Франциск I
| Франциск I фр. François Ier<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет работы Жана Клуэ, 1525, Лувр</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1 января 1515 — 31 марта 1547 | |||
| Коронация: | 25 января 1515, Реймсский собор, Реймс, Франция | ||
| Предшественник: | Людовик XII | ||
| Преемник: | Генрих II | ||
| Вероисповедание: | католицизм | ||
| Рождение: | 12 сентября 1494 Коньяк, Шаранта, Франция | ||
| Смерть: | 31 марта 1547 (52 года) замок Рамбуйе | ||
| Место погребения: | Базилика Сен-Дени, Париж, Франция | ||
| Род: | Валуа | ||
| Отец: | Карл Ангулемский | ||
| Мать: | Луиза Савойская | ||
| Супруга: | 1-я: Клод Французская 2-я: Элеонора Австрийская | ||
| Дети: | От 1-го брака: сыновья: Франциск, Генрих II, Карл II дочери:Луиза, Шарлотта, Мадлен, Маргарита | ||
| Автограф: | 
| ||
Франци́ск I (фр. François Ier; 12 сентября 1494 — 31 марта 1547) — король Франции с 1 января 1515 года, сын графа Карла Ангулемского, двоюродного брата короля Людовика XII, и Луизы Савойской. Основатель ангулемской ветви династии Валуа. Его царствование ознаменовано продолжительными войнами с Карлом V Габсбургом и расцветом французского Возрождения.
Содержание
До вступления на престол
Франциску не было и двух лет, когда умер его отец. Зависть Анны Бретонской, жены Карла VIII, заставила энергичную, образованную Луизу Ангулемскую поселиться с Франциском и его сестрой, знаменитой Маргаритой, в Коньяке, в собственном замке. В 1498 году Луиза была призвана ко двору, но скоро удалилась в королевский замок Амбуаз, где и воспитывала обоих детей.
В 1504 году Франциск впервые появился при королевском дворе, а в 1506 году обручён с семилетней дочерью короля Людовика XII, Клод Французской, наследницей, по матери, герцогства Бретонского.
Уединённая жизнь Франциска в Амбуазе оказала вредное влияние на его развитие: мать боготворила его, он не знал никаких стеснений, привык жить весело и беззаботно. Занятиями его в молодости были охота и верховая езда в окружении товарищей (Монморанси, Бонниве), среди которых он встречал лишь фанатичную преданность.
В 1508 году Франциск переселился в Париж, в 1514 году женился на Клод, а 1 января 1515 года, после смерти Людовика XII, стал королём Франции.
Завоевание Милана
Возобновив договоры, заключённые Людовиком XII с Генрихом VIII, Франциск также заключил союз с эрцгерцогом Карлом, владетелем Нидерландов, условился с династией Альбре отнять Наварру у королевства Кастильского, а с Венецией — завоевать герцогство Миланское. Франциск совершил неслыханный переход в Италию через Аржантьерский перевал[1]: артиллерийские орудия были перенесены на руках; взрывались скалы, прокладывалась дорога среди утесов и пропастей.
Франциск быстро завладел герцогством Савойским и был признан сюзереном Генуэзской республики. У него было 3 тыс. кавалерии, 20 тыс. пехоты и 72 тяжёлых орудия. Перейдя через По, Франциск занял позицию при Мариньяно. 14 сентября произошла битва при Мариньяно — «битва исполинов», которая принесла Франциску блестящую победу. Миланское герцогство было покорено. Франциск назначил его правителем коннетабля Франции Бурбона и заключил со швейцарцами «вечный мир» (29 ноября 1516 года), на основании которого французский король имел право набирать к себе на службу швейцарских наёмников, уплачивая кантонам 700 тысяч талеров. Этот поход сделал Франциска героем; его называли «Цезарем, победителем швейцарцев». С этого же времени во Франции расцветает Возрождение, принесённое Франциском из Италии.
Договоры с европейскими монархами
Папа Лев X решил помириться с Францией и в декабре 1515 года прибыл в Болонью на свидание с Франциском. Не посоветовавшись с духовенством, интересы которого нарушались, Лев X и Франциск заключили Болонский Конкордат, отменивший Прагматическую санкцию Карла VII. С австрийским эрцгерцогом Карлом Франциск заключил Нойонский договор, по которому Карл обязывался жениться на французской принцессе Луизе, дочери Франциска (ей был всего один год), в приданое которой предоставлялась часть Неаполитанского королевства.
После смерти германского императора Максимилиана кандидатами на императорскую корону явились Карл Австрийский (избранный впоследствии под именем Карла V), Генрих VIII и Франциск. Последний с 1517 года стал усиленно заводить сношения с немецкими курфюрстами, объявив, что издержит на своё избрание 3 миллиона флоринов; Лев X поддерживал его. Перед выборами Франциск написал льстивое письмо Карлу, а после его избрания решил сблизиться с английским королём Генрихом VIII.
В июне 1520 года произошло свидание Франциска и Генриха VIII близ Кале. Место свидания, вследствие блеска и великолепия, которое придал ему Франциск, было названо «Поле золотой парчи». Генрих VIII, однако, вскоре вступил в соглашение с Карлом, Лев X тоже перешёл на сторону последнего; по договору 8 мая 1521 года Карл должен был напасть на французов в Пиренеях и на Рейне. Так начались знаменитые войны, положившие начало соперничеству между Габсбургами (Испания и Германия) и династиями Валуа и Бурбонов (Франция). При Франциске было 4 войны.
Войны с Габсбургами
Первая война (1521—1526)
Карл V желал вернуть завоеванный Франциском Милан и отнятую ещё Людовиком XI Бургундию, но уступал Франциску спорное королевство Наварру. Война велась одновременно во Фландрии, в Шампани, в Наварре, на море, в Италии. Первым открыл военные действия Франциск. Сначала успех был на его стороне: Роберт III де Ла Марк занял Люксембург, Франциск вступил во Фландрию; но 27 апреля 1522 года французы были разбиты при Бикокке, после чего Генрих VIII открыто стал на сторону Карла V, и они оба напали на Пикардию и Гиень.
В то же время Франциску изменил его вассал, коннетабль Бурбон. Казна Франциска была истощена; между тем ему пришлось отражать три нашествия — 12 тыс. ландскнехтов собирались вторгнуться в Бургундию, англичане вступили в Пикардию, испанцы грозили со стороны Наварры. Бонниве, вступивший в Италию, был разбит Бурбоном при Биаграссо; Бурбон овладел Провансом, но Марсель оказал геройское сопротивление, и императорские войска были разбиты.
Франциск вступил в Ломбардию и осадил Павию; 24 февраля 1525 года произошло несчастное для французов сражение при Павии. Франциск два раза был ранен, взят в плен и отвезен сначала в замок Пиццигеттоне, затем в Мадрид. Переговоры о выкупе короля тянулись долго; только 14 января 1526 года Франциск подписал Мадридский договор, по которому уступал Бургундию, Артуа, Фландрию, Неаполь, обязался выплачивать Англии ежегодно по 100 тыс. талеров и жениться на Элеоноре, сестре императора. Брак этот состоялся в 1530 году (первая жена Франциска умерла в 1524 году). Также согласно Мадридскому договору вместо отца при дворе короля Карла V Испанского в качестве заложников должны были находиться два его старших сына. Франциск и его брат Генрих пробыли в Испании с 1526 года по 1530 год.
Вторая война (1526—1530)
Мир, заключенный в Мадриде, не продержался и полугода. Освободившись от плена, Франциск отказался выполнить договор, ссылаясь на отказ Бургундских штатов отделиться от Франции. Карл потребовал, чтобы Франциск вернулся в таком случае в тюрьму, а Франциск, в ответ, провозгласил священную лигу (8 июля 1526 года) для освобождения Италии. К этой лиге присоединились Англия, Генуя, папа Климент VII. Французская армия, под начальством Лотрека, взяла Алессандрию и Павию, осадила Неаполь. Успеху похода помешало внезапное удаление Андреа Дориа с генуэзским флотом (июль 1528 года). Лотрек умер от чумы; остатки его армии были разбиты близ Ландриано (июнь 1529 года). 5 августа 1529 года был заключён «дамский мир» в Камбре, благодаря переговорам между Маргаритой Бургундской, теткой Карла V, и Луизой, матерью Франциска. По этому миру Франциск сохранил Бургундию, но лишился сюзеренных прав над Фландрией, Артуа, Лиллем и Дуэ, отказался от притязаний на Неаполь, Милан, Асти и уплатил 2 млн золотых экю. Франциск не оставлял, однако, мысли о приобретении Миланского герцогства.
Этому способствовал новый союзник Франциска, турецкий султан Сулейман Великолепный. Уже в 1528 году между ними был подписан тайный договор; Сулейман обещал занять Венгрию. В феврале 1535 года с Турцией заключён был сначала торговый договор, а потом союзный — наступательный и оборонительный. Союз этот ввел новый элемент в международную политику XVI века и послужил началом развития благосостояния французских портовых городов по берегам Средиземного моря. Франция получила свободу плавания по морям и рекам во всех оттоманских владениях; другие нации могли посылать туда корабли и вести торговлю не иначе, как под французским флагом.
Третья война (1535—1538)
Пятилетний мир восстановил благосостояние Франции и дал Франциску возможность организовать военные силы, главным образом отряды кавалерии. В октябре 1533 года Франциск виделся с папой Климентом VII и согласился женить второго своего сына, герцога Орлеанского (будущего короля Генриха II), на племяннице папы, Екатерине Медичи. В начале 1536 года 30 тысячная французская армия заняла Савойю и Пьемонт; турецкий флот угрожал Неаполю. Карл V отправил Франциску торжественный вызов на поединок, но вызов остался без ответа. Франциск стал укреплять пьемонтские города, но, раздробив силы своей армии, вверил начальство неспособному Салуццо, который затем изменил ему.
Карл вступил в Прованс, но, после неудачной попытки взять Марсель, 23 сентября перешёл обратно через Вар, а Франциск перенес военные операции на границу Нидерландов. Карлу пришлось искать сближения с Франциском, так как ему грозила серьёзная опасность со стороны мусульманского мира. Благодаря посредничеству папы Павла III, было заключено перемирие на 10 лет в Ницце (18 июня 1538 года), по которому восстановлены условия мира в Камбре. Было условлено, что третий сын Франциска женится на дочери или племяннице Карла V и получит за нею герцогство Миланское, а сын Карла V, Филипп, женится на одной из дочерей Франциска. Однако, Карл V отдал Миланское герцогство своему сыну Филиппу (в 1540 году) и отказался выполнить условия перемирия.
Четвёртая война (1541—1544)
Четвёртая война была вызвана убийством двух агентов Франциска, в то время как они проезжали через Миланское герцогство. Франциск собрал пять армий и предпринял завоевание Люксембурга и Руссильона; в 1543 году был покорён Артуа; турки опустошили Венгрию, а алжирский пират и турецкий адмирал Хайр-ад-Дин Барбаросса овладел Ниццей. Северные границы Франции были окружены английскими и немецкими войсками. Со своей стороны, Карл V и Генрих VIII уговорились одновременно двинуться на Париж.
В апреле 1544 года герцог Энгиенский одержал блестящую победу при Черезоле, но это не помешало Генриху VIII осадить Булонь и Монтрель, а Карлу V — овладеть Эперне и Шато-Тьерри. Вследствие несогласия между Генрихом и Карлом, последний заключил с Франциском в Крепи мирный договор (18 сентября 1544 года), по которому уступал Миланское герцогство или Нидерланды сыну Франциска, с тем, чтобы он женился на одной из дочерей или племянниц императора. С Генрихом VIII Франциск заключил договор в Ардре (29 января 1546 года), по которому Генрих обязался через 8 лет возвратить Булонь. Таким образом, обе стороны возвращали свои завоевания. Вскоре Франциск скончался (31 марта 1547 года).
Внутренняя политика
Становление абсолютизма
Царствование Франциска характеризуется усилением абсолютизма. Притязания свои он выводил уже не из традиций средневекового права, а из римских, благодаря изучению легистами римского права. Изречение римского права: quod principi placuit legis habet vigorem (что угодно принцепсу, имеет силу закона) было переведено на французский язык: «si veut le roi, si veut la loi» (чего требует король — требует закон). При издании законов Франциск руководствовался исключительно своим усмотрением, пользуясь формулой: «car tel est notre plaisir» (ибо нам так угодно). Прежние вассалы превратились в подданных; членов совета Франциск назначал по своему произволу. Он подготовил централизацию во Франции, создав новый орган управления — губернаторов, представителей короля, облеченных обширной властью. Франциск удержал за собой право смены губернаторов: в 1542 году он уволил всех губернаторов Франции.
Сосредоточив всю законодательную власть в своих руках, Франциск созвал всего один раз Генеральные штаты. Парламент при нём не играл политической роли; эдикт 1527 года запретил ему «вмешиваться в какие бы то ни было дела, кроме правосудия». Когда явились к Франциску уполномоченные от парламента протестовать против болонского конкордата, он отказался выслушать протест, объявляя, что королю все обязаны повиноваться. Со времени Франциска члены парламента покупали свои места, что очень вредно сказалось на судопроизводстве. Предоставив аристократии управление провинциями, городами, крепостями и превращая её постепенно из независимого феодального дворянства в придворную знать, Франциск избирал финансовых деятелей, статс-секретарей и канцлера из среднего сословия. Выборные городские чиновники были заменены назначенными; муниципальные должностные лица были лишены своих судебных прав.
Развитие экономики
Со времени Франциска начинается неудержимое возрастание налогов, вследствие войн и роскоши двора. Королевская талья к концу царствования Франциска дошла с 9 до 16 млн. В 1522 году канцлер Дюпра создал первые 8%-е государственные ренты; в 1539 году была учреждена лотерея. В 1534 году Франциск учредил девять военных наместничеств и освободил от податей всех, записавшихся в военную службу. При Франциске увеличился флот (галеры в Марселе), расширилось мореплавание. Благодаря сношениям с Италией развилась промышленность во Франции. Франциск даровал некоторые льготы иностранным фабрикантам (1536 год), завел фабрики шелковых изделий, а в Фонтенбло — мануфактуру для тканья ковров. Французские пушки с 1535 года считались лучше итальянских. Царствование Франциска было периодом процветания торговли и земледелия, временем экономического возрождения.
Франциск и Ренессанс во Франции
С именем Франциска тесно связано французское Возрождение (см. Ренессансный гуманизм). Уединённый образ жизни французского двора сменяется при Франциске блестящим и шумным весельем. При королевском дворе, где большую роль стали играть дамы, сосредоточилась вся общественная жизнь.
Экспедиции в Италию познакомили Франциска с роскошью дворов итальянских меценатов; он увлёкся культурой Возрождения, главным образом его эстетической стороной, окружал себя учёными и поэтами, любил беседовать с ними. Он пригласил во Францию Леонардо да Винчи, поселив его в 1516 году в своём замке Кло-Люсе, а также живописца Андреа дель Сарто; Рафаэль написал для него несколько картин («Архистратиг Михаил»).
У него в Фонтенбло была прекрасная библиотека, открытая для читателей. В 1517 году Франциск решил основать высшую школу древних языков и хотел поставить во главе её Эразма Роттердамского, но Эразм отказался. В 1530 году, по совету своего библиотекаря Гийома Бюде он учредил королевский Коллегиум трёх языков, где преподавали греческий язык, латынь и иврит — предметы, отсутствовавшие в парижском университете Сорбонны, позже он был преобразован в Коллеж де Франс, его существование нанесло сильный удар схоластической Сорбонне.
Франциск основал и королевскую типографию, в которой работал гуманист Роберт Этьенн. Придворным ювелиром короля был гравёр Жан Дюве, он выступал в качестве постановщика и декоратора королевских торжеств.
Особенно увлекался Франциск архитектурой и скульптурой. Венцом национального направления в архитектуре явился замок Шамбор, итальянского — Фонтенбло, над которым работало несколько знаменитых итальянских художников, в том числе Бенвенуто Челлини. При дворе Франциска жил поэт Клеман Маро, сопровождавший Франциска в Италию и попавший в плен при Павии. В 1532 году появился роман Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Религиозная политика
Увлекаясь внешней стороной гуманистического движения, Франциск, однако, не был гуманистом. Поверхностное отношение к гуманистическим идеалам, эгоизм и бесхарактерность Франциска отразились в его религиозной политике. Сначала реформация не пугала его, так как в реформаторах он видел учёных, гуманистов; он поддерживал Лефевра д’Этапля и его кружок, провозгласивший принципы реформации. Когда Сорбонна усмотрела ересь в учении Лефевра, Франциск запретил преследовать его (1521) и защищал проповедников новой религии от нападок монахов (1523). После битвы при Павии Франциск, занятый военными планами, сначала безразлично отнесся к начавшейся реакции, а потом подчинился Сорбонне и требованиям религиозных орденов. Реформаторы в Mo были разогнаны; Лефевр спасся бегством в Страсбург. С октября 1525 года начались казни еретиков. В первое время по возвращении из плена Франциск сдерживал фанатизм парламента; так, в 1526 году он силой освободил Беркена из тюрьмы, куда отправил его парламент. После казни Беркена Франциск учредил должность «королевских чтецов», для борьбы с Сорбонной.
В 1530—1534 годах Франциск больше поддался реакции, так как нуждался в содействии Сорбонны; но когда последняя наложила запрещение на одно сочинение Маргариты Ангулемской, Франциск арестовал фанатика Беду и вступился за реформаторов. В провинциях, однако, жгли еретиков. В 1534 году Франциск пригласил во Францию Буцера и Меланхтона, которому поручил составить записку о введении реформации во Франции; но бесхарактерность и легкомыслие Франциска не давали никакой уверенности протестантам. 18 октября 1534 года в Париже и других городах появились пасквили на сущность католического вероучения. Франциск приказал искать виновных: тюрьмы переполнились, ежедневно совершались казни в течение трёх месяцев. Сам Франциск принимал участие в триумфальной процессии вокруг костров.
После дела о листовках Франциск издал эдикт об истреблении еретиков; другим эдиктом воспрещалось книгопечатание во Франции. Через несколько месяцев Франциск обнародовал подписанный в Куси (16 июля 1535 год) эдикт об амнистии. После 1538 года Франциск окончательно перешёл на сторону католическо-испанской партии; кусийский эдикт был отменен, парламентам предложено было принимать решительные меры для подавления ереси. 1 июня 1540 года был издан в Фонтенбло эдикт о беспощадном истреблении еретиков, а 23 июня Франциск назначил монаха Матье Ори инквизитором для всей Франции. Против вальденсов воздвигнуты были ужасные гонения. В последние годы своей жизни Франциск подписывал все жестокие меры, предлагавшиеся Сорбонной. В 1546 году был сожжен знаменитый гуманист Этьен Доле, когда-то пользовавшийся покровительством короля, и казнена целая группа протестантов; 7 октября в Париже было поставлено 14 костров.
Характеристика
Красавец, высокого роста «король-рыцарь», как он сам называл себя, Франциск отличался безрассудной храбростью, вкрадчивым красноречием, честолюбием, рыцарской любезностью, пылкой фантазией, легкомыслием и задором.
Прославился тем, что вызывал на поединок императора Карла V. Царствование Франциска было временем соперничества Франции с австрийским домом; оно наполнено блестящими войнами и замечательно, вместе с тем, как эпоха французского Возрождения.
Все помыслы Франциска были обращены на приобретение Неаполя, Милана и императорской короны Священной Римской империи.
Браки и дети
Первая жена с 18 мая 1514 года — Клод Французская (13 октября 1499 — 20 июля 1524), старшая дочь Людовика XII и Анны Бретонской. Она родила ему семерых детей:
- Луиза (1515—1518) невеста Карла V;
- Шарлотта (1516—1524) невеста Карла V после смерти своей старшей сестры Луизы;
- Франциск (1518—1536), дофин Франции, герцог Бретонский;
- Генрих (1519—1559), король Франции Генрих II;
- Мадлен (1520—1537), вышла замуж за короля Шотландии Якова V;
- Карл (1522—1545), герцог Орлеанский;
- Маргарита (1523—1574), вышла замуж за герцога Савойского Эммануила Филиберта.
- Louise-dangouleme-1515-1517.jpg
- Jean Clouet Charlotte of France MIA 35798.jpg
- François III de Bretagne - Dauphin de France.jpg
- Henry II of France..jpg
- MadeleinedeValois.jpg
- Charles II, duc d'Orléans (1522-1545).jpg
- Margueritedefrance.jpg
Будучи вдовцом, 7 августа 1530 года женился на Элеоноре Австрийской (15 ноября 1498 — 18 февраля 1558), старшей дочери Филиппа I Красивого, герцога Бургундского, и королевы Кастилии Хуаны I Безумной. До этого брака Элеонора именовалась Португальской, она была третьей супругой короля Мануэла I Португальского (1469—1521). В браке двух вдовцов, Франциска и Элеоноры, детей не было.
Образ в искусстве
- Пленение Франциска I в битве при Павии, последующие переговоры о его выкупе и заключение Мадридского договора стали исторической основой пьесы Эжена Скриба и Эрнеста Легуве «Сказки королевы Наваррской» (в России известна под названием «Тайны мадридского двора»).
- Франциск I — один из действующих персонажей романа А. Дюма «Асканио».
- Франциск I и его шут Трибуле — главные герои драмы Виктора Гюго «Король забавляется».
- Франциск I является одним из главных действующих лиц в романе Симоны Вилар «Королева в придачу», рассказывающем о судьбе жены Людовика XII Марии Тюдор и частично затрагивающем отношения между Марией и будущим королём Франциском I.
Напишите отзыв о статье "Франциск I"
Примечания
Литература
- «Histoire du recouvrement du duché de Milan par François I» (П., 1617);
- Pasquier Le Moyne, «Le couronnement du Fr. et conqueste de la duché de Milan» (ib., 1520);
- Champollion-Figeac, «Captivité du roi F.» (ib., 1847);
- Moreau, «Prise et délivrance de F. et captivité des enfants de France»;
- Mignet, «Rivalité de Fr. I et de Charles-Quint» (Париж, 1875);
- Labeyrie, "Mariage de F. avec Eléonore d’Autrichien (ib., 1873);
- Paillard, «La mort de F. I, d’après J. de Saint-Mauris, ambassadeur de Ch. V» (ib., 1877);
- P. Mathieu, «Histoire de France de Fr. I à Louis XIII»;
- Gaillard, «Histoire de F. I, roi de France» (П., 1769, 8 т.);
- Р. Paris, «Etudes sur la règue de F.» (1885);
- Fr. de Crue, «Anne, duc de Montmorency, grand maître et connétable de France, à la cour, aux armées et au conseil de F. I»;
- G. Jacqueton, «La politique extérieure de Louise pendant la captivité de Fr. I» (П., 1892);
- J. Zeller, «Italie et Renaissance» (ib., 1888);
- De Crue, «La cour de France et la société au XVI s.» (ib., 1888);
- De Laborde, «La Renaissance des arts à la cour de France» (1850—65);
- Renouard et Crapelet, «R. Estienne, imprimeur royal et le roi F.» (П., 1839);
- Capefigue, «Fr. I et la Renaissance» (П., 1844).
- Knecht R. J. Francis I. — Cambridge, 1982.
- Jacquart J. Francois I. — Paris, 1992.
Источники
- Франциск I, французский король // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Франциск I
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
