Французская революция (поэма)
| Французская революция | |
| The French Revolution | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1791 |
Французская революция — поэма Уильяма Блейка, написанная в 1791 году. По замыслу поэта, поэма должна была состоять из семи книг, но до нашего времени дошла только одна книга. В этой книге Блейк описывает проблемы французской монархии и Взятие Бастилии.
Содержание
Предпосылки
Блейк чувствовал, что существует сильная связь между Американской и Французской революциями, и что эти революции имеют всемирное историческое значение.[1] Поэма была задумана как поэтическое описание событий, современником которых стал Блейк, и должна была стать семитомным отчетом Блейка о том как он понимал Французскую революцию.[2] Хотя Блейк не был членом каких-либо радикальных политических организаций в Англии в эту эпоху, его произведения показывают революционность его мыслей, и эта поэма служит своего рода средством участия в дискуссии о Французской революции.[3]
Результатом реакции на Французскую революцию в Англии стала серия преследований англичан которые её поддержали, в частности был заключен в тюрьму Джозеф Джонсон, издатель «Французской революции». Возможно именно это и помешало появлению в свет продолжения поэмы, так как Джонсон был арестован сразу как началась печать первой книги, и проект был прекращен. Единственные страницы, дошедшие до нас это оригиналы первой книги, которые сейчас находятся в коллекции Библиотеки Хантингтона.[4] Не смотря на то, что Джонсон прекратил издание этой поэмы, он затем печатал другие работы Блейка, в том числе «Песни неведения».[5] Помимо единственной уцелевшей копии первой книги, и лишь нескольких упоминаний о поэме до 20-го века, об этой поэме не было ничего известно. Одно из этих упоминаний принадлежало Сэмюэлю Палмеру, последователю Блейка, который написал 10 октября 1827, что он хотел бы найти копию этой поэмы. Другое — Александру Гилкристу, раннему биографу Блейка, который написал 24 ноября 1860 г. Джону Линнеллу, коллекционеру работ Блейка с просьбой ознакомится с рукописью «Французской революции»[6].
Поэма
Произведение написано семистопным анапесто-ямбическим стихом, стихотворным размером уникальным для поэзии Блейка. Блейк с самого начала поддержал Американскую революцию и считал, что она приведет к свободе не только Америку но и все остальное человечество. Французы, по пониманию Блейка, застряли в проблемной системе феодализма, которую символизировала Бастилия, тюрьма, в которой держали врагов государства. По ходу поэмы возникает требование, чтобы Бастилия была уничтожена, также Блейк объясняет как Американская революция вызвала Французскую.[4]
Время действия первой книги — с мая 1789 года до июля 1789 года. Хотя Блейк опирается на подлинные исторические события, он включает в произведения свой собственный символизм, но это не те символы, которые он использовал в своих мифологических произведениях. Возникает новая символика посвященная Бастилии — семь башен, представляющие различные аспекты репрессивной власти. При развитии темы государственной власти Блейк вводит множество символических фигур, включая представителей феодальной системы — Пэр (Peer), герцог Бургундский (Duke of Burgundy), и Архиепископ Парижский (Archbishop of Paris).[2]
Темы
В своей работе Блейк подчеркивает проблемы феодальной системы и упадка и разложения французской монархии и церкви.[4] По мнению Г. Е. Бентли, поэма представляет собой «психомахию, войну духов, духов свободы и привилегий. Риторика аристократов в поэме защищает древние бастионы цивилизации».[7] Язык таких дискуссий в поэме крайне политизирован и сменяется риторикой, и Блейк, чтобы преодолеть эту проблему, прибегает к оригинальному языку.[8]
Революция является постоянной темой в работах Блейка. В поэме «Америка» его взгляды выражаются в характере Орка. Во «Французской революции» взгляды высказываются в прямом противопоставлении противникам французской революции, в том числе Эдмунду Бёрку. Блейк связывает миф с историей создавая апокалиптическую картину революции. Другие поэты-романтики также использовали апокалиптические образы, но у Блейка они имеет сильную моральную основу. Так же как и при описании своих взглядов на Американскую революцию в «Америке», или взглядов, высказанных в «Видениях Дочерей Альбиона», в «Французской революции» современная ему политика оставалась частью его мифологической системы.[9]
Напишите отзыв о статье "Французская революция (поэма)"
Примечания
Ссылки
- Altizer, Thomas. History as Apocalypse. Albany: State University of New York Press, 1985.
- Bentley, G. E. The Stranger from Paradise. New Haven: Yale University Press, 2003.
- Bentley, G. E. William Blake: The Critical Heritage. London: Routledge, 1995.
- Crafton, Lisa. The French Revolution Debate in English Literature and Culture. Westport: Greenwood Press, 1997.
- Damon, S. Foster. A Blake Dictionary. Hanover: University Press of New England, 1988.
- [www.litencyc.com/php/sworks.php?rec=true&UID=794]
| |||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Французская революция (поэма)
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
