Французский связной

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Французский связной (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Французский связной
The French Connection
Жанр

триллер

Режиссёр

Уильям Фридкин

Продюсер

Филип Д'Энтони

Автор
сценария

Робин Мур (роман)
Эрнест Тайдимэн (сценарий)

В главных
ролях

Джин Хэкмен

Оператор

Оуэн Ройзман

Композитор

Дон Эллис

Кинокомпания

20th Century Fox, Schine-Moore Productions, D'Antoni Productions

Длительность

104 мин

Бюджет

1,8 млн $

Сборы

51,7 млн $ (в США)

Страна

США

Год

1971

Следующий фильм

Французский связной 2

IMDb

ID 0067116

К:Фильмы 1971 года

«Французский связной»[1] (англ. The French Connection) — американский кинофильм, полицейский триллер режиссёра Уильяма Фридкина, вышедший на экраны в 1971 году. Сюжет фильма основан на реальных событиях, а также их новелизации Робином Муром. Он рассказывает историю нью-йоркских детективов полицейского управления Джимми «Попая» Дойла и Бадди Руссо, прототипами которых стали детективы из отдела по контролю за оборотом наркотиков Эдди Иген и Сонни Гроссо. Иген и Гроссо также появляются в фильме во второстепенных ролях.

Главную роль исполняет Джин Хэкмен. Фильм выиграл 5 премий «Оскар», включая за лучший фильм года (номинировался ещё в 3 категориях) и стал первым фильмом с рейтингом «R», который удостоился «Оскара» за лучший фильм после введения системы рейтингов киноассоциации.

В 2005 году фильм был отобран для хранения в Национальном реестре фильмов Соединенных Штатов как являющийся «культурно, исторически или эстетически существенным». Американский институт киноискусства признал ленту Фридкина одной из величайших кинокартин в истории. Сцена с автопогоней Попая за киллером Николи вошла во все мировые киноучебники и считается знаковой для дальнейшего развития жанра «триллер».

Картина имеет продолжение — «Французский связной 2».





Сюжет

Сюжет фильма завязан на контрабандной поставке партии наркотиков из Марселя (Франция) в Нью-Йорк (США). В Марселе полицейский выслеживает Алена Шарнье (Фернандо Рей), французского преступника, поставляющего героин из Франции в США. Однако подручный Шарнье, киллер Пьер Николи (Марсель Боццуффи) убивает полицейского.

Двое нью-йоркских полицейских Джимми Дойл по кличке Попай (в честь героя мультфильмов Попая-моряка) и Бадди Руссо (Рой Шайдер) работают в отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в Нью-Йорке. После поимки очередного уличного наркоторговца, во время которой Руссо получает лёгкое ранение, оба полицейских заходят в вечерний клуб. Там Дайл замечает группу наркодилеров, и среди них новое лицо. Напарники решают проследить за ним по собственной инициативе. Выясняется, что это владелец газетного киоска Сальватор «Сал» Бока (Тони Ло Бьянко). От своего информатора Дойл узнаёт, что в их районе ожидается поступление крупной партии наркотиков.

Дойл и Руссо устанавливают связь между Салом Бокой и адвокатом Джоэлом Уэйнстоком (Харольд Гари), который, по слухам, замешан в преступном обороте наркотиков. Детективы уговаривают своего руководителя Уолта Симонсона (Эдди Иган) организовать прослушивание телефонов Бока и используют некоторые хитрости, чтобы получить больше информации.

В ходе этих мероприятий полицейские узнают, что глава преступной шайки собирается экспортировать крупную партию наркотиков в автомобиле известного французского актёра и телеведущего Анри Девере, который ни о чём не подозревает. Покупателями в Нью-Йорке являются Сал Бока и Уэйнсток. Уэйнсток получает пробный образец героина и убеждается в его превосходном качестве, добавляя, что груз «потянет» на $32 млн. Сал призывает поскорее сделать покупку, но Джоэл не торопится, зная, что за ними наблюдает полиция.

Шарнье понимает, что полиция узнала про их планы, чем делится с другими членами банды. Николи предлагает убить детектива Дойла, на что Ален отвечает, что это хорошая идея — убийство не будет слишком громким и они успеют вернуться во Францию прежде, чем полиция отреагирует. Попытка убийства оказывается неудачной, Николи вынужден уходить на поезде метро, Дойл гонится за ним на автомобиле. В вагоне Николи стреляет в полицейского, затем заскакивает в кабину машиниста, наставляет на него пистолет и требует ехать без остановок. Машинист в стрессовой ситуации теряет сознание, неуправляемый состав сталкивается с другим поездом. После аварии киллер пытается скрыться, но выстрел Дойла настигает его.

Полиция конфискует автомобиль, вес которого больше нормы на 120 фунтов — очевидно, что наркотики в нём. После того, как механик удаляет некоторые детали, из машины извлекают крупную партию героина. Убедившись в наличии наркотиков, полицейские возвращают их на место, рассчитывая захватить преступников во время сделки.

Сделка успешно происходит, и Шарнье пытается покинуть место сделки вместе с Бокой на машине, в которой спрятаны полученные деньги. Но на единственном выезде полиция устраивает засаду. Сал Бока погибает во время перестрелки от руки Руссо, но Шарнье удается улизнуть

Финальные титры сообщают зрителю, что Джоэл Уэйнсток и Энджи Бока избежали тюрьмы, в то время как соучастник поневоле Анри Девере получил четыре года тюрьмы. Ален Шарнье так и не был пойман.

В ролях

Актёр Роль
Джин Хэкмен Джимми «Попай» Дойл детектив Джимми «Попай» Дойл
Фернандо Рей Ален Шарнье Ален Шарнье
Рой Шайдер Бадди «Хмурый» Руссо детектив Бадди «Хмурый» Руссо
Тони Ло Бьянко Сальваторе Бока Сальваторе Бока
Марсель Боццуффи Пьер Николи киллер Пьер Николи
Фредерик де Паскуаль Анри Деверо Анри Деверо
Билл Хикмен Билл Малдериг Билл Малдериг
Анн Реббо Мари Шарнье Мари Шарнье
Харольд Гари Джоэл Уэйнсток Джоэл Уэйнсток
Актёр Роль
Арлен Фарбер Энжи Бока Энжи Бока
Эдди Иган Уолт Симонсон Уолт Симонсон
Андре Эрнотт Валле Валле
Сонни Гроссо Билл Клейн Билл Клейн
Бенни Марино Лу Бока Лу Бока
Патрик Макдермотт Ховард химик Ховард
Алан Уикс Уилли Крейвен наркоторговец Уилли Крейвен
Андре Троттье Уайетт Кон эксперт в оружии Уайетт Кон
Аль Фэнн информатор

Работа над фильмом

По словам Фридкина, его решение поставить фильм возникло во время разговора с Говардом Хоуксом, дочь которого жила с Фридкиным в то время. Фридкин спросил Хоукса, что тот думает о его фильмах, на что Хоукс прямо ответил, что все они «паршивы» (англ. lousy). И посоветовал Фридкину, чтобы тот «сделал хорошую погоню. Сделал это лучше, чем делал кто бы то ни было» (англ. Make a good chase. Make one better than anyone's done)[2].

Производство фильма было начато в ноябре 1970 года и закончено в марте 1971. Изначально на роль «Попая» Дойла был выбран Питер Бойл, однако тот отклонил роль, поскольку его агент счел, что фильм станет провалом. Съемки сцены слежки в метрополитене IRT 42nd Street Shuttle заняли два дня, а один из вагонов метро, под номером 6609, был сохранен нью-йоркским Музеем общественного транспорта.

Фильм стал значимым опытом для Фридкина и Хэкмана и способствовал приходу неореалистов в голливудское кино в течение 1970-х годов. В аудиокомментариях к фильму, которые Фридкин дал для издания на DVD, режиссёр отметил, что реализм, присущий документальному кино, он перенял из просмотренного им французского фильма «Z». Интересно также то, что фильм стал первым, в котором был показан полностью построенный Всемирный торговый центр, который виден в одной из сцен.

Подбор актёров

Хотя подбор актёров оказался сильнейшей стороной фильма, у Фридкина сразу возникли проблемы с кастингом. Он был решительно настроен против выбора Хэкмена на главную роль и в действительности видел в этой роли Пола Ньюмена, хотя его кандидатура была отклонена из-за ограниченности бюджета. Тогда на роль стали пробоваться Джеки Глисон и нью-йоркский обозреватель Джимми Бреслин, который никогда раньше не играл[3]. Однако к тому времени Глисон стал «ядом» для кассовых сборов, после провала фильма «Gigot» с его участием, а Бреслин отказался садиться за руль автомобиля в сцене автомобильного преследования. На главную роль рассматривали Стива Маккуина, но он не хотел сниматься ещё в одном полицейском фильме после «Буллита». Его кандидатура также была отклонена из-за того, что гонорар Маккуина, как и Ньюмена, превышал бюджет картины. «Жёсткий парень» Чарльз Бронсон тоже пробовался на эту роль. Фридкин почти согласился отдать роль Роду Тэйлору (который, по словам Хэкмана, активно добивался её), также одобренному студией, пока окончательно не остановился на Хэкмане.

Выбор на роль Фернандо Рэя, сыгравшего главного французского контрабандиста героина Алена Шарнье (непочтительно упоминаемого в фильме как «Лягушка Один» (англ. Frog One)), оказался успешным по ошибке. Фридкин попросил, чтобы его ассистент нашёл испанского актёра, которого он видел во французском фильме Луиса Буньюэля «Дневная красавица». Роль исполнял Франсиско Рабаль, но Фридкин не знал его имени, и вместо этого связались с Рэем, который играл в нескольких других фильмах Буньюэля. После того, как Рабаль был наконец найден, выяснилось, что он не говорил ни на французском, ни на английском языке, а Рэй был утвержден в фильме[4]. Однако, по ещё большей иронии, после монтажа фильма съемочная группа посчитала, что французский язык Рэя неприемлем для фильма. Звукорежиссёры решили переозвучить его французский, но при этом сохранить реплики на английском языке.

Съемочная группа

  • Оператор: Оуэн Ройзмэн /Owen Roizman/
  • Сценарист: Эрнест Тайдимэн /Ernest Tidyman/
  • Продюсер: Филип Д’Антони
  • Монтажер: Джерри Гринберг /Jerry Greenberg/
  • Композитор: Дон Эллис /Don Ellis/
  • Художник: Бен Казасков /Ben Kazaskow/
  • Костюмы: Джозеф Фретуэлл /Joseph Fretwell/
  • Спецэффекты: Сэсс Бедиг /Sass Bedig/
  • По произведению: Робин Мур /Robin Moore/

Премии и награды

Премия «Оскар»
1972
Лучший фильм
Лучший режиссёр (Уильям Фридкин)
Лучший актёр (Джин Хэкмен)
Лучший монтаж (Джерри Гринберг /Jerry Greenberg/)
Лучший адаптированный сценарий (Эрнест Тайдимэн /Ernest Tidyman/)
Премия «Золотой глобус»
1972
Лучший фильм (драма)
Лучший режиссёр (Уильям Фридкин)
Лучший актёр (драма) (Джин Хэкмен)
Премия Британской киноакадемии
1973 Лучший актёр (Джин Хэкмен)
Лучший монтаж (Джерри Гринберг /Jerry Greenberg/)
Премия David di Donatello
1972 Лучший зарубежный фильм (Филип Д'Энтони)
Премия Гильдии режиссёров США
1972 Лучший режиссёр (Уильям Фридкин)
Премия Эдгара Аллана По
1972 Лучший художественный фильм (Эрнест Тайдимэн)
Премия Национального совета кинокритиков США
1972 Лучший актёр (Джин Хэкмен)

Номинации

Премия «Оскар»
1972 Лучший актёр второго плана (Рой Шайдер)
Лучшая операторская работа (Оуэн Ройзмэн /Owen Roizman/)
Лучший звук (Теодор Содерберг /Theodore Soderberg/, Кристофер Ньюман /Christopher Newman /)
Премия «Золотой глобус»
1972 Лучший сценарий (Эрнест Тайдимэн)

Напишите отзыв о статье "Французский связной"

Примечания

  1. Более точным переводом названия является Французский след
  2. McCarthy, Todd. [books.google.com/books?id=7UCUWDSEkM8C&pg=PA625&dq=make+a+good+chase+howard+hawks&hl=en&ei=FpJpTNOFBY6HnQeWwpzDBQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CDYQ6AEwAQ#v=onepage&q=make%20a%20good%20chase%20howard%20hawks&f=false Howard Hawks: The Grey Fox of Hollywood] Pg. 625. Grove Press, 2000. ISBN 0-8021-3740-7
  3. Friedkin recounts his casting opinions in Making the Connection: The Untold Stories (2001). Extra feature on 2001 «Five Star Collection» edition of DVD release.
  4. This story is recounted in Making the Connection, supra.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Французский связной

В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.