Франк-Каменецкий, Израиль Григорьевич

Изра́иль Григо́рьевич (Ге́ршонович) Фра́нк-Камене́цкий
Дата рождения:	31 января 1880(1880-01-31)
Место рождения:	Вильна, Российская империя
Дата смерти:	4 июня 1937(1937-06-04) (57 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Научная сфера:	филология, египтология, библеистика
Место работы:	Иркутский университет Московский университет Ленинградский университет
Учёная степень:	доктор филологических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Киевский университет
Известен как:	филолог, египтолог и библеист

Изра́иль Григо́рьевич (Ге́ршонович) Фра́нк-Камене́цкий (31 января 1880, Вильна, Российская империя — 4 июня 1937, Ленинград, СССР) — русский филолог, египтолог и библеист.

Биография и профессиональная деятельность

Учился в Киевском университете. С 1919 профессор Иркутского, Московского и Ленинградского университетов. В 1920-х — 1930-х годах сотрудничал с Николаем Марром и Ольгой Фрейденберг, печатался в «Яфетических сборниках», в коллективном сборнике «Тристан и Исольда» (1932). Был избран пред. Московского отделения бюро объединения египтологов при Всероссийской науч. асс. востоковедения. Доктор филологических наук (1934).

Семья

Младший брат офтальмолога Захария Григорьевича (Гершоновича) Франк-Каменецкого (1874—1951) — заведующего кафедрами гистологии (1931—1935) и офтальмологии (с 1935 года) Иркутского медицинского института, а также доктора химических наук Альберта Григорьевича Франк-Каменецкого (1875—1935) — заведующего химико-бактериологической лабораторией Общества врачей Восточной Сибири (1915—1917), профессора (с 1920 года) и заведующего кафедрой технической аналитической химии педагогического факультета Иркутского государственного университета.

Научные интересы

Разрабатывал подходы к исследованию системы архаических символов и метафор в духе Э. Кассирера. Прежде всего Франк-Каменецкого интересовал здесь переход, точнее — перелом, от архаики к историческому времени, отсюда его интерес к эпохе пророков и раннему христианству, параллельный направлению работы Макса Вебера и предвосхищающий идеи «осевого времени» у Карла Ясперса.

Избранные труды

• Памятники египетской религии в Фиванский период. Т. 1—2. — М., 1917—1918.
• Как научились читать египетские письмена. — М.: Всерос. научн. ассоциация востоковедения при Нар. ком. по делам национальностей, 1922.
• Пророки-чудотворцы. О местном происхождении мифа о Христе. — Л., 1925.
• Макрокосм и микрокосм в иудейской и индийской мифологии. — М.-Л., 1935.
• К вопросу о развитии поэтической метафоры// От слова к смыслу: Проблемы тропогенеза. — М.: УРСС, 2001.
• Итоги коллективной работы над сюжетом Тристана и Исольды// Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания: Антология. — М.: Academia, 2001. — С. 340—354.
• Колесница Иеговы: Труды по библейской мифологии. — М.: Лабиринт, 2004. — 320 с.
• [ec-dejavu.ru/m/Mother_earth.html Отголоски представления о Матери-Земле в библейской поэзии]
• [ec-dejavu.ru/w/Woman_town.html Женщина-город в библейской эсхатологии]

Ссылки

• [www.krotov.info/history/19/1890_10_2/1880fran.html Страница] в Библиотеке Якова Кротова
• [anthropology.ru/ru/texts/shilkov/misl8_13.html Тексты online]
• [ec-dejavu.ru/w/Woman_town.html Текст online]
• Дебакер Л., Шилков Ю. М. Язык, миф и метафора (О палеосемантической концепции И. Г. Франк-Каменецкого). // Вече: Альманах русской философии и культуры. — Вып. 13. — СПб., 2002. — С. 164—176.
• Шахнович М. М. О сборнике трудов И. Г. Франк-Каменецкого. // Шахнович, Марианна Михайловна Очерки по истории религиоведения. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. — С. 212—225.

Отрывок, характеризующий Франк-Каменецкий, Израиль Григорьевич

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!