Франк, Ганс

Ганс Франк
Рейхсляйтер
1934 — 1942
Генерал-губернатор Польши
24 октября 1939 года — январь 1945 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	23 мая 1900(1900-05-23) Карлсруэ, Баден, Германская империя
Смерть:	16 октября 1946(1946-10-16) (46 лет) Нюрнберг, Бавария, Американская зона оккупации Германии
Отец:	Карл Франк
Мать:	Магдалена Бухмайер
Супруга:	Мария Бригитта Хербст
Дети:	Сигрид (род. 17 марта 1927), Норман (3.6.1928—2009), Бригитта (1935-1981), Михаэль (1937-1990) и Никлас (род. 9 марта 1939).
Партия:	НСДАП
Профессия:	юрист
Военная служба
Годы службы:	1918
Принадлежность:	Германская империя
Род войск:	пехота
Звание:	рядовой
Сражения:	не участвовал
Награды:

Ганс Михаэль Франк (нем. Hans Michael Frank, 23 мая 1900, Карлсруэ — 16 октября 1946, Нюрнберг) — немецкий государственный и политический деятель, адвокат, рейхсляйтер (1934). В 1940—1945 годах — генерал-губернатор оккупированной Польши (так называемого «Генерал-губернаторства»). Один из главных организаторов масштабного террора в отношении польского и еврейского населения Польши. После окончания войны арестован и приговорен к смертной казни на Нюрнбергском процессе.

Биография

Сын юриста. Один из троих детей. Учился в гимназии Максимилиана в Мюнхене. В 1918 году был призван в армию. В Первой мировой войне участия не принимал. В 1919 году в составе фрайкора воевал против Баварской Советской республики. В том же году вступил в ДАП. В 1919—1923 гг. изучал юриспруденцию в Мюнхене, Киле и Вене. В сентябре 1923 г. вступил в СА. Участник Пивного путча, после его провала бежал в Италию, но вскоре вернулся. В 1924 г. в Кильском университете защитил диссертацию.

В 1926 г. получил диплом юриста. Работал адвокатом НСДАП, представлял интересы Гитлера на 150 процессах.

В 1930 г. был избран депутатом рейхстага.

Карьера в нацистской Германии

После прихода нацистов к власти был назначен рейхскомиссаром министерства юстиции.

В конце 1933 года вместе с министром юстиции Францем Гюртнером начал разработку нового уголовного кодекса. По Франку уголовное право должно было базироваться на принципах «защиты народных ценностей». В то же время он был против всевластия полиции. В этом Гюртнер полностью поддерживал Франка. В созданной комиссии Франк следил за соблюдением национал-социалистического стиля, Роланд Фрейслер облекал идеи в юридически точные формулировки и распределял по параграфам, Гюртнер следил за тем, чтобы были ограничены права Гитлера и гестапо. Его идея ликвидации концлагерей нашла поддержку Франка. Летом 1934 года Франк и Гюртнер представили Гитлеру новый проект уголовного кодекса, который не нашёл поддержки. Гитлер заявил, что «время для этого ещё не пришло». Через несколько недель проект был отправлен в архив.

Во время Ночи длинных ножей Франк дважды пытался предотвратить внесудебную расправу над штурмовиками. Но обе эти попытки были неудачными. В первый раз он, позвонив Гессу, получил от него приказание не вмешиваться, во второй — во время телефонного разговора Теодор Эйке вырвал трубку из рук начальника тюрьмы и в весьма грубой форме объявил Франку, что это дело его не касается.

Франк занимал должности: министр юстиции Баварии, рейхсминистр юстиции и рейхсминистр без портфеля (1934), рейхсляйтер НСДАП. Он являлся также президентом Германской юридической академии, основателем Института германского права и президентом Международной юридической палаты.

12 октября 1939 года, после оккупации Польши, был назначен Гитлером руководителем управления по делам населения польских оккупированных территорий, а затем генерал-губернатором Польши.

Нюрнбергский процесс и казнь

На Нюрнбергском процессе был одним из 24 главных нацистских преступников.

Обвинялся по пунктам:

1. Заговор против мира во всем мире
2. Преступления и нарушение военного права
3. Преступления против человечества

По пунктам 2 и 3 приговорён к смертной казни через повешение. Единственный из приговорённых к смерти, который полностью признал свою вину и раскаялся в содеянном. Приговор приведён в исполнение 16 октября 1946 года. По свидетельству очевидцев, с лица Франка не сходила улыбка. В последнем слове сказал: «Я благодарен за хорошее обращение во время моего заключения и прошу Бога принять меня с милостью».

Образ Ганса Франка в кино

• Бесславные ублюдки / Inglourious Basterds (2009; США, Германия) режиссёр Квентин Тарантино, в роли генерала Франка Майкл Шил.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_f/frank_hans.html Биография Ганса Франка на сайте «Хронос».]
• [www.shoa.de/content/view/83/92/ Статья о Франке] (нем.)
• www.uni-protokolle.de/Lexikon/Generalgouvernement.html

Литература

• Хайнц Хёне. [militera.lib.ru/research/hohne_h01/index.html Чёрный орден СС. История охранных отрядов]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. — 542 с. — 6000 экз. — ISBN 5-224-03843-X.

Отрывок, характеризующий Франк, Ганс

– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.