Перри, Фред

Фред Перри
Место рождения	Стокпорт, Чешир, Англия (ныне — в графстве Большой Манчестер)
Место смерти	Мельбурн, Австралия
Завершение карьеры	1939
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Наивысшая позиция	1 (1934)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	Победа (1934)
Франция	Победа (1935)
Уимблдон	Победа (1934-36)
США	Победа (1933-34, 1936)
Завершил выступления

Спортивные награды
Настольный теннис
Чемпионаты мира
Серебро	Стокгольм 1928	парный разряд
Золото	Будапешт 1929	одиночный разряд

Фредерик Джон (Фред) Перри (англ. Frederick John "Fred" Perry, 18 мая 1909, Стокпорт, Англия — 2 февраля 1995, Мельбурн, Австралия) — английский теннисист 1930-х годов, первая ракетка мира в 1934—1936 годах и чемпион мира по настольному теннису 1929 года. Победитель 14 турниров Большого шлема, в том числе 8 турниров в одиночном разряде, первый теннисист в истории, кто сумел выиграть все 4 турнира Большого шлема (не в один год). Четырёхкратный обладатель Кубка Дэвиса со сборной Великобритании. Двукратный победитель профессионального чемпионата США. Член Международного зала теннисной славы с 1975 года;

Биография

Фредерик Джон Перри родился в 1909 году в Стокпорте в семье ткача Сэмюэла Перри. Его отец впоследствии сделал политическую карьеру в Кооперативной партии (на выборах выступающей единым блоком с лейбористами), что было связано с постоянными переездами. Детство Фреда проходило в Болтоне, в Уолси, а затем в Лондоне. В 1929 году его отец стал членом британского парламента от Лейбористской партии.

Впервые посетив США в 1931 году, Перри был очарован этой страной и завёл себе множество приятелей в голливудских кругах. Эти знакомства сыграли свою роль в решении о переходе в профессионалы в конце 1936 года. После перехода в профессионалы Перри, обосновавшийся в США, зарабатывал на жизнь как участием в теннисных турне, так и тренерской работой. На паях со своим соперником по профессиональным турне Эллсуортом Вайнзом он стал владельцем теннисного клуба Беверли-Хиллз, популярного среди деятелей шоу-бизнеса.

Получив в 1938 году американское гражданство, Перри в годы Второй мировой войны служил в ВВС США инструктором по физической подготовке и реабилитации. После войны он работал тренером в Бока-Ратоне (Флорида) и на Ямайке, а с 1948 года сотрудничал как комментатор с радиослужбой BBC (позже также с газетой Daily Telegraph), не пропустив ни одного дня розыгрышей Уимблдонского турнира вплоть до 1983 года. В 1950 году он основал линию спортивной одежды Fred Perry, со временем ставшую одной из известнейших в мире. В 1961 году он продал свои акции в этой фирме, оставаясь, однако, её лицом.

Перри проводил большую часть года в США, появляясь в Англии, где его членство во Всеанглийском теннисном клубе было аннулировано после перехода в профессионалы, не больше, чем на три месяца. Тем не менее он некоторое время тренировал сборную Великобритании в 1950-е годы. Он также участвовал в усилиях по развитию тенниса в СССР и Израиле.

За свою жизнь Фред Перри был женат четыре раза: в 1935 году на киноактрисе Хелен Винсон, в 1941 году на модели Сандре Бро, в 1945 году на Лоррейн Уолш и наконец в 1952 году на Барбаре Рейс. Барбара, или Бобби, у которой к моменту свадьбы уже был сын Дэвид от первого брака, родила Фреду также дочь Пенни. Фред Перри умер в феврале 1995 года в Мельбурне, куда приехал на Открытый чемпионат Австралии по теннису.

Спортивная карьера

Любительская карьера

В начале спортивной карьеры Фред Перри занимался настольным теннисом, в 19 лет став вице-чемпионом мира в парном разряде, а год спустя завоевав золотую медаль в одиночном. В дальнейшем, однако, в центре его интересов оказался большой теннис, с которым он впервые познакомился как зритель в возрасте 14 лет. Этот переход он совершил по настоянию отца, который неодобрительно относился к его занятиям настольным теннисом.

С 1929 года Перри выступал за миддлсекский клуб Chiswick Park. В этом же году он дошёл до третьего круга на Уимблдоне, а на следующий год был приглашён в состав британской команды из четырёх игроков, направлявшейся с турне в США. С 1931 года Перри выступал за сборную Великобритании в Кубке Дэвиса. В первый год в сборной он принёс ей 15 очков в 18 играх с соперниками из Монако, Бельгии, ЮАР, Японии, Чехословакии, США и наконец, Франции в раунде вызова, определяющем обладателей главного трофея. Три встречи он проиграл в матчах с американцами в межзональном турнире и с французами в финале, но в обоих матчах принёс команде по очку. В 1932 году он дважды выиграл турниры «Большой четвёрки» (название «Большой шлем» появится только через год) в смешанном парном разряде, а со сборной дошёл до полуфинала Европейской зоны Кубка Дэвиса, где, уже взяв две игры у соперников из Германии, неожиданно уступил в пятом, решающем, поединке против Даниэля Пренна.

В 1933 году именно Перри помешал завоеванию первого в истории Большого шлема, остановив в пятисетовом финале чемпионата США австралийца Джека Кроуфорда, до этого выигравшего чемпионат Австралии, чемпионат Франции и Уимблдонский турнир. Он также прервал со сборной Великобритании серию из шести подряд побед в Кубке Дэвиса французской сборной, завоевав кубок для своей страны впервые с 1913 года.

На следующий год Перри уже сам победил в трёх из четырёх турниров Большого шлема в одиночном разряде, в том числе и на Уимблдоне. Завоевать Большой шлем ему помешало поражение в четвертьфинале чемпионата Франции от Джорджо де Стефани. С победой Перри на Уимблдоне связан скандальный эпизод, известный по его воспоминаниям. Лёжа в ванне после победы в финале над Кроуфордом, он услышал, как открылась дверь и член организационного комитета турнира сказал австралийцу: «Поздравляю. Жаль, что сегодня победил не сильнейший» и преподнёс тому бутылку шампанского. Выскочив из ванной, Кроуфорд уже не застал функционера в номере, а вручаемый в виде награды клубный галстук, который тот должен был ему преподнести лично, был повязан на спинку стула. Перри и его родные в дальнейшем связывали такое отношение с тем, что для организаторов турнира он был чужаком — выходцем с севера, не аристократом, да ещё сыном члена парламента от лейбористов.

С 1933 по 1936 год Перри выиграл в общей сложности восемь турниров Большого шлема в одиночном разряде и ещё четыре в мужском и смешанном парном разряде, став первым, кто победил во всех четырёх турнирах этой серии (хотя и не подряд), и на протяжении трёх лет оставаясь бесспорным лидером мирового мужского тенниса. На его счету в эти годы были «гостевые» победы над Кроуфордом в Австралии в 1934 году и над новой звездой американского тенниса Доном Баджем в США в 1936 году. Уимблдон он выиграл три раза подряд (в том числе в последний раз разгромив в финале немца Готфрида фон Крамма, которому отдал всего два гейма за весь матч после того, как тот в самом начале игры получил небольшую травму), а Кубок Дэвиса — четыре, за четыре финала не отдав соперникам ни одной игры. Перри до сих пор, через три четверти века, остаётся рекордсменом сборной Великобритании по количеству побед в играх (45 при всего семи поражениях).

Профессиональная карьера

Как теннисист-любитель, Фред, хотя и числился сотрудником фирмы спортивного инвентаря Spalding, фактически оставался на иждивении своего отца. Обещания Ассоциации лаун-тенниса обеспечить его работой в жизнь так и не воплотились, и в конце 1936 года, после третьей победы в чемпионате США, Перри принял предложение присоединиться к профессиональному теннисному турне, в котором соперничал со знаменитым американцем Элсуортом Вайнзом. Вайнз, бывший на два года моложе и немного выше Перри, перешёл в профессионалы раньше и считался лучшим в этой категории теннисистов. Первое турне оборвалось, едва начавшись, из-за болезни Вайнза, когда Перри выиграл три первых матча. После возобновления серии лидерство в ней переходило от одного игрока к другому, и оказалось, что комментаторы, предрекавшие мастеру подачи Вайнзу лёгкую победу, ошибались. Тем не менее по итогам турне, завершившегося в мае 1937 года, Вайнз победил 32-29. Турне оказалось рекордным по сборам за всю историю профессионального тенниса к тому моменту, и чистый заработок Перри составил 91 тысячу долларов (Вайнз получил 34 тысячи и ещё 57 тысяч разделили между собой организаторы). По окончании американского турне соперники провели короткую серию матчей в Англии и Ирландии, которую Перри выиграл с общим счётом 6-3, сравнявшись с Вайнзом по общему количеству побед в их встречах в ранге профессионалов.

Следующее совместное турне состоялось в 1938 году, и на его завершающих этапаз Вайнз ушёл в уверенный отрыв, победив, по одним данным, с общим счётом 49-35, а по другим 48-35. Осенью 1938 года он принял участие в своём первом профессиональном турнире — чемпионате США среди профессионалов — и в отсутствие Вайнза легко победил и в одиночном разряде, и в парном (где его партнёром был Винсент Ричардс). Осенью короткое совместное турне с Вайнзом по странам Карибского бассейна завершилось вничью.

Другими соперниками Перри по турне были сначала Билл Тилден, а позже Дон Бадж. Бадж, перешедший в профессионалы после завоевания Большого шлема в 1938 году, легко выиграл их совместное турне на следующий год с общим счётом 28-8. Позже на профессиональном чемпионате США в отсутствие Баджа Перри и Вайнз встретились в финале, который выиграл американец со счётом 8-6, 6-8, 6-1, 20-18 и который стал самым ярким в истории их встреч.

После начала войны в Европе Перри, оставшийся в США, продолжал выступления в профессиональных турнирах. Он проиграл Баджу в финале профессионального чемпионата США 1940 года, затем в 1941 году, пока Бадж совершал очередное турне, стал победителем нескольких профессиональных турниров, включая чемпионат США, где его соперником в финале был менее опытный Ричард Скин, и выиграл своё собственное турне с Тилденом. Травма руки помешала ему полноценно провести следующий сезон, а в 1943 и 1944 годах он находился на военной службе в ВВС США и не участвовал в турнирах. В 1945 году он принял участие в «чемпионате мира среди профессионалов на твёрдых кортах», где в полуфинале проиграл Бобби Риггсу, а в матче за третье место — ветерану Тилдену, но победил с Баджем в парном разряде. В 1947 году 38-летний Перри принял участие в показательном турне с Дэном Маскеллом по Англии, целью которого было возрождение интереса к теннису среди британской публики.

В 1975 году имя Фреда Перри было включено в списки Международного зала теннисной славы. В 1984 году, в 50-ю годовщину его первой уимблдонской победы, Всеанглийский теннисный клуб воздвиг в его честь статую.

Стиль игры

Начав играть в большой теннис только в 18 лет, Фред Перри быстро отработал неожиданный для соперников резаный удар закрытой ракеткой. Напротив, игра открытой ракеткой, которую он держал континентальным хватом, ему некоторое время не давалась: у него не получалось отбивать мяч сразу после отскока, когда удар выходит наиболее сильным (этот удар ввёл в обиход Анри Коше). После того, как он освоил это искусство, он стал быстро и часто выходить к сетке, что стало частью его игрового стиля. Его удары не отличались исключительной силой, но он атаковал непрерывно и без устали, всё время держа соперника в напряжении, а стремительное передвижение по корту помогало ему доставать сложные мячи.

Поведение Перри на корте в эпоху, когда ценилось спортивное джентльменство, не было образцовым. Спортивную форму он поддерживал, тренируясь с футболистами лондонского «Арсенала». На корте он поддразнивал и провоцировал соперников, всячески демонстрируя своё превосходство и пренебрежительно отзываясь об их удачных ударах. Это поведение делало его любимцем галёрки.

Участие в финалах турниров Большого шлема за карьеру (17)

Одиночный разряд (10)

Победы (8)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1933	Чемпионат США	Джек Кроуфорд	6-3, 11-13, 4-6, 6-0, 6-1
1934	Чемпионат Австралии	Джек Кроуфорд	6-3, 7-5, 6-1
1934	Уимблдонский турнир	Джек Кроуфорд	6-3, 6-0, 7-5
1934	Чемпионат США (2)	Уилмер Эллисон	6-4, 6-3, 3-6, 1-6, 8-6
1935	Чемпионат Франции	Готфрид фон Крамм	6-3, 3-6, 6-1, 6-3
1935	Уимблдонский турнир (2)	Готфрид фон Крамм	6-2, 6-4, 6-4
1936	Уимблдонский турнир (3)	Готфрид фон Крамм	6-1, 6-1, 6-0
1936	Чемпионат США (3)	Дон Бадж	2-6, 6-2, 8-6, 1-6, 10-8

Поражения (2)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1935	Чемпионат Австралии	Джек Кроуфорд	6-2, 4-6, 4-6, 4-6
1936	Чемпионат Франции	Готфрид фон Крамм	0-6, 6-2, 2-6, 6-2, 0-6

Мужской парный разряд (3)

Победы (2)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1933	Чемпионат Франции	Патрик Хьюз	Адриан Квист Вивиан Макграт	6-2, 6-4, 2-6, 7-5
1934	Чемпионат Австралии	Патрик Хьюз	Адриан Квист Дональд Тёрнбулл	6-8, 6-3, 6-4, 3-6, 6-3

Поражение (1)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1935	Чемпионат Австралии	Патрик Хьюз	Джек Кроуфорд Вивиан Макграт	4-6, 6-8, 2-6

Смешанный парный разряд (4)

Победы (4)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1932	Чемпионат Франции	Бетти Натхолл-Шумейкер	Хелен Уиллз-Муди Сидней Вуд	6-4, 6-2
1932	Чемпионат США	Сара Палфри	Хелен Джейкобс Эллсуорт Вайнз	6-3, 7-5
1935	Уимблдонский турнир	Дороти Раунд	Нелл Холл-Хопман Гарри Хопман	7-5, 4-6, 6-2
1936	Уимблдонский турнир (2)	Дороти Раунд	Сара Палфри Дон Бадж	7-9, 7-5, 6-4

Участие в финалах Кубка Дэвиса за карьеру (5)

Результат	Год	Место финала	Команда	Соперник	Счёт
Поражение	1931	Париж	Великобритания Ч. Кингсли, Б. Остин, Ф. Перри, П. Хьюз	Франция Ж. Боротра, Ж. Брюньон, А. Коше	2-3
Победа	1933	Париж	Великобритания Г. Ли, Б. Остин, Ф. Перри, П. Хьюз	Франция Ж. Боротра, Ж. Брюньон, А. Коше, А. Мерлен	3-2
Победа	1934	Уимблдон	Великобритания Г. Ли, Б. Остин, Ф. Перри, П. Хьюз	США С. Вуд, Дж. Лотт, Л. Стофен, Ф. Шилдс	4-1
Победа	1935	Уимблдон	Великобритания Б. Остин, Ф. Перри, Р. Таки, П. Хьюз	США Д. Бадж, Дж. ван Рин, У. Эллисон	5-0
Победа	1936	Уимблдон	Великобритания Б. Остин, Ф. Перри, Р. Таки, П. Хьюз	Австралия А. Квист, Дж. Кроуфорд	3-2

См. также

• Лакост, Рене

Литература

• Allison Danzig. Fred Perry // Bud Collins' Tennis Encyclopedia / Bud Collins, Zander Hollander (Eds.). — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1997. — P. 106—107. — ISBN 1-57859-000-0.

Ссылки

• [www.tennisfame.com/famer.aspx?pgID=867&hof_id=237 Профиль на сайте Международного зала теннисной славы]  (англ.)
• [www.wimbledon.org/en_GB/about/history/fred_perry.html Профиль на сайте Уимблдонского турнира]  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

---

• [www.sports.ru/tribuna/blogs/nitkina/100338.html Статья о Перри] на Sports.ru

Отрывок, характеризующий Перри, Фред

– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.