Французская секция Рабочего интернационала

Французская секция Рабочего интернационала
Section Française de l'Internationale Ouvrière
Лидер:	Ги Молле (1946-1969)
Основатель:	Жан Жорес, Жюль Гед
Дата основания:	25 апреля 1905
Дата роспуска:	4 мая 1969
Идеология:	социализм, социал-демократия, Фракции: демократический социализм, марксизм, поссибилизм, бланкизм
Интернационал:	Второй интернационал (1905-1916), Международный рабочий союз социалистических партий (1921-1923), Социалистический рабочий интернационал (1923-1940), Социалистический интернационал (1951-1969)
Союзники и блоки:	Картель левых (1924-1934), Народный фронт (1936-1938), Трипартизм (1944-1947), Третья сила (1947-1958)
Партийная печать:	газета L’Humanité (1905-1920)

К:Политические партии, основанные в 1905 году

К:Исчезли в 1969 году Францу́зская се́кция Рабо́чего интернациона́ла (фр. Section Française de l'Internationale Ouvrière — SFIO) — социалистическая партия, существовавшая во Франции в период с 1905 по 1969 год. Прямая предшественница французской Социалистической партии.

История

До Первой мировой войны

Дополнительные сведения: Франция в долгом XIX веке

СФИО возникла в результате слияния Французской социалистической партии с более радикальной Социалистической партией Франции, которое произошло в 1905 году в соответствии с решением прошедшего в 1904 году Амстердамского конгресса Второго интернационала.

Изначально СФИО была более децентрализованной, чем другие европейские социалистические партии, региональные отделения обладали в ней большой автономией. Должность генерального секретаря до 1918 занимал Луи Дюбрей, но она была чисто административной, реальным политическим лидером являлся бывший лидер Французской социалистической партии Жан Жорес. В отличие от более умеренной Республиканско-социалистической партии, СФИО не участвовала в коалиционных правительствах Левого блока с радикалами, хотя частично поддерживала их политику, в частности, в религиозных вопросах.

Первая мировая война

В июле 1914 года партия оказалась расколота по вопросу об отношении к назревающей Первой мировой войне между сторонниками безусловной поддержки Франции в войне и интернационалистами-пацифистами; сильный удар по позициям последних нанесло убийство Жореса 31 июля 1914 года. Дальнейший раскол вызвала Октябрьская революция в России и последовавшее за ней создание Третьего интернационала. На Турском конгрессе 1920 года большинство присутствующих выступило за вступление в Коминтерн и 25 декабря 1920 создало собственную партию, получившую название Французская секция Коммунистического интернационала (SFIC); к ней перешла основанная Жоресом газета «Юманите». Меньшинство во главе с Леоном Блюмом, лидером парламентской группы СФИО, решило остаться в составе Второго интернационала. Новым генеральным секретарём партии сделался Поль Фор.

Между мировыми войнами

В межвоенный период СФИО в основном поддерживала радикалов и Республиканско-социалистическую партию; союз СФИО и радикалов (фр.  Cartel des gauches Левая коалиция, или Левый картель) побеждал на выборах в 1924 и 1932 годах; СФИО не участвовала в формировании коалиционных правительств, но поддерживала их. В ноябре 1933 года от СФИО откололся более умеренный Республиканский социалистический союз.

Угроза прихода к власти ультраправых заставила все левые силы Франции объединиться под знаменем Народного фронта, в который наряду со СФИО вошли Французская коммунистическая партия (возникшая на основе Французской секции Коммунистического интернационала) и Радикальная партия. В СФИО также стали вступать французские троцкисты, положив начало политике энтризма. Народный фронт выиграл выборы 1936 года, по итогам которых фракция СФИО стала крупнейшей в парламенте и СФИО впервые вошла в состав правительства (его председателем стал Блюм).

Вторая мировая война

В 1940 многие депутаты СФИО оказались в числе 80 парламентариев, отказавшихся поддержать установление режима Виши; некоторые социалисты участвовали в Движении Сопротивления. Однако часть членов партии, включая Поля Фора (в 1944 исключённого из её состава), согласились сотрудничать с новым правительством.

Четвёртая республика

После войны воссозданная СФИО вошла в трёхпартийную коалицию с ФКП и христианско-демократическим Народным республиканским движением. Первым президентом Четвёртой республики стал социалист Венсан Ориоль, но в то же время СФИО перестала быть крупнейшей левой партией, уступив эту роль ФКП. Из-за усиления разногласий между западными державами и СССР (на который ориентировалась ФКП) коалиция трёх партий распалась в мае 1947; СФИО и НРД в союзе с радикалами создали коалицию «Третьей силы», противостоящую как коммунистами слева, так и голлистам справа. Новый председатель партии, Ги Молле, решительно отвергал союз с коммунистами, заявив, что «ФКП находится не слева, а на Востоке». Для участия в выборах 1956 года была создана новая левоцентристская коалиция с участием СФИО, получившая название Республиканский фронт. Социалистам удалость сформировать правительство во главе с Молле (поначалу поддерживаемое коммунистами), но жёсткая политика, проводимая новым кабинетом в Алжирской войне за независимость, вызвала сильное недовольство внутри СФИО, усугубившее ставший очевидным кризис Четвёртой республики. В 1958 году Молле поддержал приход к власти де Голля и установление Пятой республики.

В январе 1957 года, незадолго до получения независимости французскими колониями в Африке, от СФИО отсоединилось Африканское социалистическое движение.

Пятая республика

Всё это сильно дискредитировало СФИО, и в 1960-е она потеряла большую часть прежней популярности. Молодежь и левые интеллектуалы стали больше поддерживать новую Объединённую социалистическую партию, а среди рабочего класса позиции СФИО особенно сильно потеснила ФКП; сказался и общий упадок левого движения — на выборах 1958, 1962, 1967 и особенно 1968 годов убедительные победы одерживали правые, прежде всего голлисты. Дошло до того, что в 1969 году кандидат в президенты от СФИО Гастон Деффер получил всего 5,01 % голосов, намного уступив Жаку Дюкло из ФКП. В мае и июле 1969 года, на конгрессах в Альфортвиле и Исси-де-Мулино, СФИО была преобразована в ныне действующую Социалистическую партию.

Организационная структура

СФИО состояла из приверженцев (adherent), каждый из которых платил обязательные членские взносы, приверженцы были объединены в секции, секции в федерации.

Высший орган — национальный съезд (congres national), межу национальными съездами — национальный совет (conseil national), между национальными советами — Руководящий комитет (Comité Directeur) (раннее — Административная комиссия (Сommission administrative)), исполнительные органы — Исполнительное бюро и Секретариат, высшее должностное лицо — Первый секретарь.

Федерации

Федерации соответствовали департаментам.

Высший орган федерации — федеральный съезд (congres federal), между федеральными съездами — федеральная административная комиссия (Commission administrative fédérale), исполнительные органы федерации — федеральный секретариат (Secretariat federale), высшее должностное лицо федерации — федеральный первый секретарь.

Секции

Секции соответствовали коммунам, реже — кварталам.

Высший орган секции — общее собрание, между общими собраниями — административная комиссия (commission administrative de la section).

Генеральные секретари партии

• 1905—1918 — Луи Дюбрей
• 1918—1920 — Людовик-Оскар Фроссар
• 1920—1940 — Поль Фор
• 1943—1946 — Даниэль Майер
• 1946—1969 — Ги Молле

Динамика численности

1905 год - не более 35 тыс.
1920 год - 180 тыс.
1937 год - не более 286 тыс.
1946 год - 354 тыс.
1958 год - 85 тыс.

Литература (на французском языке)

• Alain Bergounioux, Roger Martelli, 1905 la création de la SFIO : unité et diversité des socialistes, fondation gabriel péri, 2006
• Christiane Hurtig, De la SFIO au nouveau parti socialiste, Armand Colin, 1970
• Jacques Kergoat, Histoire du parti socialiste, La Découverte, 1997
• Serge Wolikow, Le Front populaire en France, Complexe, 1997

Отрывок, характеризующий Французская секция Рабочего интернационала

Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…