Вильягра, Франсиско де
| Франсиско де Вильягра Веласкес Francisco de Villagra Velázquez<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| декабрь 1547 — июль 1549 | ||
| Монарх: | Карлос I | |
| Предшественник: | Педро де Вальдивия | |
| Преемник: | Педро де Вальдивия | |
| ||
| декабрь 1553 — апрель 1557 | ||
| Соправители: | Родриго де Кирога, Франсиско де Агирре | |
| Монарх: | Карлос I, Филипп II | |
| Предшественник: | Педро де Вальдивия | |
| Преемник: | Гарсия Уртадо де Мендоса | |
| ||
| февраль 1561 — июнь 1563 | ||
| Монарх: | Филипп II | |
| Предшественник: | Гарсия Уртадо де Мендоса | |
| Преемник: | Педро де Вильягра | |
| Рождение: | 1511 Сантервас-де-Кампос | |
| Смерть: | 22 июля 1563 Консепсьон | |
| Отец: | Альваро де Саррия | |
| Мать: | Аня Веласкес де Вильягра | |
Франси́ско де Вилья́гра Вела́скес (исп. Francisco de Villagra Velázquez; 1511, Сантервас-де-Кампос, Испания — 22 июля 1563, Консепсьон) — испанский конкистадор и губернатор Чили.
Родился в 1511 году в Сантервас-де-Кампос, был сыном Áльваро де Сарри́я и Ани Веласкес де Вильягра, которые не были женаты, поэтому он взял фамилию матери. После прибытия в Америку он отправился в Перу, где вместе с Алонсо де Меса попытался освободить Диего де Альмагро, в то время пленника братьев Писарро, однако этот заговор был раскрыт, и только по личному приказу Эрнандо Писарро ему было сохранена жизнь.
Вместе с Педро де Вальдивия Франсиско де Вильягра принял участие в завоевании Чили. В 1541 году присутствовал при основании Сантьяго, занимал различные посты в городском правительстве, в сентябре того же года принимал участие в обороне города от нападения касика Мичималонко.
В 1548 году, когда Педро де Вальдивия отправился в Перу за подкреплениями, он оставил вместо себя Франсиско де Вильягра в качестве лейтенант-губернатора. Вскоре после этого был раскрыт заговор Перо Санчеса де ла Хоса, который ранее уже пытался захватить власть, но был прощён Вальдивией из-за возможного влияния при королевском дворе. Вильягра не был столь мягкосердечен, и казнил де ла Хоса, не дав тому даже времени оправдаться. Эта казнь вызвала проблемы у Вальдивии, против которого было начато расследование, но он их преодолел, а вице-король назначил его губернатором. В 1551 году Вильягра был отправлен в Перу, чтобы набрать людей для участия в кампании против мапуче.
25 декабря 1553 года Педро де Вальдивия погиб в сражении при Тукапеле. В завещании, вскрытом после его смерти, в качестве его преемника на посту губернатора Чили на первом месте был указан Херонимо де Альдерете, на втором — Франсиско де Агирре, на третьем — Франсиско де Вильягра. Альдерете в это время находился в Испании, Агирре — завоёвывал Тукуман, поэтому южные города провозгласили губернатором Вильягру; в Сантьяго же, где про завещании Вальдивии было неизвестно, губернатором провозгласил себя Родриго де Кирога. Вильягра попытался подавить восстание аборигенов, возглавленное Лаутаро, но потерпел сокрушительное поражение в сражении при Мариуэньу, где потерял половину солдат убитыми и в результате не смог предотвратить разрушение Консепсьона. По возвращении в Сантьяго он вынудил Кирогу оставить пост.
Агирре, узнав о смерди Вальдивии, немедленно вернулся в Ла-Серену, где его друзья приветствовали его как губернатора Чили. Он сообщил о своём губернаторстве в Сантьяго, добавив, что находящиеся под его командованием войска готовы защитить его пост, занятый им на основе завещания Вальдивии. Однако городской совет Сантьяго отказался признать его права, и разоружил контингент, присланный с доставившим сообщением братом Агирре Эрнандо. Конфликт был разрешён после петиции, посланной в Королевскую аудиенсию Лимы, которая постановила, что совет должен подчиниться на шесть месяцев, после которых вице-король Андрес Уртадо де Мендоса назначит нового губернатора. Если срок пройдёт, а губернатора ещё не будет, то губернатором останется Вильягра, командующий южной армией. Агирре не хотел подчиняться распоряжению, но в случае конфронтации с Вильягрой находящиеся в его распоряжении силы слишком уступали бы противной стороне, поэтому ему пришлось нехотя покориться.
Тем временем Арауканская война продолжалась. Педро де Вильягра остановил наступление Лаутаро на Сантьяго в сражении при Петероа, после чего губернатор отправился с войсками на юг и убил Лаутаро в сражении при Матакито.
Вскоре после этого прибыл назначенный вице-королём новый губернатор — его сын Гарсия Уртадо де Мендоса, который первым делом взял под стражу как Вильягру, так и Агирре. Суд в Лиме вынес решение в пользу Вильягры.
Впоследствии король назначил Вильягру преемником Уртадо де Мендосы на посту губернатора Чили, и он вступил в должность в 1561 году. Его губернаторство началось с несчастий, так как корабль, на котором он прибыл, привёз в Чили оспу, не только опустошившую Вальпараисо и Сантьяго, но и сократившую численность мапуче на 20-25 %. В начале своего правления Вильягра упорядочил работу на шахтах и отменил энкомьенды, розданные Уртадо де Мендосой своим друзьям и компаньонам. Затем он организовал новую экспедицию против мапуче, но из-за травм, полученных в прежние годы, быстро заболел, а гибель сына ещё более ухудшила его душевное и физическое состояние. 22 июля 1553 года он скончался в Консепсьоне.
Напишите отзыв о статье "Вильягра, Франсиско де"
Отрывок, характеризующий Вильягра, Франсиско де
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
