа возникла на базе Института социальных исследований (нем.)русск. при Университете Франкфурта-на-Майне. Хотя отсчёт её существования принято вести с 1930 года, когда институт возглавил Макс Хоркхаймер, но марксистские исследования велись в Институте с момента его основания в 1923 году. Первый его директор, историк и правовед австромарксистского толка Карл Грюнберг, привлёк к работе в Институте целый ряд молодых мыслителей с коммунистическими и социал-демократическими убеждениями, основал первый крупный журнал по истории рабочего движения в Европе и наладил тесные связи с Институтом Маркса—Энгельса в Москве. Уже до 1930 года во франкфуртском институте были заложены основы будущих направлений работы, а его журнал включал новейшие статьи Карла Корша, Дьёрдя Лукача, Хенрика Гроссмана и Давида Рязанова. Макс Хоркхаймер, ставший директором Института в 1930 году, объявил его целью разработку «социальной философии», дополненной эмпирическими исследованиями. В 1932 году предыдущее издание Института, «Архивы истории социализма и рабочего движения», было заменено на «Журнал социальных исследований».

Вокруг Франкфуртской школы группировались оппозиционно настроенные марксистские мыслители, резко критически относившиеся к капитализму, но считавшие, что идеологи ортодоксальных левых партий выхолостили и вульгаризировали широту диалектического анализа.

Угроза нацизма была рано понята и уже в 1931 году архивы были сохранены в Нидерландах, так же был создан филиал в Женеве. После прихода к власти нацистов институт был закрыт 13 Марта 1933 года и представители Франкфуртской школы были вынуждены эмигрировать через Женеву и Париж в Колумбийский университет, США, куда и был перенесён Институт. Был спасён архив Маркса и Энгельса, переданный в Советский Союз.

После возвращения Адорно и Хоркхаймера из эмиграции во Франкфуртский университет в 1950 году Франкфуртская школа приобрела известность социологическими работами о студенческом движении 1968 года.

Франкфуртская школа оформилась на волне распространения социалистических и фрейдистских идей в среде западных интеллектуалов. Она продолжила начатое Дьёрдем Лукачем (бывшим одним из её первых критиков) в Венгрии переосмысление учения Маркса и Энгельса, отличное от трактовок марксизма как в сталинском СССР, так и в среде западных ортодоксальных социал-демократических и коммунистических партий. Необходимость дальнейшего развития марксизма в условиях XX века, по мнению франкфуртцев, обуславливалась подавлением рабочего движения в Западной Европе и опасностями, вызванными возникновением фашизма и нацизма. Немаловажную роль сыграла и публикация в Советском Союзе неизданных к этому моменту «Экономико-философских рукописей 1844 года» (1927) и «Немецкой идеологии» (1932) из архива Маркса и Энгельса. Эти произведения, написанные с радикально-гуманистических позиций, наглядно свидетельствовали о преемственности гегельянской и марксистской мысли, а также о центральной роли концепции отчуждения в раннем марксизме.

Идейные источники

Основная тенденция — смешение философских понятий с политэкономическими и социологическими, в результате чего первые утрачивают свою самостоятельность и превращаются в отражение вторых. Основными идейными источниками философии Франкфуртской школы были марксизм, фрейдизм и гегельянство:

У Маркса взяты категория отчуждения, классовая борьба (где пролетариат больше не активная сила). Все противоречия капиталистического общества сводились к категории отчуждения. Отчуждение ведет не только к классовому антагонизму, но его содержанием является субстанциональное содержание предметного мира, его предметно-вещественный характер. История капиталистического общества понималась как фатально необходимый процесс прогрессирующего сумасшествия разума. Идея конца истории.
У Фрейда взята идея человека: структура личности и бессознательное. Через фрейдизм — исходя из принципа удовольствия — удовлетворяются все инстинкты, что приводит к контролю над личностью. В борьбе с природой и социальной средой человек подавляет инстинкты, руководствуясь принципом реальности, изменяет их. То есть принцип удовольствия подчиняется принципу реальности, что подчиняет человека обществу.
У Гегеля взята диалектика. Ей заменяется диалектический материализм. Взят закон отрицания отрицания, подмененный абсолютным отрицанием (негативная диалектика, как назвал её Адорно).
У Лукача взята идея того, что любая идеология есть ложное сознание и должна быть уничтожена + идея овеществления (о возрастании формальной рациональности).
У Вебера взято понятие рациональности, в духе которого интерпретируется категория отчуждения, к которой сводились противоречия капиталистического общества.
У Канта почерпнуты идеи критики традиционного мышления.

Методологические принципы

Отрицание позитивизма с его размежеванием ценностей и фактов (в Дюркгеймовском смысле).
Непоколебимая приверженность гуманизму, освобождение человека от всех форм эксплуатации.
Акцент на значимость человеческого начала в социальных отношениях.

Основная тематика

Происходящая в современном обществе эрозия идеалов Просвещения дегуманизирующей технологической рациональностью.

Основные идеи Франкфуртской школы

Изображение позднего капитализма и социализма как разновидности единого современного индустриального общества.
Отрицание революционной роли пролетариата.
Абсолютизация диалектической категории отрицания (негации)
Критика тоталитаризма и авторитарной личности.

Представители

Исследования

Хоркхаймер, М. Традиционная и критическая теория (1936).
Хоркхаймер, М., Адорно, Т. Диалектика Просвещения (1944).
Адорно, Т. Исследования авторитарной личности (1950).
Адорно, Т. Негативная диалектика (1966).
Беньямин, В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости (1936).
Маркузе, Г. Разум и революция (1941).
Маркузе, Г. Эрос и цивилизация (1955).
Маркузе, Г. Одномерный человек (1964).
Фромм, Э. Бегство от свободы (1941).
Фромм, Э. Здоровое общество (1955).
Фромм, Э. Марксова концепция человека (1961).
Фромм, Э. Революция надежды (1968).
Фромм, Э. Иметь или быть? (1976).
Хабермас, Ю. Знание и человеческие интересы (1968).
Хабермас, Ю. Теория коммуникативного действия (1981).

Напишите отзыв о статье "Франкфуртская школа"

Ссылки

Дамье В. В. [www.aitrus.info/node/109 Философия Франкфуртской Школы]
[marxist.clan.su/load/socialnaja_filosofija_frankfurtskoj_shkoly/6-1-0-30 Социальная философия Франкфуртской школы (Критические очерки)]/ Ред. коллегия: Б. Н. Бессонов и др. — М.: «Мысль»; Прага: «Свобода», 1975. — 359 с.
Дмитриев А. Н. [web.archive.org/web/20110225023116/www.politazbuka.ru/biblioteka/filosofiya/685-dmitriev-marxism-bez-proletariata-georg-lukach-i-ranniaya-frankfurtskaya-shkola.html Марксизм без пролетариата: Георг Лукач и ранняя Франкфуртская школа (1920—1930-е гг.)]. — СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге; Летний сад, 2004. — 528 с.

См. также

Фрейдомарксизм

Отрывок, характеризующий Франкфуртская школа

– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!