Томашек, Франтишек

Его Высокопреосвященство кардинал Франтишек Томашек František Tomášek<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кардинал-священник с титулом церкви Ss. Vitale, Valeria, Gervasio e Protasio.</td></tr>
Архиепископ Праги и примас Чехии
30 декабря 1977 года — 26 марта 1991 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Кардинал Йозеф Беран
Преемник:	Кардинал Милослав Влк
Рождение:	30 июня 1899(1899-06-30) Студенка, Моравия, Австро-Венгрия
Смерть:	4 августа 1992(1992-08-04) (93 года) Прага, Чехословакия
Принятие священного сана:	5 июля 1922 года
Епископская хиротония:	13 октября 1949 года
Кардинал с:	24 мая 1976 года
Награды:

Франтишек Томашек (чеш. František Tomášek; 30 июня 1899, Студенка, Моравия, Австро-Венгрия — 4 августа 1992, Прага, Чехословакия) — чехословацкий кардинал, католический богослов, политзаключённый (в 1951—1954), архиепископ Пражский с 30 декабря 1977 по 26 марта 1991. Кардинал-священник in pectore с 24 мая 1976, с титулом церкви Ss. Vitale, Valeria, Gervasio e Protasio с 27 июня 1977.

Биография

Франтишек Томашек родился 30 июня 1899 года в моравском городке Студенка (чеш. Studénka, нем. Stauding) в семье учителя. Шести лет остался без отца, окончил гимназию, в 1918 году был призван в армию, но вскоре уволен по болезни (туберкулез). Поступил в семинарию, 5 июля 1922 года рукоположен архиепископом Антонином Кирилом Стояном в сан священника. В 1940—1945 годах преподавал в епархиальном богословском училище в Оломоуце. Занимался катехизацией, а также катехетикой и педагогикой.

Тайно посвящён в епископы архиепископом Оломоуцким Йозефом Матохой 14 октября 1949 года, который сам стал епископом чуть больше чем за год до этого; назначен вспомогательным епископом Оломоуца и титулярным епископом Бутуса. В качестве своего епископского девиза избрал фразу лат. «Laxabo rete!» («Буду раскидывать сети»).

23 июля 1951 года арестован коммунистическими властями и без суда отправлен в концлагерь для священников в Желиве (чеш. Želiv). Работал на каменоломне. Выпущен 28 мая 1954 года.

В 1954—1965 годах служил священником в Моравской Гузове (чеш. Moravská Huzová), при этом в 1962—1965 годах принимал участие во Втором Ватиканском Соборе (единственный чешский епископ, присутствовавший на всех четырех его сессиях). 18 февраля 1965 года назначен апостольским администратором Праги (архиепископ Праги, Йозеф Беран, был в 1965 году выбран кардиналом, и власти позволили ему выехать в Рим при том условии, чтобы он уже не вернулся в Чехословакию).

24 мая 1976 года Франтишек Томашек выбран кардиналом in pectore (то есть тайно, без объявления), 27 июня 1977 года о его кардинальстве объявлено на консистории, где, в частности, стал кардиналом Йозеф Ратцингер. 30 декабря того же года он назначен 34-м архиепископом Праги. В 1978 году принимал участие в конклавах, на которых были избраны папы Иоанн Павел I и Иоанн Павел II.

Участие в политической деятельности

В 1968 году кардинал Томашек поддержал Пражскую весну в надежде, что начатая Дубчеком демократизация расширит возомжности церкви. Действительно, даже после советской интервенции легализованная тогда греко-католическая церковь в Восточной Словакии осталась легальной.

В 1989 году кардинал Томашек поддержал бархатную революцию.

Последние годы

После бархатной революции католическая церковь в Чехословакии освободилась от контроля со стороны властей. В 1990 году Чехословакию посетил папа Иоанн Павел II. Мечта кардинала Томашека исполнилась, и он, будучи уже в возрасте 90 лет, подал прошение об отставке. 26 марта 1991 года его прошение было удовлетворено. Преемником кардинала Томашека был назначен епископ Милослав Влк.

Летом 1992 года кардинал Франтишек Томашек был госпитализирован, а 4 августа 1992 года скончался. Похоронен в пражском кафедральном соборе св. Вита.

Отрывок, характеризующий Томашек, Франтишек

– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.