Фредерик, принц Уэльский

Фредерик Великобританский англ. Frederick of Great Britain<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти Фредерика Мерсье, 1735 / 1736 год</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Фредерика, принца Уэльского</td></tr>
Герцог Ганноверский
1 февраля 1707 года — 1 августа 1714 года
(под именем Фридрих Людвиг)
Монарх:	Георг I
Герцог Глостерский формально
10 января 1717 года — 26 июня 1726 года
(под именем Фредерик Луис)
Монарх:	Георг I
Герцог Эдинбургский
26 июля 1726 года — 11 июня 1727 года
(под именем Фредерик Луис)
Монарх:	Георг I
Предшественник:	первая креация
Преемник:	Георг III
Курпринц Ганновера
11 июня 1727 года — 20 марта 1751 года
(под именем Фридрих Людвиг)
Монарх:	Георг II
Предшественник:	Георг II
Герцог Корнуольский
11 июня 1727 года — 20 марта 1751 года
(под именем Фредерик Луис)
Монарх:	Георг II
Предшественник:	Георг II
Преемник:	Георг IV
Герцог Ротсей
11 июня 1727 года — 20 марта 1751 года
(под именем Фредерик Луис)
Монарх:	Георг II
Предшественник:	Георг II
Преемник:	Георг IV
Принц Уэльский
8 января 1729 года — 20 марта 1751 года
(под именем Фредерик Луис)
Монарх:	Георг II
Предшественник:	Георг II
Преемник:	Георг III
Рождение:	1 февраля 1707(1707-02-01) Ганновер
Смерть:	20 марта 1751(1751-03-20) (44 года) Лейстер-Хаус, Лондон, Королевство Великобритания
Место погребения:	Вестминстерское аббатство, Лондон
Род:	Ганноверская династия
Имя при рождении:	Фридрих Людвиг (Фредерик Луис/Льюис)
Отец:	Георг II
Мать:	Каролина Бранденбург-Ансбахская
Супруга:	Августа Саксен-Готская
Дети:	Августа Фредерика Георг Уильям Фредерик Эдвард Август Елизавета Уильям Генри Генри Фредерик Луиза Анна Фредерик Уильям Каролина Матильда
Награды:

Фредерик Луис (Льюис), принц Уэльский (англ. Frederick Louis/Lewis, Prince of Wales); 20 января (1 февраля) 1707 года, Ганновер — 20 марта 1751 года, Лондон) — наследник британского престола, старший сын короля Георга II и Каролины Бранденбург-Ансбахской; отец короля Георга III.

Фредерик, оставленный в Ганновере после переезда родителей в Великобританию, в дальнейшем не смог влиться в семью и всю жизнь оставался в политической оппозиции к отцу. Также, как когда-то Георг II, принц Уэльский сформировал собственный двор в Лестер-хаусе, где кроме участия в политике стал покровителем искусств. Благодаря своей азартной натуре, принц увлёкся игрой в крикет и развил в английском обществе интерес к этой игре как к серьёзной игре джентльменов. Политическим амбициям Фредерика не суждено было сбыться: принц Уэльский скончался в возрасте 44 лет, сделав наследником британского престола своего сына Георга.

Ранняя жизнь

Принц Фредерик Луис родился 1 февраля 1707 года во дворце Херренхаузена, Ганновер, в семье будущего короля Великобритании курпринца Георга II и его жены, Каролины Бранденбург-Ансбахской; был старшим из девяти детей пары. По отцовской линии Фредерик приходился внуком курфюрсту Ганновера Георгу I, унаследовавшему в 1714 году от своей троюродной тётки корону Великобритании, и Софии Доротее, принцессе Альденской. По материнской линии принц был внуком маркграфа Бранденбург-Ансбахского Иоганна Фридриха и Элеоноры Саксен-Эйзенахской. Мальчик родился практически тайно: при родах присутствовали только доктор и одна акушерка. София Ганноверская считала, что ребёнок Каролины мог родиться мёртвым и был заменён другим ребёнком, неизвестного происхождения. Таинственность рождения принца поддержал и его дед, официально сообщивший о появление на свет принца лишь спустя неделю после его рождения.

Будучи внуком курфюрста Ганновера, с рождения Фридрих получил право именоваться Его Светлейшее Высочество принц Фредерик Ганноверский. Согласно Акту о престолонаследии 1710 года на момент рождения принц занимал четвёртое место в порядке наследования британского престола после своей прабабки, деда и отца. Мальчик был крещён вскоре после рождения на германский манер — Фридрихом Людвигом; восприемниками стали дед принца Георг и король Пруссии Фридрих I. Фредерик имел тяжёлый нос, толстые губы и желтоватый оттенок кожи, за что получил в семье прозвище «грифон».

В год смерти королевы Анны и коронации деда Фредерика его родители и младшие сёстры отплыли в Великобританию, сам же Фредерик Луис по приказу деда остался в Ганновере на попечении Эрнеста Августа, младшего брата Георга I; Фредерик являлся представителем династии, не мог навещать родителей и даже после того, как его отец стал принцем Уэльским, именовался на немецкий манер, но с британским титулом — Его Королевского Высочество принц Фридрих Людвиг Ганноверский. Принц Фредерик был разлучён с родными следующие 14 лет.

В 1722 году по распоряжению матери Фредерик, в числе других членов семьи, был вакцинирован против оспы. 26 июля 1726 года Георг I даровал старшему внуку титулы герцога Эдинбургского, маркиза острова Или, графа Элтема, виконта Лонстона и барона Сноудона. Кроме того, ранее, когда принцу было около 11 лет, король даровал ему титул герцога Глостера и произвёл внука в рыцари Ордена Подвязки.

Принц Уэльский

В 1727 году умер король Георг I и родители Фредерика стали королём и королевой Великобритании. Однако никто не спешил вызывать нового наследника из Ганновера в Лондон. Сам же Фредерик в это время планировал жениться на Вильгельмине Прусской, старшей дочери своей тётки королевы Пруссии Софии Доротеи, что вызвало недовольство обоих королей — и прусского и британского. В конце 1728 года Георг II всё же послал эмиссаров в Ганновер, чтобы те доставили будущего принца Уэльского на его новую родину.

К этому времени король и королева обзавелись ещё несколькими детьми, в том числе и сыном, и Фредерик, имевший любовниц и долги, любивший азартные игры и розыгрыши, не смог вписаться в семью. Долгая разлука отрицательно сказалась на отношениях родителей и сына. Вскоре после прибытия в Лондон принц занял пост казначея Дублинского университета и оставался на нём вплоть до своей смерти в 1751 году; очевидно, с обязанностями Фредерик Луис справлялся хорошо, поскольку его портрет до сих пор занимает главное место в холле дублинского Тринити-колледжа. Король не торопился с провозглашение Фредерика принцем Уэльским: официальная церемония была проведена только 8 января 1729 года после того, как парламент надавил на короля. Ненависть Фредерика к родителям, в особенности к отцу, привела к тому, что Георг II планировал сделать его правителем Ганновера, а наследником британского престола — другого своего сына, герцога Камберлендского.

Очень скоро, благодаря противостоянию с отцом, Фредерик обратил на себя внимание политической оппозиции. При королевском же дворе любимцем был младший брат Фредерика, Уильям Август, которого к тому времени отец, видя, что его старший сын популярен в Британии, собирался сделать правителем Ганновера. У Фредерика завязались тесные отношения с придворным лордом Херви, с котором принца объединяла и общая любовница — Анна Вейн, которая в июне 1732 года родила сына, названного Фицфредерик Вейн. Отцом ребёнка мог быть кто-то из них, либо же Уильям Стенхоуп, с которым у Анны также была связь. Кроме того, любовная связь могла существовать и между Фредериком и Херви. Тем не менее, отношения с Вейн привели к ссоре между ними и дружбе пришёл конец. Херви позже с горечью писал, что Фредерик «лгал… не имел ни малейших колебаний, рассказывая всякую ложь, которая служила его истинным намерениям».

Покровитель искусств

В 1733 году Фредерик и его группа учредили Дворянскую оперу в Линкольнс-Инн-Филдс в противовес генделевской, поддерживаемой королём опере в Королевском театре на Хеймаркете. Принц Уэльский был любителем музыки, играл на альте и виолончели; он наслаждался естественными науками и искусством и как считал лорд Херви, создавал, таким образом, оппозицию родителям во всём.

Херви и Фредерик (под псевдонимом капитан Бодкин) написали вместе театральную комедию, премьера которой состоялась в октябре 1733 года в театре Друри-Лейн. Постановка была разгромлена критиками и оказалась настолько плоха, что даже руководитель театра считал, что вряд ли удастся организовать постановку даже в первый вечер. Он позвал солдат, рассадил их по аудитории для поддержания порядка, и когда спектакль провалился, зрителям были возвращены деньги.

Результатом меценатства Фредерика стала песня «Правь, Британия, морями!», одна из самых известных патриотических песен Великобритании. Слова песни написал Джеймс Томсон, а музыку — композитор Томас Арн. Впервые песня была исполнена 1 августа 1740 года на маскараде Альфреда в Кливдене, загородной резиденции принца и принцессы Уэльских. Томсон, поддерживавший политику принца, посвятил ему свою раннюю работу под названием Liberty.

В противоположность королю Фредерик был знающим ценителем живописи, покровительствовал художникам-иммигрантам, таким как Якопо Амигони и Жан Батист Ван Лоо, который написал портрет Фредерика и его супруги для Уильяма Палтни. Также принц Уэльский был покровителем Филиппа Мерсье, Джона Вуттона, Джорджа Нептона, Джозефа Гоупи и ряда других художников и архитекторов рококо. Ныне сохранилась барка Фредерика в нео-палладианском стиле, дизайн которой был разработан Уильямом Кентом, ранее располагавшаяся во дворце в Кью, в котором жила вдова Фредерика Августа и который был снесён в 1802 году.

Семейная жизнь

Несмотря на первоначально отрицательное отношение к возможному браку Фредерика и Вильгельмины Прусской со стороны отцов принца и принцессы, Георг II продолжил переговоры с Фридрихом Вильгельмом I о браке детей, чему был рад и сам Фредерик, хотя никогда не виделся со своей предполагаемой невестой. Георг был не в восторге от предложения и продолжал переговоры исключительно из дипломатических соображений. Раздосадованный задержкой Фредерик отправил собственного посланника к прусскому двору. В ответ на это разгневанный Георг II отозвал сына в Великобританию из Ганновера. Переговоры провалились окончательно, когда прусский король потребовал, чтобы Фредерика сделали регентом Ганновера.

Другой претенденткой на роль невесты принца Уэльского была Диана Спенсер, дочь Чарльза Спенсера, графа Сандерленда, и Анны Черчилль. По матери леди Диана была любимой внучкой могущественной герцогини Мальборо — фаворитки королевы Анны. Инициатором возможного королевского брака была именно герцогиня, которая давала Диане огромное по тем временам приданое в £ 100000. Фредерик, имевший огромные долги был согласен на брак, но против предложения выступили Роберт Уолпол и король Георг II. В итоге леди Диана стала женой Джон Расселл, который был на момент заключения брака предполагаемым наследником старшего брата.

В 1736 году король и королева устроили брак Фредерика: в жёны ему была выбрана Августа Саксен-Готская, младшая дочь Фридриха II Саксен-Гота-Альтенбургского и Магдалены Августы Ангальт-Цербстской; брак был заключён в Сент-Джеймсском дворце под руководством епископа лондонского Эдмунда Гибсона. Фредерик, славившийся своими любовными похождениями, после свадьбы остепенился. И хотя невеста, выбранная родителями, понравилась Фредерику, отношения с ними так и не наладились. В мае 1736 года Георг II, пребывавший в Ганновере, решил вернуться в Великобританию из-за снижения его популярности; к воротам Сент-Джеймсского дворца даже была прикреплена сатирическая листовка. Королю пришлось возвращаться в плохих погодных условиях; его корабль попал в бурю и по Лондону поползли слухи, что король утонул в море. Королева Каролина была подавлена и испытывала отвращение к бесчувственности Фредерика, который закатил грандиозный пир, пока бушевала буря. Во время регентства королевы принц Уэльский пытался несколько раз развязать скандал с матерью, в которой он видел успешного представителя раздражительного короля. Георг, в конце концов, вернулся в январе 1737 года. Король сразу был болен и слёг в постель. Фредерик стал распространять сплетню о том, что король умирает, и Георгу, несмотря на плохое самочувствие, пришлось посещать официальные мероприятия, чтобы пресечь все неприятные слухи.

Фредерик обратился к парламенту с требованием увеличить его денежное содержание, в чём ему ранее отказал король и что вбило новый клин разногласий между сыном и родителями. По совету Уолпола требование Фредерика было частично удовлетворено с целью погасить конфликт.

В июне 1737 года Фредерик уведомил родителей, что Августа беременна и должна родить в октябре. На самом деле срок наступал гораздо раньше и в конце июля, когда у Августы начались роды, Фредерик под покровом ночи перевёз жену из королевской резиденции с тем, чтобы ни король, ни королева не смогли присутствовать при родах. Георг и Каролина были оскорблены поведением сына. Традиционно свидетелями королевских родов были члены семьи и старшие придворные, чтобы исключить возможность подмены; Августа же вместо спокойных родов в кругу приближённых вынуждена была ездить 1,5 часа в дребезжащей карете пока шли схватки. В компании двух дочерей и лорда Херви Каролина помчалась в Сент-Джеймсский дворец, куда увёз жену Фредерик, где с облегчением обнаружила, что Августа родила «бедную, некрасивую маленькую мышку» вместо «большого, здорового, тучного мальчика»; то, каким родился ребёнок, исключило возможность подмены. Обстоятельства рождения девочки усугубили отчуждение между матерью и сыном. Согласно лорду Херви, Каролина однажды заметила, увидев Фредерика, «Смотри, вот он идёт — этот негодяй! — этот злодей! — я желаю, чтобы земля тут же разверзлась и утащила этого монстра до самых глубин ада!»

Фредерик был отлучён от двора и переселён в Лейстер-Хаус, как когда-то и его родители. И также, как Георг и Каролина, Фредерик сформировал здесь собственный двор, находившийся в оппозиции к королевскому двору. В ноябре 1737 года мать Фредерика была уже серьёзно больна. Король отказал Фредерику, когда тот попросил пропустить его к матери, чему сама Каролина подчинилась; она отправила сыну послание через Уолпола, в которого сообщила, что прощает его. 20 ноября королева скончалась, 17 декабря её тело было захоронено в Вестминстерском аббатстве. Фредерик на похороны матери допущен не был.

После смерти матери принц Уэльский стал примерным семьянином: вместе с женой и 8 детьми принц поселился в Кливдене, где часто охотился и рыбачил. В 1742 году Уолпол оставил должность премьер-министра; реорганизация правительства привела к «оттепели» в отношения отца и сына, да и друзья Фредерика приобрели влияние при дворе. После второго якобитского восстания Фредерик познакомился с Флорой Макдональд, которая была заключена в Тауэр за пособничество в побеге лидера восстания Карла Эдуарда Стюарта. Принц Уэльский способствовал окончательному освобождению Флоры. В 1747 году Фредерик вернулся к политической оппозиции, на что король ответил организацией досрочных всеобщих выборов, на которых партия Фредерика была разгромлена.

Крикет

К моменту прибытия Фредерика в Великобританию, здесь крикет уже сформировался как весьма популярный, азартный и процветающий командный спорт. Возможно, желая ассимилироваться в Великобритании и влиться в местное общество, принц развил в себе академический интерес к крикету, а позже стал настоящим энтузиастом. Он стал делать ставки, покровительствовать игрокам, играл и даже несколько раз сам создавал команду.

Самое раннее упоминание Фредерика в связи с крикетом произошло в отчёте по главному матчу 28 сентября 1731 года между командами Суррея и Лондона. Записи указывают на то, что была установлен специальная площадка и ограждена верёвкой для удобства игроков. Эта практика была новой в 1731 году и с большой вероятностью частично была сделана для удобства королевских особ. Реклама ссылалась на «весь Суррей» как на оппонентов лондонской команды и присутствие принца Уэльского на игре.

В августе 1732 года Whitehall Evening Post сообщили, что Фредерик посетил «отличный матч по крикету» в Кью в четверг 27 июля.

В сезоне 1733 года Фредерик всерьёз увлёкся игрой, фактически войдя в команду графства Суррей. Он распорядился выдать гинею каждому игроку в матче Суррея и Миддлсекса в Моулзи Хёрст. Затем он наградил серебряным кубком объединённую команду Суррея и Миддлсекса, разгромившую команду Кента, пожалуй, лучшую команду на тот момент, в Моулзи Хёрст 1 августа. Это было первое получение в истории крикета любого рода трофея (нежели наличных), хотя и спорно. В пятницу 31 августа принц Уэльский сыграл с сэром Уильямом Гейджем. Результат игры неизвестен; также предположительно это был матч между Сурреем и Сассексом. В последующие годы Фредерик выступал и в роли покровителя, и в роли случайного игрока.

Когда он умер 20 марта 1751 года, крикет получил двойной удар, поскольку его смерть последовала вскоре после смерти Чарльза Леннокса, крупнейшего финансового покровителя игры того времени. Из-за всего случившегося количество первоклассных матчей уменьшило всего за несколько следующих лет, хотя экономические трудности и приоритеты войны того времени конечно тормозили много потенциальных инвесторов.

Смерть и наследие

Политическим амбициям Фредерика не суждено было сбыться: он скончался в Кливдене в возрасте 44 лет. Смерть наступила из-за прорыва нарыва в лёгком, причиной чего историки часто считают удар во время игры в крикет или теннис, хотя это невозможно доказать. Тело принца Уэльского было погребено в Вестминстерском аббатстве 13 апреля 1751 года. Наследником престола стал старший сын Фредерика, Георг Уильям Фредерик, ставший королём в 1760 году.

На смерть принца Уэльского была написана следующая анонимная эпиграмма (вольный перевод С. Маршака и А. Васильева):

«Here lies poor Fred who was alive and is dead, Had it been his father I had much rather, Had it been his sister nobody would have missed her, Had it been his brother, still better than another, Had it been the whole generation, so much better for the nation, But since it is Fred who was alive and is dead, There is no more to be said!»

Прохожий, спит здесь Фред, Кой жил и коего уж нет. Умри его отец, Мы прошептали б: «Наконец!» Сойди в могилу Фредов брат, Легко вздохнул бы стар и млад. Скончайся Фредова сестра, Воскликнули бы мы: «Пора!» А пресекись весь Фредов род, Уж как бы ликовал народ! Но коль преставился лишь Фред, То никому и дела нет.

В честь Фредрика были названы Фредериксбург в Виргинии, Принц Фредерик в Мэриленде и Форт Фредерика в Джорджии.

Потомство

В браке с Августой Саксен-Готской у Фредерика родилось пять сыновей и четыре дочери:

• Августа Фредерика (1737—1813) — была замужем за Карлом Вильгельмом, герцогом Брауншвейг-Вольфенбюттельским, от которого родила семерых детей, среди которых герцог Брауншвейг-Вольфенбюттельский и королева-консорт Великобритании;
• Георг Уильям Фредерик (1738—1820) — король Великобритании с 1760; был женат на Шарлотте Мекленбург-Стрелицкой, дочери Карла Мекленбург-Стрелицкого и Елизаветы Альбертины Саксен-Гильдбурггаузенской; в браке родилось 15 детей, среди которых два короля Великобритании, король Ганновера и отец королевы Виктории;
• Эдвард Август (1739—1767) — герцог Йоркский и Олбани; не женат, детей не имел;
• Елизавета Каролина (1741—1759) — замужем не была, детей не имела;
• Уильям Генри (1743—1805) — герцог Глостерский и Эдинбургский; был женат на Марии Уолпол, внучке премьер-министра Великобритании Роберта Уолпола и вдове Джеймса Уолдгрейва, графа Уолдгрейва; в браке родилось трое детей: две дочери и сын;
• Генри Фредерик (1745—1790) — герцог Камберлендский и Страхарнский; был женат без разрешения короля на вдове Анне Хортон, детей не имел;
• Луиза Анна (1749—1768) — замужем не была, детей не имела;
• Фредерик Уильям (1750—1765) — не женат, детей не имел;
• Каролина Матильда (1751—1775) — была замужем за королём Дании и Норвегии Кристианом VII, разведена по обвинению в супружеской измене; в браке родилось двое детей — будущий король Фредерик VI и принцесса Луиза Августа, отцом которой по слухам был реформатор Струэнзе.

Литература

• Arkell, Ruby Lillian Percival. [books.google.ru/books?id=eKrSAAAAMAAJ&q=Caroline+of+Ansbach&dq=Caroline+of+Ansbach&hl=ru&sa=X&ei=Xg2YVbPYBeLgyQOq1oLoDg&ved=0CBwQ6AEwAA Caroline of Ansbach]. — Oxford University Press, 1939. — 338 p.
• Beatty, Michael A. [books.google.ru/books?id=2xNmOeE7LH8C&pg=PA150&dq=Princess+Caroline+of+Hanover&hl=ru&sa=X&ei=AtyXVbiWNeLMygOprL-gAQ&ved=0CEQQ6AEwBjgK#v=onepage&q=Princess%20Caroline%20of%20Hanover&f=false The English Royal Family of America, from Jamestown to the American Revolution]. — McFarland, 2003. — P. 138—142. — 261 p. — ISBN 0786415584, 9780786415588.
• Buckley, George Bent. [books.google.ru/books?id=w4vsPQAACAAJ&dq=Fresh+Light+on+18th+Century+Cricket&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIy6-J_sKXxwIVSPByCh1UVAAf Fresh Light on 18th Century Cricke]. — Cotterell & Company, 1935. — 261 p.
• [books.google.ru/books?id=h0rnMgEACAAJ&dq=Letters+of+a+Grandmother,+1732–1735:+Being+the+Correspondence+of+Sarah,+Duchess+of+Marlborough+with+Her+Granddaughter+Diana,+Duchess+of+Bedford&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMI2fiO06iPxwIVAfByCh1caAHQ Letters of a Grandmother, 1732-1735. Being the Correspondence of Sarah, Duchess of Marlborough, with Her Grand-daughter Diana, Duchess of Bedford] / ed. Gladys Scott Thomson. — Jonathan Cape, 1943. — 184 p.
• Connely, Willard. [books.google.ru/books?hl=ru&id=OHJaAAAAMAAJ&dq=The+true+Chesterfield%3A+manners%2C+women%2C+education&focus=searchwithinvolume&q=Diana+Spencer The true Chesterfield: manners, women, education]. — Cassell, 1939. — P. 116. — 509 p.
• Fryer, Mary Beacock; Bousfield, Arthur; Toffoli, Garry. [books.google.com/?id=DHLwPQgX24QC&pg=PA33&dq=caroline+of+ansbach+queen#v=onepage&q=caroline%20of%20ansbach%20queen&f=false Lives of the Princesses of Wales]. — Toronto: Dundern Press Limited, 1983. — P. 34. — 80 p. — ISBN 978-0-919670-69-3.
• Gannett, Henry. [books.google.ru/books?id=9V1IAAAAMAAJ&pg=PA131&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false The Origin of Certain Place Names in the United States]. — U.S. Government Printing Office, 1905. — P. 131. — 334 p.
• Hanham, Andrew. [books.google.ru/books?id=QORvlXsmsYQC&printsec=frontcover&dq=Queenship+in+Europe+1660–1815:+The+Role+of+the+Consort&hl=ru&sa=X&ei=ZdiXVc3rKoGVsgHf95vIBw&ved=0CBwQ6AEwAA#v=onepage&q=Queenship%20in%20Europe%201660%E2%80%931815%3A%20The%20Role%20of%20the%20Consort&f=false Queenship in Europe 1660–1815: The Role of the Consort] / ed. Clarissa Campbell Orr. — Cambridge University Press, 2004. — P. 276–299. — 419 p. — ISBN 0-521-81422-7.
• Louda, Jiří. [books.google.ru/books?id=NzY_PgAACAAJ&dq=editions:3BG4Be8TGiwC&hl=ru&sa=X&ved=0CCoQ6AEwAmoVChMIxpLDtoj3xgIVTFksCh3tEwLS Lines of Succession: Heraldry of the Royal Families of Europe] / Michael Maclagan. — London: Little, Brown Book Group Limited, 1999. — P. 32. — 308 p. — ISBN 0316848204, 9780316848206.
• Marples, Morris. [books.google.ru/books?id=Ol4DAAAAMAAJ&q=Poor+Fred+and+the+Butcher+:+Sons+of+George&dq=Poor+Fred+and+the+Butcher+:+Sons+of+George&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIq9jBl4icxwIVAdksCh2MAwlj Poor Fred and the Butcher: sons of George II]. — Joseph, 1970. — 243 p.
• McCann, Timothy J. [books.google.ru/books?id=BZdnAAAAMAAJ&q=Sussex+Cricket+in+the+Eighteenth+Century&dq=Sussex+Cricket+in+the+Eighteenth+Century&hl=ru&sa=X&ved=0CCIQ6AEwAWoVChMIhImQiY-cxwIVSZAsCh0ypgtx Sussex cricket in the eighteenth century]. — Sussex Record Society, 2004. — 218 p.
• Quennell, Peter. [books.google.ru/books?id=9hAMAQAAIAAJ&dq=editions:KXkns12jcW0C&hl=ru Caroline of England: an Augustan portrait]. — London: Collins, 1939. — P. 291. — 349 p.
• Thomas, Adrian E. [books.google.ru/books?id=HV9tCQAAQBAJ&pg=PA86&dq=Prince+Friedrich+Ludwig+of+Hanover&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIs7291LL7xgIVA1UsCh1P7wgy#v=onepage&q=Prince%20Friedrich%20Ludwig%20of%20Hanover&f=false The Life and Times of the English Princes of Wales]. — Troubador Publishing Ltd, 2015. — P. 86—90. — 160 p. — ISBN 0956973507, 9780956973504.
• Van der Kiste, John. [books.google.ru/books?id=yQc7AwAAQBAJ&printsec=frontcover&dq=editions:VAdUH2dOMtMC&hl=ru&sa=X&ei=8veXVavkOouyswGRjqQg&ved=0CBsQ6AEwAA#v=snippet&q=Caroline&f=false George II and Queen Caroline]. — Stroud, Gloucestershire: The History Press, 2013. — 240 p. — ISBN 0750954485, 9780750954488.
• Waghorn, H. T. [books.google.ru/books?id=SFeknQEACAAJ&dq=The+Dawn+of+Cricket&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIiLvW88GXxwIVRLxyCh0EjgKz The Dawn of Cricket] / George Robert Canning HARRIS (Baron Harris.). — R. Tomsett & Company, 1906. — 204 p.
• Waghorn, H. T. [books.google.ru/books?id=VHAxMwEACAAJ&dq=Cricket+Scores,+Notes,+etc.+(1730–1773)&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIpMfG3YmcxwIVxH8sCh1D_AVo Cricket Scores, Notes Etc from 1730-1773]. — Blackwood, 1899.
• Weir, Alison. [books.google.ru/books?id=7nZ90l1_IzAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Britain's Royal Families: The Complete Genealogy]. — Random House, 2011. — P. 277—278. — 400 p. — ISBN 1446449114, 9781446449110.

• Michael De-la-Noy. [books.google.ru/books?id=dx52AAAAIAAJ&q=The+King+Who+Never+Was:+The+Story+of+Frederick,+Prince+of+Wales&dq=The+King+Who+Never+Was:+The+Story+of+Frederick,+Prince+of+Wales&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIiIiU2pecxwIVywUsCh10HQt2 The King Who Never Was: The Story of Frederick, Prince of Wales]. — London: Peter Owen, 1996. — 240 p. — ISBN 072060981X, 9780720609813.
• John Walters. [books.google.ru/books?id=jlkDAAAAMAAJ&q=The+Royal+Griffin:+Frederick,+Prince+of+Wales,+1707-51&dq=The+Royal+Griffin:+Frederick,+Prince+of+Wales,+1707-51&hl=ru&sa=X&ved=0CBwQ6AEwAGoVChMIma3Mn5icxwIVQdYsCh1Y-Apn The Royal Griffin: Frederick, Prince of Wales, 1707-51]. — London: Stein and Day, 1972. — 232 p. — ISBN 0812814967, 9780812814965.

Ссылки

• [www.thepeerage.com/p10097.htm#i100970 Frederick Louis Hanover, Prince of Wales] (англ.). Thepeerage.com. Проверено 25 июля 2015.
• [www.wardsbookofdays.com/24march.htm Ward's Book of Days. March 24th] (англ.). Ward’s Book of Days. Проверено 25 июля 2015.
• [www.npg.org.uk/collections/search/person/mp01678 Frederick Lewis, Prince of Wales (1707-1751), Son of George II; father of George III] (англ.). National Portrait Gallery, London. Проверено 25 июля 2015.

Предки Фредерика, принца Уэльского

16. Георг (1582—1641) герцог Брауншвейг-Люнебургский               8. Эрнст Август (1629—1698) курфюрст Ганновера                       17. Анна Элеонора Гессен-Дармштадтская (1601—1659)                 4. Георг I (1760—1727) король Великобритании, Ирландии и Ганновера                             18. Фридрих V (1596—1632) курфюрст Пфальца               9. София Ганноверская (1630—1714)                         19. Елизавета Стюарт (1596—1662)                 2. Георг II (1683—1760) король Великобритании, Ирландии и Ганновера                                   20. Георг (1582—1641) герцог Брауншвейг-Люнебургский               10. Георг Вильгельм (1624—1705) герцог Брауншвейг-Люнебургский                       21. Анна Элеонора Гессен-Дармштадтская (1601—1659)                 5. София Доротея Брауншвейг-Целльская (1666—1726)                               22. Александр де Ольбрёз               11. Элеонора де Ольбрёз (1639—1722)                         23. Жакетта дю Бас-Вандре и де Сен-Марк                 1. Фредерик Луис                                         24. Иоахим Эрнст (1583—1625) маркграф Бранденбург-Ансбахский               12. Альбрехт II (1620—1687) маркграф Бранденбург-Ансбахский                       25. София Сольмс-Лаубахская (1594—1651)                 6. Иоганн Фридрих (1654—1686) маркграф Бранденбург-Ансбахский                             26. Иоахим Эрнст граф Эттинген-Эттингенский               13. София Маргарита Эттинген-Эттингенская (1634—1664)                         27. Анна Сибилла Сольмс-Зонненвальдская                 3. Каролина Бранденбург-Ансбахская (1683—1737)                                     28. Вильгельм (1598—1662) герцог Саксен-Веймарский               14. Иоганн Георг I (1634—1686) герцог Саксен-Эйзенахский                       29. Элеонора Доротея Ангальт-Дессауская (1602—1664)                 7. Элеонора Саксен-Эйзенахская (1662—1696)                               30. Эрнст (1594—1632) граф Сайн-Витгенштейн-Сайн               15. Иоганетта Сайн-Витгенштейн (1632—1701)                         31. Луиза Юлиана Эрбахская (1603—1670)               </center>

Отрывок, характеризующий Фредерик, принц Уэльский

В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.