Фредериксбергская кампания

Фредериксбергская кампания
Основной конфликт: Гражданская война в США
Эмброуз Бернсайд и Роберт Ли
Дата	15 ноября – 26 января 1862 года
Место	Виргиния
Итог	Ничья
Противники
США КША
Командующие
Эмброуз Бернсайд Роберт Ли
Силы сторон
ок. 122 000 ок. 79 000
Потери
12 653 4 201

Фредериксбергская кампания (The Fredericksburg Campaign) — серия манёвров и одно крупное сражение, которые происходили в Северной Вирджинии в ноябре 1862 — январе 1863 года. Генерал Бернсайд, главнокомандующий федеральной Потомакской армии, пытался стремительным манёвром обойти Северовирджинскую армию генерала Ли и прорваться к Ричмонду, но его наступление было остановлено у Фредериксберга. Бернсайд предпринял ещё несколько неудачных манёвров, после чего был отстранён от командования. Фредериксбергская кампания считается важным этапом в развитии искусства окопной войны.

Предыстория

После Энтитемского сражения Ли завершил Мерилендскую кампанию и отступил в Вирджинию (19 сентября), где сразу же занялся восстановлением боеспособности своей армии. Ли дал армии 5 недель отдыха, организовал доставку продовольствия и перевооружил армию нарезными винтовками, захваченными на федеральных складах, так что к концу года в армии почти не осталось гладкоствольных мушкетов. Постепенно ему удалось восстановить и численность армии: если 10 октября она насчитывала 64 273 человека, то 20 октября — уже 68 033, а 10 ноября — 70 909. В это же время он свёл всю армию в два корпуса и добился от сената присвоения генерал-лейтенантского звания Лонгстриту и Джексону. Между тем Джеб Стюарт предпринял (9 октября) длинный Чамберсбергский рейд (80 миль за 77 часов) в тыл Потомакской армии. Армия Ли стояла в долине Шенандоа, но 22 октября он перебросил некоторые части на восток за горы и развернул цепь пикетов от Матинсберга до Фредериксберга, чтобы наблюдать за манёврами противника. 26 октября Потомакская армия перешла реку Потомак. Ли ещё не знал, куда именно направится противник — западнее гор Блу-Ридж, вверх по долине Шенандоа, или же восточнее гор, на Уоррентон и Калпепер. 28 октября Ли разделил армию на две части: корпус Джексона был оставлен в долине с указанием действовать на усмотрение Джексона, а корпус Лонгстрита и сам Ли отправились к Калпеперу. Однако, в этот момент он был вызван в Ричмонд (где не появлялся с 14 августа), чтобы вместе с президентом решить, какие именно подкрепления имеет смысл перебросить из южной Вирджинии на усиление Северовирджинской армии. Ли прибыл в Ричмонд 1 ноября, и там на совещании было решено оставить 6 000 человек для обороны южного направления, а всё сверх этой численности отправлять на север.

7 ноября Ли вернулся в Калпепер, где обнаружил, что ситуация изменилась: Потомакская армия начала наступление к востоку от хребта Блу-Ридж, как будто пытаясь вклиниться между корпусами Джексона и Лонгстрита (хотя Ли сомневался, что Макклеллан будет наступать на юг, имея Джексона у себя на правом фланге). Макклеллан действительно задумывал наступление на Уорентон, хотя и сомневался в его успехе.

7 ноября северяне вышли к Уоррентону, и здесь их наступление внезапно остановилось. Чуть позже стало известно, что 7 ноября генерал Макклеллан был отстранён от командования, и на его место назначен генерал Эмброуз Бернсайд. Ли встретил это известие с некоторым сожалением, он хорошо знал Макклеллана, но был недостаточно знаком с принципами Бернсайда. Генерал Джеймс Лонгстрит наоборот, полагал, что смена командования на руку южанам; Макклеллан, по его мнению, быстро совершенствовал свою стратегию, и со временем мог стать весьма опасным противником. Другие офицеры полагали, что смещение командования деморализует Потомакскую армию.

План Бернсайда

Бернсайд, на которого давили из Вашингтона, решил предпринять наступление на Ричмонд поздней осенью. Уже 9 ноября он предложил Халлеку свой план наступления. Согласно плану предполагалось сконцентрировать армию около Уоррентона, изображая наступление на Калпепер или Гордонсвилл, а затем стремительно перебросить армию на юго-восток, перейти Потомак у Фредериксберга и двинуться на Ричмонд вдоль железной дороги Richmond, Fredericksburg and Potomac Railroad (RF&P). Этот манёвр позволял избежать внезапной атаки Джексона со стороны долины Шенандоа. Подобный план уже разрабатывал Макклеллан перед своей отставкой, и он даже поручил кавалерийскому отряду Ульрика Дальгрена изучить состояние железной дороги RF&P. План Бернсайда встретил возражения со стороны президента и Халека, которые полагали, что разумнее наступать строго на юг против армии Ли, вместо того, чтобы атаковать Ричмонд.

Генри Халек лично приехал в штаб Бернсайда для согласования плана, и затем передал этот план на согласование президенту. В версии, обсужденной с Бернсайдом и отправленной на утверждение предполагалось, что армия перейдёт Потомак по переправам выше Фредериксберга. 14 ноября Линкольн одобрил именно этот план, предупредив Бернсайда, что для успешной его реализации необходимо двигаться как можно быстрее.

Бернсайд так же допускал, что во время его наступления южане смогут совершить бросок на север, но считал, что потеря полудюжины пенсильванских городков в данном случае допустима.

Для реализации плана Бернсайду требовалось содействия Халека. Тот должен был обеспечить своевременную доставку средств переправы к Фредериксбергу. Но Халек не понял сути дела: он решил, что средства переправы потребуются Бернсайду после взятия Фредерикберга для обеспечения более короткого пути снабжения армии. В итоге пантоны были доставлены к Фредериксбергу с опозданием на 10 дней (27 ноября).

Реорганизация Потомакской армии

Между тем, пока согласовывался план наступления, Бернсайд решил реорганизовать Потомакскую армию. Он сомневался, что сможет эффективно руководить таким большим количеством корпусов, поэтому свёл корпуса попарно в три "гранд-дивизии":

• Левая гранд-дивизия; (I и VI корпуса), под ком. ген-май. Франклина
• Центральная гранд-дивизия; (III и V корпуса), ген-май. Джордж Хукер.
• Правая гранд-дивизия; (I и IX корпуса), ген-май. Эдвин Самнер
• XI корпус в резерве у Вашингтона и XII корпус в Харперс-Ферри.

Наступление Бернсайда

Уже 12 ноября Ли обратил внимание, что противник не продолжает наступление на юг и предположил, что смена командования привела к смене стратегического плана и вероятно Бернсайд направится вдоль реки Раппаханок к Фредериксбергу. Он сообщил Джексону что в этом случае тому потребуется незамедлительно присоединиться к корпусу Лонгстрита и посоветовал начать подготовку к такому броску. 13 ноября разведка Стюарта донесла, что правый фланг противника вроде бы движется на восток. 14 ноября Ли окончательно пришёл к убеждению, что Бернсайд нацелился на Фредериксберг, и он снова напомнил Джексону, что тому пора присоединяться Лонгстриту. 17 ноября стало известно, что три пехотные бригады северян подошли к Фредериксбергу, а федеральный флот и транспорта вошли в порт Аквила-Крик. Ли сразу же приказал одной дивизии Лонгстрита (под ком. Мак-Лоуза) переместиться к Фредериксбергу, а остальному корпусу направляться туда же, если намерения противника станут более ясными.

Сначала Ли не имел намерений занимать рубежи у Фредериксберга, полагая более выгодной позицию на реке Норт-Анна. Утром 18 ноября он даже направил к этой реке некоторые части, но в тот же день стало известно, что корпус Самнера приближается к Фредериксбергу, и Ли решил, что если других корпусов на подходе нет, то Самнера стоит остановить под Фредериксбергом вплоть до выяснения намерений Бернсайда. Кроме того, Ли не хотел допускать противника на южный берег реки, где местность ещё не была разорена войной.

19 ноября Ли переместил свой штаб из Калпепера ближе к Фредериксбергу и снова напомнил Джексону о том, что ему желательно идти на соединение с Лонгстритом. Ответ Джексона не сохранился, поэтому мы не знаем, почему он так долго стоял в долине. Вероятно, он замышлял наступление на север, вниз по долине, или же предполагал предпринять рейд в тыл противника, что-то вроде своего августовского рейда на станцию Манассас. Дуглас Фриман писал, что интуиция Ли в ходе этой кампании столь же удивительна, как и в ходе Северовирджинской кампании: в тот день, когда Ли заподозрил Бернсайда в намерении перемещаться к Фредериксбергу, Бенсайд только ещё запрашивал разрешения у Халлека на этот манёвр. Первые подразделения Самнера выступили к Фредериксбергу 15 ноября, к тот же день, когда Ли отправил туда же свои войска.

Фредериксберг

После Фредериксберга

Когда сражение завершилось, почти все генералы армии Юга были убеждены, что Бенсайд повторит атаку на рассвете. Только Джон Худ предположил, что атаки не будет. Сам Ли полагал, что Бернсайд атакует, понесёт потери, и тогда Северовирджинская армия сможет перейти в контрнаступление. "Я ожидаю, что сражение возобновится на рассвете", написал Ли в Ричмонд в 21:00. Он так же допускал, что Бернсайд не станет на этот раз штурмовать высоты Мари, а попробует совершить какой-то обходной манёвр. Поэтому Ли приказал начать земляные работы и укрепить позиции, чтобы можно было удержать высоты Мари малыми силами, а стальную армию перебросить туда, куда потребуется. К утру 14 декабря укрепления были уже возведены.

Однако наутро Ли не заметил никаких признаков подготовки к атаке на своём левом фланге. Он отправился к Джексону на правый фланг, он и там противник не проявлял активности. Весь день прошёл в ожидании, и к вечеру Ли сел составлять рапорт для президента. Утром 15 декабря южане продолжили укреплять свои позиции, и в то же время было замечено, что и северяне начали рыть траншеи, как будто ожидая атаки. Ли был расстроен: если федералы не будут атаковать, то все жертвы 12 декабря окажутся бесплодными и шанс разгромить противника будет упущен. В ночь на 16 декабря северяне отступили на северный берег реки. Южане обнаружили это только утром.

Литература

Книги

• Brooks, Victor. The Fredericksburg Campaign: October 1862-January 1863. — Da Capo Press, 2000. — 256 p. — ISBN 1580970338.
• Gallagher, Gary W., ed. The Fredericksburg Campaign: Decision on the Rappahannock. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1995. ISBN 0-8078-2193-4.
• Hess, Earl J. Field armies and fortifications in the Civil War: the Eastern campaigns, 1861–1864. — Chapel Hill and London: The university of north carolina press, 2005. — 428 p. — ISBN 0-8078-2931-5.
• Rable, George C. Fredericksburg! Fredericksburg!. — Univ of North Carolina Press, 2009. — 688 p. — ISBN 0807867934.
• O’Reilly, Francis Augustín. The Fredericksburg Campaign: Winter War on the Rappahannock. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 2003. — ... p. — ISBN 0-8071-3154-7.

Статьи

• Jones, Gordon W., The Medical History of the Fredericksburg Campaign: Course and Significance, Journal of the History of Medicine and Allied Sciences, Vol. 18, No. 3 (July, 1963), pp. 241—256
• Shea, Shannon M. The First Battle of Fredericksburg: Lessons of Strategic and Operational Command and Control. — 2011. — 41 p.

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/People/Robert_E_Lee/FREREL/2/29*.html Matching Wits with Changing Opponents]
• [www.civilwarhome.com/burnside.htm Фредериксбергский рапорт Бернсайда]

Отрывок, характеризующий Фредериксбергская кампания

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.