Гвианский франк

Гвианский франк
Franc  (фр.)
25 франков Банка Гвианы, 1933 год
Территория обращения
Эмитент	Гвиана
Производные и параллельные единицы
Дробные	Сантим (1⁄100)
Параллельные	Французский франк
Монеты и банкноты
Монеты	10 сантимов
Банкноты	1, 2, 5, 10, 20, 25, 50, 100, 500, 1000, 5000 франков
История
Введена	1818 год
Начало изъятия	1961 год
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Банк Гвианы Эмиссионный институт Заморской Франции Эмиссионный институт заморских департаментов Франции
Курсы и соотношения
	1 Французский франк = 1

Гвианский франк (фр. Franc) — денежные знаки в французских франках, выпускавшиеся в 1818—1961 годах для французского владения Гвиана. Официально не назывались «гвианским франком», однако обращались, как правило, только на её территории.

История

В XVII—XVIII веках в обращении использовался французский колониальный ливр и испанские серебряные монеты с надчеканками. С 1780 года периодически чеканились биллонные монеты Колонии Кайена в су. В 1795 году выпущены первые бумажные деньги колонии — обязательства казначейства в 40 ливров.

В 1818 году выпущены первые монеты с названием колонии «Французская Гвиана».

2 февраля 1820 года вместо колониального ливра законным платёжным средством объявлен французский франк.

11 июля 1851 году учреждён частный Банк Гвианы, получивший право выпуска банкнот. Выпуск банкнот был начат в 1888 году.

28 августа 1944 года право эмиссии было передано Центральной кассе Заморской Франции, выпустившей в том же году банкноты Центральной кассы Свободной Франции и Центральной кассы Заморской Франции. Такие же банкноты выпускались для всех заморских колоний, находившихся под контролем правительства Свободной Франции, в Гвиане они выпускались с надпечатками «GUYANE» или «GUYANE FRANÇAISE».

Декретом французского правительства от 26 декабря 1945 года в качестве денежной единицы французских владений в Западной и Экваториальной Африке введён франк КФА, а для тихоокеанских владений Франции — франк КФП. На Гвиану этот декрет не распространялся, законным платёжным средством по-прежнему являлся французский франк, однако выпуск денежных знаков во франках специально для Гвианы продолжался. В 1947 году начат выпуск банкнот нового образца с надпечаткой единого образца — «GUYANE».

В 1958 году Центральная касса Заморской Франции была переименована в Центральную кассу экономического сотрудничества, а 7 января 1959 года был создан Эмиссионный институт заморских департаментов Франции, которому было передано право эмиссии.

В 1961 году начат выпуск банкнот для Гваделупы, Мартиники и Гвианы, на которых вместо трёх разных надпечаток наносилась одна — «guadeloupe guyane martinique». Ранее выпущенные банкноты продолжали использоваться в обращении.

Произведённая с 1 января 1960 года деноминация французского франка была распространена на заморские департаменты только с 1 января 1963 года. В 1963 году на банкноты (как с надпечаткой «Гвиана», так и с надпечаткой «Гваделупа Гвиана Мартиника») наносилась надпечатка нового номинала (в «новых франках»), а также начат выпуск банкнот Эмиссионного института заморских департаментов в новых франках (с 1964 года — во франках) с новым видом надпечатки — «DEPARTEMENT DE LA GUADELOUPE DEPARTEMENT DE LA GUYANE DEPARTEMENT DE LA MARTINIQUE».

В 1975 году выпуск франка заморских департаментов прекращён, банкноты Эмиссионного института постепенно заменялись банкнотами Банка Франции. С 2002 года в обращении — евро.

Монеты и банкноты

В 1818 и 1846 годах чеканились биллонные монеты Французской Гвианы в 10 сантимов.

Выпускались бумажные денежные знаки:

• банкноты Банка Гвианы: 1, 2, 5, 25, 100, 500, 1000 франков;
• банкноты Центральной кассы Свободной Франции с надпечатками: 100, 1000 франков;
• банкноты Центральной кассы Заморской Франции с надпечатками: 5, 10, 20, 50, 100, 500, 1000, 5000 франков;
• банкноты Центральной кассы заморской Франции с надпечатками «Гвиана» и номинала в «новых франках»: 1 (на 100), 5 (на 500), 10 (на 1000), 50 новых франков (на 5000 франках).

Литература

• Бутаков Д.Д., Золотаренко Е.Д., Рыбалко Г.П. Валюты стран мира: Справочник / Под ред. С. М. Борисова, Г. П. Рыбалко, О. В. Можайскова. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: Финансы и статистика, 1987. — 383 с.
• Cuhaj G., Michael T. Standard Catalog of World Coins 1701-1800. — 5-е изд. — Iola: Krause Publications, 2010. — 1344 с. — ISBN 978-1-4402-1364-9.
• Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1801-1900. — 6-е изд. — Iola: Krause Publications, 2009. — 1296 с. — ISBN 978-0-89689-940-7.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1368—1960. — 12-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1223 с. — ISBN 978-0-89689-730-4.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1961—Present. — 17-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 1112 с. — ISBN 978-1-4402-1584-1.

Отрывок, характеризующий Гвианский франк

В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.