Франц Фердинанд

Это статья об австрийском эрцгерцоге. О британской рок-группе см. статью «Franz Ferdinand».

Франц Фердинанд Franz Ferdinand<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Эрцгерцог Австрийский
19 мая 1896 года — 28 июня 1914 года
Предшественник:	Карл Людвиг (1889—1896)
Преемник:	Карл (1914—1916)
Вероисповедание:	католик
Рождение:	18 декабря 1863(1863-12-18) Грац, Австро-Венгрия
Смерть:	28 июня 1914(1914-06-28) (50 лет) Сараево, Австро-Венгрия
Место погребения:	замок Артштеттен
Династия:	Габсбурги
Отец:	Карл Людвиг
Мать:	Мария Аннунциата
Супруга:	София Хотек
Дети:	герцоги Максимилиан (1902—1962) и Эрнст (1904—1954), дочь София (1901—1990)
Автограф:
Награды:

Франц Фердина́нд Карл Лю́двиг Йо́зеф фон Га́бсбург эрцге́рцог д’Э́сте (нем. Franz Ferdinand von Österreich-Este; 18 декабря 1863, Грац, Австро-Венгрия — 28 июня 1914, Сараево, Австро-Венгрия) — эрцгерцог австрийский, с 1896 года наследник престола Австро-Венгрии. Генерал от кавалерии (1899). Убийство Франца Фердинанда сербским студентом Гаврилой Принципом, который являлся членом секретной организации «Млада Босна», стало поводом для начала Первой мировой войны.

Биография

Старший сын эрцгерцога Карла Людвига (1833—1896) — брата императора Франца Иосифа и Марии Аннунциаты (1843—1871), принцессы Обеих Сицилий. Дядя Франца Фердинанда, эрцгерцог Максимилиан, возведенный Наполеоном III на престол Мексики в ходе французской интервенции, в 1866 году рассматривал возможность отречения в пользу кого-нибудь из своих племянников, дабы сохранить за Габсбургами корону, однако последовавший вскоре крах режима Второй Империи в Мексике и расстрел самого Максимилиана положили конец этому плану.

В 1875 году он наследовал значительное состояние и имя д’Эсте от представителя боковой ветви Габсбургов Франческо V, герцога Моденского, а в 1896 году, после смерти отца, стал наследником австро-венгерского престола. Однако фактически к престолу Франца Фердинанда стали готовить раньше, после самоубийства кронпринца Рудольфа, единственного сына Франца Иосифа, в 1889 году.

В 1893 году Франц Фердинанд совершил большое путешествие вокруг света, посетив Австралию, Новую Зеландию, Новые Гебриды, Соломоновы острова, Новую Гвинею, Саравак, Таиланд, Японию. Из Иокагамы он проследовал в Ванкувер на пароходе «RMS Empress of China», и через Канаду вернулся в Европу. В 1895—1896 годах он издал в Вене описание кругосветного путешествия «Tagebuch meiner Reise um die Erde». В 1898 году Франц Фердинанд назначен заместителем императора в верховном командовании армией. Время от времени император направлял его с представительскими миссиями за рубеж. Франц Фердинанд образовал собственную «канцелярию» в своей венской резиденции — Бельведерском дворце, где собрал вокруг себя советников: графа Чернина, фельдмаршала Конрада фон Гетцендорфа и других.

В 1900 году Франц Фердинанд женился морганатическим браком на чешской графине Софии Хотек (1868—1914), с которой познакомился на балу в Пражском Граде. Выйдя замуж, она получила титул княгини Гогенберг. Перед бракосочетанием, совершенным с согласия императора, Франц Фердинанд должен был торжественно отречься за своих будущих детей от прав на престолонаследие. Сообщение об этом и соответствующий законопроект были приняты в австрийском рейхсрате довольно спокойно; только младочехи воспользовались случаем, чтобы ещё раз потребовать отделения богемской короны от австрийской. В венгерском рейхстаге оппозиция вызвала шумную сцену; она настаивала на том, что венгерские законы не знают морганатических браков, и, следовательно, брак Франца Фердинанда должен быть признан вполне законным. Премьер-министр Кальман Селль отстаивал проект, и он был принят лишь после бурных дебатов.

Семья Франца Фердинанда проживала в австрийском замке Гогенберг и в замке Конопиште, в Чехии. У Франца Фердинанда и Софии была одна дочь — София и два сына — Максимилиан и Эрнст. Они носили фамилию Эсте и титул князей Гогенбергов. В 1938 году Максимилиан и Эрнст Гогенберги, как родственники Австрийского дома и противники аншлюсса Австрии, были посажены по приказу Гитлера в концлагерь Дахау. Максимилиан был освобождён через 6 месяцев, а Эрнст переведён в другой лагерь и освобожден в 1943 году. Они оба пережили войну, и ныне существует их потомство.

Политическая деятельность

Франц Фердинанд, планировавший после вступления на престол царствовать под именем Франца II, был сторонником доминирующего положения католической церкви и клерикализма, но вместе с тем несколько большего либерализма по отношению к национальным областям империи.

В 1901 году Франц Фердинанд принял под своё попечительство «католический школьный союз», причем произнёс речь, выражавшую его симпатию стремлениям союза и отстаивавшую необходимость решительной борьбы с Los-von-Rom-Bewegung (движением «Прочь от Рима»). Речь эта вызвала сильное негодование во всей неклерикальной печати Австрии.

В 1902 году ездил как представитель императора в Лондон на празднества коронации Эдуарда VII и в Санкт-Петербург с официальным визитом. Во время последней поездки он хотел взять с собой графа Зичи, председателя Клерикально-народной партии. Селль, тогдашний венгерский министр-президент, протестовал против этого, и Франц Фердинанд должен был отказаться от сопутствия графа Зичи. Венгерский Рейхстаг подавляющим большинством одобрил поведение Селля.

Идея триализма

Франц Фердинанд в политике был жёстким реалистом: около 1906 года он составил план преобразования Австро-Венгрии, который в случае его осуществления мог продлить жизнь империи Габсбургов, снизив градус межнациональных противоречий. План был составлен самим эрцгерцогом и Аурелем Поповичем, австро-румынским политиком и юристом, изложившим эти идеи в книге. По этому плану империя превращалась в Соединенные Штаты Великой Австрии — триединое государство (или Австро-Венгро-Славию), образовывались 12 национальных автономий для каждой крупной народности, проживавшей в империи (не считая 3 немецких образований, а также преимущественно немецких этнических анклавов в Трансильвании, Банате и крупных городах типа Праги, Будапешта и Львова): чешская Богемия, Словацкие земли, польская Западная Галиция, русинско-украинская Восточная Галиция, Венгрия, Секейские земли, Трансильвания, итальянский Тренто, итальянский Триест, словенская Крайна, Хорватия и сербская Воеводина. От преобразования дуалистической империи в «триалистическую» выигрывали и сами Габсбурги, и славянские народы. Чехи получили бы желаемую автономию и отказались бы от идеи свержения власти Габсбургов.

Главным и злейшим противником триализма являлась венгерская элита. Венгрия в результате компромисса с Габсбургами в 1867 году получила власть над 1/2 территории империи, а по плану Поповича теряла бы контроль над Хорватией, Словакией, Подкарпатской Русью, Трансильванией и Воеводиной. Остроту противоречий с Францем Фердинандом продемонстрировал его главный политический оппонент — премьер-министр Венгрии граф Иштван Тиса: «Если престолонаследник вздумает осуществить свой план, я подниму против него национальную революцию мадьяр и сотру с лица Земли» (что характерно, предводитель предыдущей венгерской революции Лайош Кошут был сторонником конфедеративного переустройства Австрийской империи с автономией национальных меньшинств). Это обстоятельство делает вероятной причастность Тисы к подготовке покушения в Сараево летом 1914 года.

Франц Фердинанд не любил русских и ещё больше сербов, но он категорически выступал против превентивной войны с Сербией, горячим сторонником которой был его протеже начальник Генерального штаба армии Австро-Венгрии Франц Конрад фон Гётцендорф. Такая война неминуемо вела бы к столкновению с Россией, чего престолонаследник стремился избежать в любом случае.

Убийство

28 июня 1914 года эрцгерцог Франц Фердинанд прибыл в Сараево по приглашению генерала Оскара Потиорека. «Млада Босна» решила убить Фердинанда. Убийство было поручено группе из шести заговорщиков. Все они были молодыми людьми, подданными Австро-Венгрии, уроженцами Боснии, православными сербами.

Незадолго до 10 утра в воскресенье чета прибыла в Сараево на поезде. В 10:10 кортеж из шести машин (эрцгерцог и графиня Хотек ехали во второй, вместе с Потиореком), приветствуемый толпами народа, миновал центральное отделение полиции. Машина эрцгерцога приблизилась к набережной реки Милячки — Аппель, где находились заговорщики. Охрана престолонаследника в тот день была подозрительно урезана, сыщики из Вены остались дома.

Гимназист Неделько Чабринович (серб. Недељко Чабриновић) бросил в сторону кортежа гранату, но промахнулся. Осколками был убит шофёр третьей машины и ранены её пассажиры, а также полицейский и прохожие из толпы. Чабринович проглотил заранее полученный им яд (цианистый калий), но его только вырвало. Возможно, вместо цианистого калия ему дали какой-то более слабый яд. Он прыгнул в реку, но уже в реке был схвачен, жестоко избит и передан в руки австрийцев. Другие заговорщики не смогли ничего сделать из-за заслонившей машину толпы народа. Покушение как будто провалилось.

Франц Фердинанд поехал в городскую ратушу. Автомобили проехали мимо Принципа. Но потому ли, что они теперь неслись быстро, или оттого, что, услышав гул взрыва, он счел дело конченым, Принцип поступил так же, как Мехмедбашич и Кубрилович: он не воспользовался ни бомбой, ни револьвером.

В ратуше ещё ничего не знали о покушении. Бургомистр-мусульманин начал было цветистую приветственную речь. Эрцгерцог резко его оборвал: «Довольно глупостей! Мы приехали сюда как гости, а нас встречают бомбами! Какая низость!» Правда, тут же осёкся и сказал бургомистру: «Хорошо, говорите вашу речь…» Приветственная речь была сказана, эрцгерцог произнёс ответное слово… После чтения речей, один из придворных эрцгерцогской свиты, барон Морсе (Morsey), предложил Потиореку разогнать с улиц толпы, чтобы обезопасить эрцгерцога на пути в госпиталь, где он собирался навестить раненого графа Мериции, и в музей Сараево. В ответ Потиорек сказал «Вы думаете, что Сараево кишит убийцами?», и Франц Фердинанд решил поехать в больницу навестить раненых при покушении. Софи настояла на том, чтобы ехать с ним. Ехать решили по боковой набережной Аппель (Appel). Потиорек забыл сообщить шофёру Францу Урбану об изменении маршрута. Шофёр повернул на улицу Франца Иосифа. Только на углу названной улицы генерал Потиорек вдруг заметил ошибку. Он схватил шофёра за плечо и закричал: «Стой! Куда едешь? По набережной!»… Шофёр быстро затормозил и остановился, наскочив на выступ тротуара. И начал медленно разворачивать машину. По странному совпадению, там оказался Гаврило Принцип, выходивший из магазина Морица Шиллера. Он подбежал к машине, выхватил браунинг и, как циничный и опытный киллер, с ходу выстрелил Софии в живот, а когда Франц Фердинанд (сидевший впереди супруги) повернулся, — прицелился и выстрелил ему в шею. Как и Чабринович, Принцип попытался отравиться, и его тоже вырвало. Затем он попробовал застрелиться, но набежавшие люди отобрали у него пистолет. Как и Чабриновича, его избили — так жестоко, что в тюрьме ему пришлось ампутировать руку. По другой версии маршрут не изменяли, а шофёр первой машины помогал заговорщикам.

Фердинанд и его жена были перевезены в резиденцию губернатора. София скончалась через несколько секунд, Франц Фердинанд прожил 10 минут после ранения.

Гибель Франца Фердинанда от рук сербских террористов явилась для Австро-Венгрии поводом к объявлению ультиматума Сербии. Сербию поддержала Россия, и это стало началом Первой мировой войны.

Так как дети Франца Фердинанда родились от морганатического брака, новым наследником престарелого Франца Иосифа I стал племянник Франца Фердинанда, сын умершего в 1906 году его младшего брата Отто, 27-летний эрцгерцог Карл. В 1916 году он стал последним правителем Австро-Венгрии.

Память

• В 1917 году в Австро-Венгрии была выпущена серия из трёх почтовых марок для Боснии и Герцеговины в память об эрцгерцоге Франце Фердинанде и княгине Софии, номиналами в 10, 15 и 40 геллеров. Продавались они с наценкой в 2 геллера для постройки «храма на крови» в Сараеве.
• В 1990 году русский скульптор Г. Паршин изваял бюст Франца Фердинанда, с нимбом на голове. Скульптура называется «Жертвоприношение».
• В 2001 году почтовая служба Маршалловых Островов выпустила марку в 60 центов с изображением Эрцгерцога Франца Фердинанда и Княгини Софии.
• В 2001 году была создана британская музыкальная инди-рок-группа Franz Ferdinand.
• В 2014 году почтовые ведомства разных стран выпускали марки и блоки, посвященные Первой мировой войне, на некоторых из которых имелось изображение Эрцгерцога и Княгини (среди них, Австрия, Чехия, Мозамбик, Нигер, Гвинея-Бисау, Того и другие).
• В 2014 году в 100-летие со дня Сараевского убийства родом герцогов и князей фон Гогенберг была учреждена памятная медаль, на аверсе которой имеется профили Эрцгерцога Франца Фердинанда и Княгини Софии, а на реверсе помещено изображение замка Артштеттен. Медаль закреплена на традиционной для Австрии треугольной колодке. Лента бело-красного цвета.

Ссылки

• Франц-Фердинанд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Франц Фердинанд

Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.