Фрейдизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Не следует путать с психоанализом — дисциплиной, объединяющей различные концепции (к примеру, «селф-психологию» Х. Кохута и «эго-психологию» А. Фрейд).

Фрейдизм (англ. Freudianism[1], также называется «ортодоксальный психоанализ» и «фрейдизм-лаканизм») — направление в глубинной психологии, названное по имени австрийского психолога З. Фрейда. Фрейдизм является первым и одним из наиболее влиятельных направлений в психоанализе. Длительное время фрейдизм, в современном его понимании (на описываемый период данного термина не существовало в принципе), de facto и являлся психоанализом; исключительно в начале 1910-х годов[2], когда в рядах Венского психоаналитического сообщества[en] произошёл раскол и его покинули Отто Ранк, Вильгельм Райх, Альфред Адлер, Карл Густав Юнг и их последователи[3], впервые начался процесс отделения непосредственно фрейдизма от иных психоаналитических концепций[4], таких как «индивидуальная психология» Адлера, «аналитическая психология» Юнга и ряда других.

Фрейдизм принято считать «ортодоксальным (или „классическим“) психоанализом» по причине того, что именно с именем З. Фрейда (в первую очередь) связывают историю возникновения и развития психоанализа, в то время как сам учёный данную «заслугу» считал корректным приписывать не себе, а своему коллеге — венскому врачу Йозефу Брейеру[5]. Фрейдизмом-лаканизмом «фрейдизм» называют, соответственно, по фамилиям отца-основателя психоанализа и французского психолога и философа Жака Лакана, одного из наиболее известных и авторитетных психоаналитиков, разделявших взгляды ортодокса — так, к примеру, широко известен знаменитый лозунг Лакана, точно характеризующий его научную деятельность в общем и семинары в частности: «Назад к Фрейду»[6].





Зарождение фрейдизма

Основная статья: Фрейд, Зигмунд#Зарождение психоанализа

Первые идеи, заложившие фундамент для фрейдизма, начали формироваться во время, когда З. Фрейд был студентом старших курсов медицинского факультета Венского университета. Одним из первых крупных толчков к зарождению данного направления в психологии было посещение Фрейдом семинаров и открытых уроков известного французского врача-психиатра Жана Шарко, который исследовал причины возникновения и лечение истерии, в частности, применение для данных целей гипноза[7][8]. Опыт и знания, полученные Фрейдом в ходе своей парижской стажировки у Шарко, в дальнейшем нашли применение в ходе совместной работы с венским учёным Йозефом Брейером, который разрабатывал сильно воодушевивший Фрейда метод лечения истерии под названием «катартический метод». От последнего, впрочем, сам Фрейд вскоре отказался, признав его несовершенным и заменив другим подходом к лечению, методом свободных ассоциаций, который стал одним из краеугольных камней фрейдизма[9][10]. Совместно с Брейером Фрейдом была написана важнейшая для возникновения новой науки работа — книга «Исследования истерии» (1895), которая, помимо прочего, дала толчок к возникновению одной из важнейших для фрейдизма идей — концепции трансфера (переноса)[11], а также легла в основу появившимся позднее представлениям об эдиповом комплексе и инфантильной (детской) сексуальности[12].

Финальным открытием, положившим начало фрейдизму, стала разработка техники толкования сновидений (1900). Эту технику З. Фрейд считал своим величайшим открытием, «озарением», которые, по его словам, «выпадают на долю человека, но только раз в жизни»[13]. Начиная с 1902 года формирование фрейдизма происходило семимильными шагами, новое направление в психологии начало приобретать всё больше последователей, неустанно привлекая интерес молодых учёных, к концу десятилетия сплотившихся под управлением Фрейда в «Венское психоаналитическое объединение»[en][14].

Общая характеристика фрейдизма

Научная теория З. Фрейда впитала в себя множество различных идей, подчерпнутых отцом-основателем из работ и концепций различных известных учёных. Так, к примеру, фрейдизм позаимствовал достаточно многое из монадологии Готфрида Вильгельма Лейбница (по Лейбницу, монады есть единичные элементы реальности, отличные от атомов и представляющие собой непротяженную психическую сущность, имеющую психическую основу) и концепции порога сознания Иоганна Фридриха Гербарта, который полагал, что ряд человеческих идей, располагающихся «ниже» порога сознания, бессознательны. Немалое влияние на Фрейда оказали также воззрения Густава Теодора Фехнера, подобно Гербарту разрабатывавшему идею бессознательного и, в частности, предложившего визуализировать понятие «психика» посредством изображения айсберга[15]. На развитие психоаналитической концепции Фрейда существенное влияние оказали также эволюционная теория Чарльза Дарвина, «катартический метод» Йозефа Брейера и теория Жана Шарко о воздействии гипноза для лечения истерии. Множество идей Фрейд почерпнул из трудов Карла Густава Каруса (а именно предположение о том, что бессознательная психическая деятельность проявляется через переживания и сны), Эдуарда Гартмана и его «Философии бессознательного» и Артура Шопенгауэра (выделявшего «волю к жизни», которую Фрейд обозначил как Эрос)[16]. Значительное влияние на формирование взглядов Фрейда оказал немецкий философ и психолог Теодор Липпс, посвятивший несколько работ бессознательным психическим процессам[17].

На современном этапе развития психоаналитической мысли, согласно С. Ю. Головину, под «фрейдизмом» чаще всего понимают весь комплекс идей и трудов Фрейда — так называемую «фрейдистскую метапсихологию»[18]. «Ядром» фрейдизма, по Зинченко — Мещерякову, является мысль о том, что основная движущая сила развития личности представлена инстинктивными влечениями — сексуальным и агрессивным. Поскольку антиподом удовлетворению данных влечений выступают запреты и ограничения, накладываемые окружающим миром, первые претерпевают процесс вытеснения, образуя таким образом бессознательное человека[1]. Согласно фрейдистской метапсихологии, доступ вытесненного содержимого из области бессознательного к сознанию возможен исключительно в символической форме — к примеру, в виде оговорок, произведений искусства, невротических симптомов[19]. Базовое для ортодоксального психоанализа понимание психического аппарата рассматривает последний состоящим из трех инстанций — Оно, Я и Сверх-Я; Оно, таким образом, вмещает в себя требующие удовлетворения влечения, в то время как Сверх-Я (формирующееся посредством социализации человека) выступает в роли «цензора» личности. Конфликт между двумя инстанциям разрешается структурой Я, основной задачей которой является «примирение» между желаемым и допустимым, что осуществляется путём выработки определенных защитных механизмов. В случае, когда защиты дают сбой, возможно возникновение невроза — что приходится на этап раннего развития личности, когда индивид мужского пола переживает Эдипов комплекс, а женского — комплекс Электры. Во фрейдизме именно эти два комплекса являются ядром любого невроза[1].

Ключевые идеи метапсихологии З. Фрейда, по мнению Б. Д. Карвасарского, были высказаны в работах «Навязчивые действия и религиозные обряды» (1907 г., идея о неврозе как «индивидуальной религиозности, религии как всеобщем неврозе навязчивых состояний»), «Тотем и табу» (1913 г., интерпретация проблемы возникновения запретов, или табу, и тотемической религии), «Будущее одной иллюзии» и «Моисей и монотеизм» (1927 и 1937 гг., связь между развитием невроза индивидуума и стадиями развития всего общества в целом)[20].

Основные понятия и концепции

Структурная модель психики

В ходе клинической практики Фрейд неоднократно наблюдал у своих пациентов множественные конфликты, вызванные, по его мнению, противостоянием между влечениями, — в частности, он установил, что социально детерминированные запреты зачастую ограничивают проявление биологических побуждений. На основании данных наблюдений учёный разработал оригинальную концепцию психической организации, выделив три структурных элемента личности: «Оно» (или «Ид», нем. Das es), «Я» (или «Эго», нем. Ego) и «Сверх-Я» (или «Супер-Эго», нем. Das Über-Ich)[21].


Элементы психической организации по Фрейду

Понятие «Оно» (Ид) было позаимствовано Фрейдом у немецкого врача Георга Гроддека[en], который использовал его для обозначения неизвестной силы, управляющей поступками человека. В переписке с Гроддеком Фрейд выражал восхищение открытием коллеги и настаивал, чтобы аналитики (во избежание недоразумений) противопоставляли не сознательное бессознательному, а «Я» вытесненному материалу. Понятие окончательно утвердилось в психоаналитическом лексиконе после публикации работы «Я и Оно» в 1923 году. Позднее, описывая происхождение термина, Фрейд ссылался уже не на Гроддека, а на Ницше, который употреблял это слово для обозначения безличного, природно-необходимого в человеке[22]. «Оно», согласно фрейдовской концепции, служит основой для двух других проявлений личности, содержит энергию для них. «Оно», по сути, статично — не находясь под влиянием внешнего мира и не контактируя с ним, «Оно» не меняется с течением жизни человека. Данная часть психики примитивна и неорганизованна; её основная задача — ослабление состояния напряжения, усиление удовольствия и сведение к минимуму дискомфорта. Содержание «Оно» бессознательно и включает примитивные импульсы, а также те мысли, которые человек оценивает как недопустимые и сознательно отвергает. При этом, по мнению Фрейда, вытесненные из сознания в бессознательное идеи «всё же обладают способностью воздействовать на поведение человека с неослабевающей интенсивностью и без участия какого-либо контроля сознания»[23].

«Я» (Эго) — это, по сути, и есть личность человека, олицетворение его разума. «Я» осуществляет контроль над всеми процессами, проходящими в психике индивидуума. Его основная функция заключается в поддержании взаимосвязи между инстинктами и действиями. «Я» регулируется принципом реальности, в то время как «Оно» — принципом удовольствия. «Я», по Фрейду, черпает энергию для своего функционирования из «Оно», находясь как бы между молотом и наковальней: с одной стороны, «Я» обороняется от требований «Оно» (в удовлетворении бессознательных желаний), с другой — вечно защищается от давления «Сверх-Я», выполняющего функции цензуры; таким образом, сущность деятельности «Я» заключается в гармонизации сил, воздействующих на него[24]. Фрейд писал: «В своём отношении к Ид Эго напоминает всадника, который должен держать в узде превосходящего его по силе коня, с той лишь разницей, что всадник пытается сделать это своими собственными силами, тогда как Эго пользуется заимствованными»[25].

«Сверх-Я» (Супер-Эго) — психическая инстанция, которая включает «родительский авторитет, самонаблюдение, идеалы, совесть. В метафорическом значении „Супер-Эго“ выступает в качестве внутреннего голоса, цензора, судьи»[26]. Основная деятельность «Сверх-Я» заключается в ограничении, запрещении или осуждении деятельности сознания («Я»), а также бессознательного («Оно»). Именно «Сверх-Я» ответственно за существующие у личности моральные нормы[27]. «Сверх-Я» формируется с распадом эдипова комплекса. Фрейд был уверен, что основное влияние на формирование «Сверх-Я» оказывают родители, а впоследствии его содержание дополняется нормами и ценностями общественных институтов и групп вне пределов семьи. «Сверх-Я», по мнению психоаналитиков, считается сформированным, когда внешний (родительский) контроль заменяется внутренним (самоконтролем). «Сверх-Я» находится в вечном конфликте с «Я», пытаясь «убедить» сознание человека в превосходстве и преимуществе идеалистических целей над прагматическими[28].

Психосексуальные фазы развития

Основная статья: Психосексуальное развитие

Фрейд полагал, что человек рождается с неким количеством сексуальной энергии (либидо), которая по мере его взросления проходит определённые стадии развития. Эти стадии, связанные с различными эрогенными зонами, представляют собой биологически детерминированную последовательность. Главным фактором, определяющим развитие человека, является сексуальный инстинкт, «прогрессирующий от одной эрогенной зоны к другой в течение жизни человека». На каждом этапе психосексуального развития, по Фрейду, конкретный участок тела или орган стремится к объектам или действиям с целью вызова наслаждения — таким образом, прохождение человеком заданных стадий определено изначально и происходит вне зависимости от культурного уровня либо чего-то иного[29]. В наиболее общем смысле под термином «психосексуальное развитие» понимается «движение ребёнка от инфантильных способов удовлетворения влечений к более зрелым, позволяющим в конечном итоге вступить в сексуальный контакт с человеком противоположного пола»[30].

Каждая последующая стадия психосексуального развития, согласно представлениям Фрейда, всегда доминирует над предыдущей, однако сохраняет её дериваты. Важнейшей стадией Фрейд считал фаллическую, поскольку именно в ней разворачивается эдипов комплекс — если ребёнок сможет успешно идентифицировать себя с родителем своего пола, то комплекс будет разрешён, если же нет, то влияние внутреннего конфликта может кардинальным образом повлиять на последующий выбор объекта любви и фиксацию сексуальной ориентации — гомо- или гетеросексуальной. Помимо этого, при наличии любого рода нарушений в прохождении каждой из стадий в период зрелой генитальной сексуальности (генитальной стадии) человек может испытывать определённую психическую заторможенность или искажения в психосексуальном развитии: «психические дериваты ранней сексуальности нередко способствуют образованию невротической симптоматики или характерологических нарушений»[31]. Психосексуальное развитие чрезвычайно важно для становления личности — именно в ходе прохождения всех его этапов закладываются предпосылки будущих сексуальных, эмоциональных и коммуникативных проблем[30]. Таблица стадий психосексуального развития, представленная ниже, составлена по изданию «Теории личности» Ларри Хьелла и Дэниела Зиглера (СПб.: Питер, 2003)[32].

Стадия Возрастной период Зона сосредоточения либидо Задачи и опыт, соответствующие данному периоду развития
Оральная 0—18 месяцев Рот (сосание, кусание, жевание) Отвыкание от груди; отделение себя от материнского тела
Анальная 1,5—3 года Анус (удержание или выталкивание фекалий) Приучение к туалету (самоконтроль)
Фаллическая 3—6 лет Половые органы (мастурбация) Идентификация со взрослыми одного с собой пола, выступающими образцами для подражания
Латентная 6—12 лет Отсутствует (сексуальное бездействие) Расширение социальных контактов со сверстниками
Генитальная Пубертат - ...
(вся оставшаяся жизнь)		 Половые органы (гетеросексуальные отношения) Установление интимных отношений или влюблённость; внесение своего трудового вклада в общество

Эдипов комплекс

Основная статья: Эдипов комплекс

Эдипов комплекс (англ. Oedipus complex) — одно из краеугольных понятий в теории Фрейда, служащее для обозначения амбивалентного отношения ребёнка к своим родителям. Термин характеризует проявление человеком бессознательных влечений, в которых любовь граничит с ненавистью к родителям. Идея «эдипова комплекса» была почерпнута Фрейдом из древнегреческого мифа, изложенного Софоклом в трагедии «Царь Эдип». Юноша по имени Эдип убивает своего отца Лая (не зная о том, что это его отец), а впоследствии женится, также не осознавая этого, на собственной матери Иокасте; узнав в дальнейшем от оракула о том, что совершил тяжёлое преступление, он ослепляет себя. Из этой трагедии (Фрейд переводил отрывок из неё ещё в школе, а в зрелом возрасте видел её театральную постановку) учёный и позаимствовал идею, ставшую основной для психоанализа[33].

В понимании Фрейда мальчик эротически привязан к матери и стремится обладать ею, а отца воспринимает как соперника и преграду для осуществления данного желания (у девочки ситуация обратна и носит название «Комплекс Электры»). По мнению учёного, присущая всем людям в раннем возрасте бисексуальность приводит к тому, что ребёнок может занимать как активную, так и пассивную позиции. В первом случае ребёнок испытывает ненависть к родителю своего пола и вожделеет родителя противоположного пола — это называется позитивным эдиповым комплексом. В пассивной же позиции, негативном комплексе, ребёнок стремится устранить родителя противоположного пола и, соответственно, испытывает любовь к одного с ним пола родителю. В процессе психосексуального развития, по Фрейду, человек переживает обе формы развития комплекса, что и называется полным эдиповым комплексом[34].

Эдипов комплекс развивается в возрасте трёх-шести лет, и его успешное разрешение (идентификация с родителем одного пола, или «идентификация с агрессором»[35]) принципиально важно для ребёнка. Разрешение («разрушение») комплекса ведёт к переходу от фаллической стадии развития к латентной и является фундаментом для образования «Сверх-Я»; авторитет родителей, таким образом, «перемещается» вовнутрь психики — разрешённый эдипов комплекс становится основным источником чувства вины (которым «Сверх-Я» воздействует на «Я») и одновременно знаменует окончание периода инфантильной сексуальности индивидуума[36]. Разрешение эдипова комплекса у мальчика протекает следующим образом:

  1. на фоне сильной любви и желания по отношению к матери мальчик начинает испытывать гнев и ревность по отношению к отцу, желая занять его место подле матери; одновременно с этим, вследствие врождённой бисексуальности, ребёнок испытывает привязанность к отцу и одновременно с этим ревновать его к матери;
  2. на второй стадии возникает сильнейшая кастрационная тревога — страх перед предполагаемой расплатой отца с ребёнком (то есть перед кастрацией, выступающей в качестве наказания за желания, направленные на мать);
  3. ради ослабления тревоги ребёнок отказывается от желания обладать матерью, вытесняет свои инцестуозные (эдиповы) стремления и идентифицируется с отцом, перенимая его поведение, роль и, таким образом, окончательно формируя «Сверх-Я»[37].

В случае неразрешения эдипов комплекс становится ядром всех будущих неврозов: «Вытеснение же эдипова комплекса и сохранение его в бессознательном чревато невротизацией ребёнка, впоследствии сказывающейся на психических расстройствах взрослого: благополучное преодоление этого комплекса, как правило, не осуществляется основательно, и тогда „пубертатный период вызывает реанимацию комплекса, что может иметь плохие последствия“»[36]. В случае неразрешения эдипова комплекса возможна фиксация на нём — то есть фиксация на матери или отце, что проявляется в выборе сексуально партнёра — он может быть или гомосексуальным, или же, в случае гетеросексуального выбора, служить замещением родителя[38].

Тревога и защитные механизмы

Основная статья: Защитный механизм

Фрейд считал, что одна из основных проблем психики человека заключается в освобождении от тревоги — состояния, которое возникает в результате усиления напряжения или раздражения в любой ситуации, реальной или вымышленной. Тревога возникает тогда, когда это напряжение становится невыносимым, а игнорировать или избежать физической или психической угрозы невозможно. По Фрейду, защита — это психологический механизм противостояния тревоге, который, в отличие от конструктивных действий, направленных на решение проблемной ситуации, искажает или отрицает реальность, отмечают Фрейджер и Фейдимен[39]. В. М. Лейбин, в свою очередь, уточняет, что тревога для Фрейда является преднамеренным сигналом со стороны Я, а страх есть автоматическая реакция организма на травмирующую ситуацию — он имеет физиологические основания и её специфический источник это сексуальность, страх зарождается в раннем детстве[40]. Защитные механизмы, как правило, бессознательны и направлены против сексуальных, эгоистических, деструктивных влечений, травмирующих воспоминаний и различных фантазий, реализация которых способна разрушить целостность психической организации индивидуума[41]. Защитные механизмы относятся к Я человека, которому приходится противостоять массе разнообразных угроз со стороны внешнего мира и желаниями Оно, которые сдерживаются Сверх-Я; Фрейд отводил значительную роль их исследованиям, но попыток классифицировать их не предпринимал — это работу взяла на себя его дочь Анна, в работе «Я и защитные механизмы» (1936) систематизировавшая ранее описанные учёным психические феномены[42].

Фрейд выделял восемь основных защитных механизмов, отмечая, что ни один из них не используется по отдельности, а только в комбинации с несколькими другими. Учёный также замечал, что защитные механизмы выполняют определённую полезную функцию, снижая уровень тревоги, однако всё же являются средствами самообмана, искажая, отрицая и фальсифицируя восприятие реальности человеком[43]. Фрейд описал следующие защитные механизмы:

  • Вытеснение — удаление и отделение от сознания индивидуума разнообразных психических содержаний. Это процесс, делающий бессознательными некоторые психические акты, которые могут быть осознанными[44]. Выделяют первичное и вторичное вытеснения; первое не допускает самого появления инстинктивного импульса, второе же ответственно за удержание этих импульсов вдали от сознания[45]. Вытеснение является первичной защитой Я и может быть охарактеризовано как «мотивированное забывание» — вытесненное содержимое не осознаётся человеком как источник конфликта, травматические события забываются, но при этом вытесненные мысли не теряют активности и требуют постоянного расхода энергии для удержания их вне поля сознания[43].
  • Проекция — процесс наделения внешних объектов присущими субъекту качествами, перенесение вины и ответственности за собственные наклонности на другого человека, приписывание иным людям собственных качеств[46]. Проекция как защитный механизм позволяет индивидууму переносить собственные неприемлемые мысли и чувства (а также поведение) на других людей или объекты окружающего мира[47].
  • Замещение — процесс, благодаря которому вместо одного появляется что-либо другое[48]; иными словами, проявление некоторого импульса от более угрожающего объекта перемещается на менее опасный. К примеру, наказанный родителями ребёнок в отместку толкает младшую сестру[47].
  • Рационализация — рациональное и логическое объяснение собственных поступков, мыслей и идей в целях оправдания и сокрытия истинных мотивов[49]. При помощи рационализации человек справляется с фрустрацией и тревогой, защищая свою самооценку. В ходе рационализаторского объяснения оправдываются ошибки и промахи, идёт искажение реальных фактов и даются ложные сведения; в результате даже иррациональное поведение выглядит разумным[47].
  • Реактивное образование — способ реагирования индивидуума на амбивалентные чувства[50]. Реактивное образование проходит две стадии формирования: сначала некий недопустимый импульс подавляется, затем в сознании возникает его полная противоположность. В качестве примера Фрейд приводил мужчину, который, высмеивая гомосексуалиста, на самом деле защищает себя от собственных гомосексуальных побуждений[51].
  • Регрессия — возвращение от высшего этапа развития к более низкому, к примитивным способам поведения и реагирования. Данная защита напрямую связана со стадиями психосексуального развития и выражается, по сути, в отказе от зрелой генитальности и возвращении к, например, оральной или анальной эротике[52]. Регрессия есть способ снижения тревоги, возвращение к более безопасному и понятному периоду детства — так называемое «ребячество»[53].
  • Сублимация — переключение психической энергии с социально неприемлемых целей и объектов на социально приемлемые. Под процессом сублимации Фрейд понимал возможность замещения сексуальных целей несексуальными[54]. Данный защитный механизм учёный считал единственной здоровой стратегией обуздания неприемлемых импульсов и «пускания» энергии по иным каналам выражения — через искусство, литературу, политику[53].
  • Отрицание — отказ от признания того, что произошло некоторое негативное событие; механизм защиты от внутренней или внешней угрозы для Я[53]. Отрицание также помогает человеку отказаться от вытесненного в бессознательное содержания — мыслей, идей, чувств. Этот механизм строит в сознании индивида приятную иллюзию, которую он принимает за реальность[55].

Бессознательное

Основная статья: Бессознательное

Бессознательное — часть психики человека, по объёму, содержанию и принципам функционирования отличающаяся от сознания. В топографической теории бессознательное считается одной из систем психического аппарата. После появления трёхкомпонентной модели сознания («Оно», «Я» и «Сверх-Я») бессознательное выражается исключительно при помощи прилагательного, то есть отражает психическое качество, в равной степени свойственное каждой из трёх структур психики[56].

Фрейд полагал, что бессознательное — это область, в которой первоначально возникает любой душевный процесс, только после пребывания там способный переместиться в сферу сознания. Учёный сравнивал сферу бессознательного с «большой передней» (содержащей все душевные процессы), а сознание — примыкающей небольшой комнаткой, салоном. На пороге между двумя «помещениями» стоит некий «страж», решающий, что пропускать из передней в салон, а что нет. Даже если некий процесс оказывается прошедшим в «помещение салона», он не обязательно станет осознанным, поскольку «салон» разделён небольшой перегородкой на две зоны: непосредственно сознание и предсознание. Таким образом, Фрейд выделял два вида бессознательного — латентное (скрытое) и вытесненное. Латентное бессознательное (сокр. «vbw», от нем. Vorbewusst) располагается в области предсознания и способно стать частью сознания (сокр. «bw», от нем. Bewusst) без внешних усилий, а вытесненное бессознательное (сокр. «ubw», от нем. Unbewusst) требует аналитической работы для перехода в область сознания[57].

Фрейдовское понимание бессознательного строилось на нескольких основных теоретических положениях:

  1. отождествление психики с сознанием нецелесообразно, поскольку нарушает психическую непрерывность и порождает сложно разрешимые трудности психофизического параллелизма;
  2. введение структуры бессознательного объясняется наличием массы пробелов в данных сознания, понимание которых принципиально невозможно без допущения существования процессов, отличных от сознательных;
  3. бессознательное является обязательной и неотъемлемой частью, ответственной за процессы, протекающие в психике человека;
  4. основа и суть бессознательного есть унаследованные психические образования;
  5. любой психический акт рождается в бессознательном и может или остаться там, или перейти в область сознания, если не наталкивается на сопротивление;
  6. бессознательное — уникальная психическая система, отличающаяся особыми принципами функционирования и выражения; законы функционирования бессознательного отличны от законов, по которым работает сознание;
  7. процессы, протекающие в бессознательном, пользуются большей свободой по сравнению с сознательными;
  8. бессознательное познаваемо только опосредованно — через анализ переведённого в сознание бессознательного материала;
  9. бессознательному присущи особые свойства: первичный процесс (язык бессознательного, функционирующий в соответствии с принципом удовольствия, то есть иррациональный, импульсивный и примитивный[58]), активность, отсутствие противоречий, протекание вне времени, замена физической реальности психической[59].

Основные черты бессознательного, согласно Фрейду:

  1. содержание бессознательного является репрезентацией влечений;
  2. содержание бессознательного регулируется первичными процессами, в частности, сгущением и смещением;
  3. подпитываемые энергией влечений, содержания бессознательного стремятся вернуться в сознание, проявившись в поведении (возвращение вытесненного содержания), однако фактически появиться в предсознании могут исключительно в искажённом цензурой «Сверх-Я» виде;
  4. в бессознательном очень часто подвергаются фиксации детские желания[60].

Метод свободных ассоциаций

Основная статья: Метод свободных ассоциаций

Свободные ассоциации — это высказывания, основанные на произвольном изложении любых мыслей относительно чего бы то ни было. Одноимённый метод лежит в основе психоанализа и является одним из основных его приёмов[10]. В психоанализе свободные ассоциации рассматриваются в качестве сигнала о наличии идей или фантазий, которые не могут быть осознаны человеком без аналитической помощи психолога, поскольку находятся в предсознании. Существуют три основных положения, на которых основывается метод свободных ассоциаций:

  1. мысль склонна двигаться в сторону того, что значимо;
  2. потребность пациента в лечении и понимание того, что его лечат, направят ассоциации в сторону значимого (за исключением случаев действия сопротивления);
  3. сопротивление максимально при сосредоточении и минимально при расслаблении[61].

Метод свободных ассоциаций предполагает приостановку сознательного контроля за высказываниями — от пациента аналитиком ожидается свободный рассказ, абсолютно ничем не сдерживаемый и проходящий спокойно, вольно, так как только в этом случае появляется возможность выявить «заблокированные» мысли, желания и влечения[62]. Для этого пациенту необходимо преодолеть все сознательные преграды — страх, чувство вины или стыда. Метод служит для выявления связей между наличествующими конфликтами и бессознательными влечениями — интерпретация ассоциаций аналитиком, таким образом, направлена на выявление сопротивления пациента и расширение свободы его ассоциативного процесса[63]. С точки зрения Фрейда, никакая появляющаяся мысль не случайна и всегда является производной от процессов, происходивших и происходящих с пациентом. Любая ассоциация может стать принципиально важной для установления причин возникновения заболевания[10]. Применение данного метода позволило полностью отказаться от применения гипноза на сеансах[64] и, по словам самого Фрейда, послужило толчком к становлению и развитию психоанализа[10].

Толкование сновидений

Основная статья: Толкование сновидений

Толкование сновидений — это процесс по раскрытию смысла и значения снов, направленный на расшифровку их бессознательного содержания. Согласно представлению Фрейда, сновидения представляют собой психические явления, которые являются отражением чего-то существующего в душе человека, о чём сам сновидец не догадывается; таким образом, индивид никогда не осознаёт истинный смысл своего сновидения. Работа психоаналитика, соответственно, сводится к тому, чтобы раскрыть перед человеком этот смысл[65].

Техника толкования сновидений заключается в выяснении у пациента причин возникновения определённого сна — при этом первое же высказывание считается объяснением. Построением свободных ассоциаций к отдельным частям сновидения человек раскрывает его истинную сущность, бессознательно ориентируясь на его реальное содержание. Процесс толкования заключается в переводе явного содержания сновидения (то есть его сюжета) в скрытое содержание. Применение метода свободных ассоциаций здесь необходимо по той причине, что сообщаемое человеком всегда есть некоторый заместитель истинного — того, о чём сновидец не догадывается. По сути, сновидение представляет собой искажённое замещение некоего бессознательного содержания, которое и необходимо раскрыть в ходе толкования. В связи с этим Фрейд писал: «Наши воспоминания о сновидении являются не истинным его процессом, а лишь фасадом, за которым этот процесс скрывается, здесь мы имеем разделение между явным содержанием сновидения и скрытыми мыслями, содержащимися в нём»[66].

По Фрейду, сновидец выполняет определённую работу по переводу скрытого содержания сновидения в явное — задача психоаналитика, таким образом, состоит в обратном. Сновидение всегда является галлюцинаторным исполнением желания, которое в состоянии бодрствования блокируется «Я» как неприемлемое и во сне претерпевает искажение благодаря работе «Сверх-Я». Работа сновидения схожа с принципами функционирования бессознательного, то есть характерна исключительно первичными процессами, такими как конденсация (или сгущение, что означает процесс по объединению нескольких образов в один, наделённый смыслом[67]), смещение (перемещение энергии с одних представлений на другие — работа цензуры в сновидении[68]), символизация (замещение одних образов другими при наличии первоначальной связи, выраженной незначительными малосущественными деталями[69]), безразличие к пространству и времени. Психоанализ, таким образом, направлен на перевод первичных процессов в их осмысленную, вторичную форму[70].

Трансфер и контр-трансфер

Основная статья: Перенос (психология)

Трансфер (или «перенос») — явление, наблюдаемое во взаимоотношениях двух людей и проявляющееся в перенесении чувств и привязанностей друг на друга. В процессе психоанализа трансфер характеризуется как смещение бессознательных представлений, желаний, влечений, стереотипов мышления и поведения с одного индивидуума на другого, при этом опыт прошлого становится моделью взаимодействия в настоящем. В психоаналитической терапии, отмечает В. М. Лейбин, трансфер означает «процесс воспроизведения переживаний и эмоциональных реакций, ведущий к установлению специфического типа объектных отношений, в результате которых ранее присущие пациенту чувства, фантазии, страхи и способы защиты, имевшие место в детстве и относившиеся к значимым родительским или замещающим их фигурам, перемещаются на аналитика и активизируются по мере осуществления аналитической работы»[71]. Трансфер, наравне с использованием свободных ассоциаций, толкованием сновидений и работой с защитами пациента, является основой фрейдистской психотерапии[72].

Для З. Фрейда трансфер являлся существенной частью терапевтического процесса — по мнению учёного, отказ аналитика в «подыгрывании» пациенту (невыполнение той роли и тех характерных действий, которые анализанд ожидает в силу трансфера) создает ситуацию, «которая даёт возможность объяснить пациенту, что он ведет себя так, как если бы аналитик был его отцом, матерью, братом <…>». Данные действия аналитика называются интерпретацией переноса — это, в свою очередь, даёт возможность разрешать «в рамках трансфера» актуальные для клиента проблемы, корнями уходящие в детство или младенчество[73]. Согласно представлениям З. Фрейда, трансфер происходит из эротических источников и, следовательно, как правило сексуально окрашен[74]. Под термином «контр-трансфер», соответственно, понимается обратный трансферу процесс, а именно перенесение аналитиком на своего клиента эмоционального отношения к человеку из своего прошлого[75].

Телепатия и оккультные феномены

Основные статьи: Телепатия, Оккультизм

Фрейд рассматривал телепатию и иные оккультные феномены как подтверждения наличия в психике человека таинственных, непознаваемых сил. Один из первых крупных случаев рассмотрения таких явлений датируется 1900 годом и освещён в работе «Психопатология обыденной жизни»[76]. В ней Фрейд коснулся вопроса рассмотрения так называемой «психологии суеверия» и высказал следующую мысль: «Можно ли утверждать наверняка, что не существует предчувствий, вещих снов, телепатических явлений, проявлений сверхчувствительных сил и т. п.? Я далёк от того, чтобы во всех случаях, недолго думая, порешить сплеча с феноменами, по отношению к которым мы располагаем такими множеством обстоятельных наблюдений <…>»[77]. Учёный полагал, что указанные явления со временем смогут получить достойное психоаналитическое объяснение, но касательно себя самого отмечал, что никаких мистических переживаний никогда не испытывал. Дальнейшие изыскания психоаналитиков в данной области нашли отражение в работах Карла Густава Юнга, а сам Фрейд от этой темы отстранился — с ростом популярности идей Юнга отец-основатель психоанализа получал множество приглашений от различных журналов оккультной направленности, но регулярно отказывался от сотрудничества с ними. Чтобы расставить все точки над «i» в своём отношении к этим феноменам, Фрейд подготовил рукопись «Психоанализ и телепатия» (1921 год), а в 1933 году включил в «Новый цикл лекций по введению в психоанализ» главу «Сновидение и оккультизм»[76].

В работе «Психоанализ и телепатия» Фрейд высказал мысль о том, что «сотрудничество аналитиков с оккультистами при их столь различном складе ума в перспективе представляется мало плодотворным». Учёный считал, что в отличие от аналитика, помнящего о своём «происхождении из точных наук» и готового пожертвовать всем ради обнаружения объективной истины, оккультист лишь стремится всеми силами доказать свою правоту: «Вера, которую они сперва доказывают самим себе, а потом стремятся навязать другим, — это либо старая религиозная вера, которую в ходе развития человечества потеснила наука, либо та вера, которая совсем недалеко ушла от преодолённых утверждений первобытных людей»[78]. Взгляды Фрейда на оккультизм и телепатию всегда оставались весьма двойственными и размытыми[79]. Пол Феррис[en] в связи с этим отмечает: «Интерес Фрейда [к оккультизму] был довольно слабым. Его интересовал скорее сам факт существования телепатии как аномалии в материи мира, а не её конкретное применение. В какой-то момент он верил, но тут же начинал сомневаться»[80].

О связи оккультизма со сновидением Фрейд писал, что она далеко не всегда существует — ведь телепатический феномен может возникнуть и в состоянии бодрствования. Несмотря на то, что телепатия и сновидение имеют мало общего, между ними всё же существует некая связь, поскольку «состояние сна кажется особо подходящим для телепатического послания»[76]. В поздних работах Фрейд симпатизировал идее о возможности телепатической передачи мыслей[81]; разработкой данного предположения в контексте психоаналитического сеанса позднее занимался Шандор Ференци[80].

Точка зрения на гомосексуальность

Основная статья: Гомосексуальность

Фрейд считал, что к гомосексуальности человека приводят ненормальные детские переживания и неразрешённые сексуальные конфликты — иными словами, определённая задержка в психическом развитии. При этом учёный не считал гомосексуальность деградацией и не классифицировал как заболевание, полагая, что она не нуждается в излечении[82]. Для Фрейда тема гомосексуальности не играла какой-либо значимой роли, и законченной теории о причинах возникновения влечения к собственному полу он не сформулировал. Учёные выделяют четыре различные концепции, которые можно обнаружить в трудах отца-основателя психоанализа. Согласно первой из них, в раннем детстве ребенок проходит через фазу сильной фиксации на матери, преодоление которой ведёт к отождествлению с женщиной; таким образом, «исходя из своего нарциссизма, они ищут молодых мужчин, напоминающих им себя, которых они хотели бы любить так, как их любила мать… Их навязчивое стрем­ление к мужчинам оказалось обусловленным их непрестан­ным бегством от женщины». Гомосексуальность, соответственно, рассматривалась Фрейдом как следствие неразрешённого эдипова комплекса[83].

Согласно другому предположению Фрейда, как отмечает исследователь Кеннет Льюис (англ. Kenneth Lewes), ребёнок в раннем детстве не проводит различия между собой и другими людьми — таким образом, он предполагает, что у его матери строение тела идентично его собственному; при прохождении нарциссической фазы развития он осознаёт свою различность с матерью и переживает сильнейшую кастрационную тревогу в качестве наказания за свои эротические фантазии и мысли по отношению к ней — мысли о своём пенисе для него становятся навязчивой идеей, перерастают в одержимость.

Третья теория о генезисе гомосексуальности предполагает, что после осознания ребёнком факта, что его мать испытывает нужду в пенисе, он приходит в ужас — его любовь к ней трансформируется в отвращение; с этого времени он всегда выбирает в качестве объекта любви исключительно «женщину с пенисом» (то есть женоподобного юношу).

Четвёртая теория происхождения гомосексуализма также связана с развитием эдипова комплекса, в ходе которого молодой человек испытывает сильнейшую любовь к матери, сосуществующую с такой же силы завистью к отцу — последняя со временем преобразовывается в желание его смерти и фантазии о насилии; со временем эти мысли, благодаря реактивному образованию, претерпевают изменение и переходят в любовь к мужчинам[84].

Фрейд полагал, что гомосексуальность может принимать различные формы, в зависимости от особенностей протекания комплекса: быть абсолютной (полная ориентация на свой пол), амфигенной (способность к сексуальному акту с партнёром как своего, так и противоположного пола) и контингентной (половой акт с человеком одного пола происходит только при отсутствии возможности совершения полового акта с представителем другого пола). Гомосексуальность, по Фрейду, также является примером нарциссического выбора сексуального объекта — вытеснение любви к матери ведёт к избранию себя самого в качестве образца, и поиск сексуального партнёра идёт с учётом его похожести на себя[85]. Фрейд выступал за толерантное отношение к представителям нетрадиционной ориентации[86]. Гомосексуальность, согласно взглядам учёного, в определённой мере присуща всем людям от рождения, человек по своей природе является бисексуальным — в его сознании наличествуют как гетеро-, так и гомоэротические компоненты; их пропорция, таким образом, определяется исключительно индивидуальным развитием. Фрейд писал: «Гомосексуализм, несомненно, не преимущество, но в нём нет и ничего постыдного, это не порок и не унижение; нельзя считать его и болезнью… Преследование гомосексуализма как преступления — большая несправедливость и к тому же жестокость»[87].

Критика

Основная статья: Фрейд, Зигмунд#Критика Фрейда и психоанализа

На Западе психоанализ Фрейда уже при самом своём появлении подвергся критике, в частности феноменологически ориентированными авторами, таких как К. Ясперс, А. Кронфельд, К. Шнайдер, Г.-Й. Вайтбрехт и многие другие[88]. Фрейдизм подвергался значительным гонениям и был фактически запрещен в нацистской Германии и CCCP[89]. После смерти Фрейда в 1939 году критика его учения разгорелась с новой силой; биолог и нобелевский лауреат Питер Медавар охарактеризовал психоанализ как «самое грандиозное интеллектуальное мошенничество двадцатого века»[90]. Философ науки Карл Поппер критически отзывался об учении Фрейда. Поппер утверждал, что теории психоанализа не обладают предсказательной силой и что невозможно поставить такой эксперимент, который бы мог их опровергнуть (то есть психоанализ нефальсифицируем); следовательно, эти теории псевдонаучны[91]. Помимо Карла Поппера, идеи Фрейда критиковали Фредерик Крюс[en] и Адольф Грюнбаум, отмечавшие недостаточность эмпирического базиса психоанализа и непроверяемость основных его положений; учёные называли фрейдизм построенным на спекулятивных рассуждениях и «озарениях»[92]. Научное наследие Фрейда было подвергнуто критике со стороны Эриха Фромма, считавшего, что учёный, находясь под влиянием «буржуазного материализма», «не мог представить себе психические силы, не имевшие физиологического источника — отсюда обращение Фрейда к сексуальности»[93]. Лесли Стивенсон, философ, почётный лектор Сент-Эндрюсского университета, отмечал, что фрейдизм представляет собой замкнутую систему, нейтрализующую любые свидетельства, говорящие о фальсификациях, и может быть воспринят как идеология, принятие которой обязательно для каждого психоаналитика, а эмпирическая верификация психоаналитической концепции Фрейда — практически невыполнимая задача[94]. Ряд авторов также отмечают, что с научной точки зрения учение Фрейда мертво и как теория развития, и как терапевтическая техника[95].

Дискуссия вокруг эффективности психоанализа

С момента, когда психоанализ получил широкое распространение в Европе и США, вопрос его эффективности остаётся одним из наиболее широко обсуждаемых в научных кругах. При этом, как отмечают психологи Мэтт Джарвис и Джулия Рассел, ранние исследования в этом направлении неизменно приходили к выводу о низкой эффективности психоанализа, в то время как современные работы трактуют его результаты уже в более позитивном ключе — как не менее эффективные, чем другие формы психологической терапии[96].

В своей статье «Вреден ли психоанализ?» американский психолог Альберт Эллис дал оценку потенциального вреда от применения психоанализа. В частности, Эллис утверждал следующее:

  1. психоанализ в целом построен на ошибочных предпосылках;
  2. психоанализ уводит пациентов от необходимости работать над собой и даёт им оправдание бездействия;
  3. психоанализ поощряет зависимость пациента от терапевта, и пациентам зачастую предлагается принять на веру его интерпретации, даже если они далеки от фактов;
  4. экспрессивный катарсивно-абреактический метод психоанализа, заключающийся в принятии и высвобождении враждебности, не решает проблему враждебности, а лишь усугубляет её;
  5. психоанализ развивает в пациентах конформность;
  6. иррационализм психоанализа запутывает пациентов, и без того страдающих от иррациональных убеждений;
  7. неэффективность психоанализа подорвала у многих пациентов в США доверие к психотерапии в целом из-за потраченных впустую средств и времени[97].

Похожей позиции придерживался известный общественный деятель Карл Краус, утверждавший, что психоанализ ненаучен и не поддаётся проверке, изображает искусственный набор ценностей, которые «антихудожественны и бездарны»; кроме того, это направление превращается почти в светскую религию, где главным авторитетом становится аналитик[98].

«Классический» фрейдистский психоанализ не показал каких-либо подтверждений своей эффективности; исследование, проведённое в Университете Темпл в 1975 году, сравнивало результаты краткосрочной (4 месяца, 14 сессий) психоаналитической терапии с краткосрочным курсом поведенческой терапии[en]. Результаты сравнения показали, что в группе поведенческой терапии улучшение показали 97 % испытуемых, а в психоаналитической — только 77 %. Другое исследование, проведённое Фондом Менингера в 1959 году, продемонстировало, что не существует различий в степени интенсивности выздоровления между группами, проходившими психоаналитическую терапию и сессии классического психоанализа[99]. При этом, как отмечают другие исследователи, нельзя отрицать и наличия большого количества положительных результатов в группе классического психоанализа[100]. Основным аргументом против эффективности психоанализа на сегодняшний день является неудовлетворение принципам верифицируемости такого рода «подтверждений» — то есть нельзя доподлинно установить первопричину выздоровления, поскольку отсутствуют чётко обозначенные критерии «позитивных изменений»[101]. Некоторые исследователи также указывают, что исследования по эффективности психоанализа основываются в большей степени на изучении психотерапии и в меньшей — на конкретных аналитических случаях[102].

С другой стороны, имеется множество свидетельств, полученных в ходе специальных исследований, в пользу эффективности данного вида терапии. К примеру, успешность применения психоанализа подтвердилась в ходе масштабного эксперимента, проводившегося в 1940-х годах в Берлине, Лондоне, Чикаго и Топике. Работа показала, что примерно половина всех участников аналитических сессий была несомненно излечена или, по крайней мере, показала значительные улучшения состояния. Более поздние исследования (проведённые в 1990-х годах) подтвердили полученные данные: более 60 % респондентов продемонстрировали позитивные изменения после прохождения курса психоаналитической терапии[99]. Многие новейшие исследования также содержат утверждения о высокой эффективности психоанализа как метода лечения личностных расстройств различного рода[103]. К таким исследованиям, к примеру, относятся работы Холма-Хадуллы (англ. Holm-Hodulla, 1997), Батамана и Фонаги (англ. Bataman and Fonagy, 1999)[96].

Дальнейшее развитие фрейдизма и его переосмысление

В период разделения психоанализа на различные школы (и фрейдизм в том числе), в рядах видных сторонников последнего были, помимо самого Зигмунда Фрейда, в течение различных временных периодов такие известные аналитики как, к примеру, Шандор Ференци, Карл Абрахам, Эдвард Гловер и некоторые другие[4]. После смерти ортодокса в 1939 году, отмечает Н. О. Браун, фрейдизм стал сравнительно «закрытой», практически формальной системой, практически не приемлющей посягательств на базовые идеи и принципы, выработанные отцом-основателем, и особо не воспринимающей какой-либо критики в свой адрес[104].

Рассматривая развитие основанного Фрейдом направления в целом, аргентинский психоаналитик Горацио Этчегоен отмечал, что после смерти учёного фрейдизм претерпел значительные изменения. Кончину основателя психоанализа можно рассматривать как своего рода веху в развитии фрейдизма. При всей верности данного утверждения, комментирует К. Немеровский, не следует забывать о том, что базовые аспекты фрейдистской теории подвергались критике ещё при жизни её создателя, в результате чего на базе его трудов возникли отдельные научные течения[105]. Также нужно заметить, что ряд исследователей начали разрабатывать свои идеи уже после смерти Фрейда, отталкиваясь от его теории, — однако непосредственно с основателем психоанализа они никогда не работали, и в строгом смысле «фрейдистами» их назвать нельзя; среди этих учёных — Гордон Олпорт, Генри Мюррей и Эрик Эриксон[106]. Также к плеяде поздних последователей Фрейда некоторые авторы относят Х. Кохута и Д. В. Винникотта[107]. «Ортодоксальным» фрейдизмом после смерти отца-основателя психоанализа занимался Жак Лакан (без преувеличения характеризовавший учение Фрейда как «коперникианский переворот»[108]), давший данному направлению в психологии «второе дыхание» в начале второй половины XX века, занявшись переосмыслением научного наследия Фрейда в рамках своих семинаров[109].

Ещё при жизни Ж. Лакана, равно как и после его смерти, «классический фрейдизм» подвергся значительным изменениям и многие аспекты ортодоксальной теории были в корне переработаны, став основой для развития иных, отличных от фрейдизма (но берущих из него своё начало) концепций. К последним, к примеру, относится эго-психология в разработках Гейнца Гартмана[en] и Анны Фрейд. Многие фрейдовские понятия были опровергнуты в трудах таких ведущих для своего времени антропологов, как Маргарет Мид, Рут Бенедикт, Кора Дюбуа[en] и Франц Боас, что послужило сильным толчком для возникновения неофрейдизма, ярчайшими представителями которого являются Карен Хорни, Эрих Фромм и Гарри Стек Салливан. При том факте, что теории упомянутых учёных являются самостоятельными и значительно отличаются от работ Фрейда (а во многом даже противоречат ему), неофрейдизм с фрейдизмом остаются неразрывно связанными, стоящими во многом на единых постулатах[110]. Резюмируя анализ сходных черт теорий неофрейдистов с ортодоксальной теорией Фрейда, американский психолог Джозеф Наэм отмечает:

«Неофрейдисты, как и фрейдисты, объясняют поведение человека деятельностью бессознательного. Кроме того, они также объясняют психические заболевания динамикой бессознательных процессов. Подобно Фрейду, неофрейдисты сохраняют понятия вытеснения и сопротивления и используют те же самые психоаналитические методы, изобретенные Фрейдом: толкование сновидений, свободные ассоциации, трансфер и т.д. Сходство фрейдизма и неофрейдизма (и новейших психоаналитиков "я") – в их общем пониманий бессознательного как двигателя человеческого поведения, в подчеркивании роли вытеснения и применении психоаналитической техники. Объединяет их также анализ культуры и общества, основанный на бессознательном. Таким образом, мы видим, что буржуазная идеология бесконечно изобретательна, предлагая одну и ту же идеологическую пищу под различными соусами. Неофрейдизм – приправа к главному блюду Фрейда – бессознательному, – учитывающая роль социальных и культурных факторов в детерминации нормальных и патологических явлений человеческой психики»[110].

— Дж. Наэм, «Психология и психиатрия в США»

.

Неофрейдистские теории

Основная статья: Неофрейдизм

В значительной степени влиянию идей Фрейда подверглась социокультурная теория личности Карен Хорни. Эта исследовательница в 1920-е годы начала развивать и переосмысливать основные положения ортодоксального психоанализа — главным образом в отношении женской психологии. Хорни считала, что Фрейд принижал женщин, обесценивал всё женское, оправдывал мужскую предвзятость. На основе идей Фрейда, которые Карен Хорни во многом принимала, она построила собственную теорию. Наибольший интерес для исследовательницы представляли взаимоотношения полов; кроме того, она обосновывала высокую роль культуры в формировании личности, обращала внимание на развитие личности в конкретный момент (а не на его истоки в инфантильном периоде, как это делал Фрейд)[111]. Хорни решительно отвергала фрейдовский тезис, согласно которому биологическая природа женщины предопределяет зависть к пенису, и не принимала концепции психосексуальных стадий развития. Она считала, что базовыми являются отношения между ребёнком и родителями — в частности, потребности в безопасности и удовлетворении. Хорни также полагала, что тревога отнюдь не является необходимым компонентом психики человека, как считал Фрейд; напротив, она не специфична и возникает только в качестве реакции на отсутствие чувства безопасности в межличностных отношениях. Хорни выделила определённые стратегии, которые выбирает индивид в ответ на неудовлетворение каких-либо потребностей, а также рассмотрела ключевые жизненные ориентации человека — «на людей», «от людей» и «против людей», которые помогают человеку справляться с тревогой и вести «приемлемую» жизнь[112].

Несмотря на то, что Эрих Фромм активно критиковал учение Фрейда, его собственный гуманистический психоанализ был во многом основан на фрейдизме. Новаторство Фромма проявилось в возвращении психоанализа в русло философской и эстетической проблематики, в экзистенциальную плоскость; по мнению учёного, наука должна была опираться на антропологически-философскую концепцию, чего в психоанализе не наблюдалось. Фромм сделал центром своей концепции связь человека с внешним миром, которую рассматривал как главную проблему личности (Фрейд считал таковой удовлетворение желаний). Эдипов комплекс рассматривается в рамках гуманистического психоанализа не как акт инцестуозной любви, а в качестве восстания сына против отца-тирана; сексуальное влечение сына к матери воспринимается не как основа развития психики, а как следствие «симбиоза ребёнка с матерью»[113]. Таким образом, Фромм переместил акцент на исследование личности в контексте истории всего человечества. Наряду с фрейдистскими концепциями, основное влияние на гуманистический психоанализ оказали взгляды на человека в ортодоксальном иудаизме, идеи Карла Маркса, философия дзэн-буддизма и работы Иоганна Бахофена о матриархальных обществах[114].

Наиболее значительное влияние Фрейд оказал на ряд учёных, концепции которых современные исследователи определяют как неофрейдизм, — к ним относится, в частности, дочь основателя психоанализа Анна Фрейд, продолжавшая развитие его теорий и совместившая их с воззрениями Марии Монтессори, расширив концепцию защитных механизмов и став родоначальницей детского психоанализа[115]. Другой знаменитой последовательницей Фрейда была Мелани Кляйн, занимавшаяся разработкой фрейдистского понятия «инстинкт смерти» (мортидо). Кляйн считала, что наравне с сексуальным влечением важна врождённая агрессивность (являющаяся манифестацией инстинкта смерти), присущая всем детям с рождения. Она полагала, что «агрессия и любовь выступают в качестве фундаментальных организующих сил психики. Агрессия расщепляет психику, тогда как любовь её цементирует»[116]. Некоторые исследователи к неофрейдистам относят также Эриха Фромма и Гарри Салливана, создателя интерперсональной теории психиатрии, акцентировавшего внимание на культурной стороне развития человека и рассматривавшего невротические заболевания исключительно сквозь призму межличностных отношений и интерперсональных взаимодействий индивидуума[117].

Не менее известной диссидентской школой стала индивидуальная психология Альфреда Адлера, который был принципиально несогласен с фрейдовской сексуальной теорией. Основные разногласия Фрейда и Адлера касались понимания либидо как движущей силы, ведущей к образованию неврозов, — по мнению Адлера, формирование человека неизменно проходит в социальной сфере, которая порождает у ребёнка врождённое чувство неполноценности (вызываемое органическими дефектами, отверженностью, избалованностью и другими факторами), способное перерасти в комплекс неполноценности. Согласно взглядам учёного, с такой же вероятностью может развиться и комплекс превосходства, если стремление к доминированию будет слишком сильным[118]. Тенденция к компенсации неполноценности, согласно Адлеру, может принимать у индивидуума как позитивные, так и негативные формы; позитивный аспект выражается в развитии социального интереса, то есть стремления сотрудничать с другими людьми для достижения общих целей[119]. Наравне с идеями Фрейда индивидуальная психология Адлера испытала влияние теории эволюции Чарльза Дарвина, учения о воле к власти Фридриха Ницше, теории холизма и концепции вымышленных целей Ганса Файхингера[120]. Ошибочно называть Адлера учеником Фрейда, поскольку фактически он никогда не учился у своего предшественника; практически все основные положения его школы развивались как антитезисы фрейдистской психологии. Помимо комплекса неполноценности и социального интереса, к основным понятиям индивидуальной психологии относятся стиль жизни (соединение черт, способов поведения и привычек, в совокупности определяющих картину существования человека) и соответствующие типы личности, с этими стилями связанные (управляющий, берущий, избегающий и социально полезный типы)[121].

Другой крупной научной школой, частично базировавшейся на психоанализе, стала аналитическая психология Карла Юнга, также разошедшегося с Фрейдом в оценке роли либидо. Юнг заложил в основу своей теории представления о том, что человека следует рассматривать исходя из его здоровья (а не патологии, как считал Фрейд), что психическая энергия не сводится только к сексуальности, что существует не только индивидуальное (личное), но и коллективное бессознательное[122], что существуют определённые психологические типы людей — одних в основном к деятельности побуждает внешний мир (экстраверсия), а других — внутренний мир (интроверсия)[123]. На развитие идей Юнга, помимо фрейдизма, значительное влияние оказали индийские, китайские и тибетские философские учения, а также западные оккультные традиции (алхимия, гностицизм, герметизм)[124]. Не только разногласия по поводу либидо, но и принципиальные различия в понимании содержания бессознательного отдалили Юнга от Фрейда. Если для последнего бессознательное было вместилищем подавленных сексуальных и агрессивных побуждений, то Юнг считал, что в нём содержатся интрапсихические силы и образы, которые происходят не из личного опыта индивидуума, а из всей истории человечества: учёный назвал эти содержания архетипами[125].

Напишите отзыв о статье "Фрейдизм"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Фрейдизм // Большой психологический словарь / Под. общ. ред. Б. Г. Мещерякова, В. П. Зинченко. — М: АСТ. — 816 с. — (Biblio). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-17-059582-2.
  2. ↑ Rose, Louis. The Freudian calling: early Viennese psychoanalysis and the pursuit of cultural science. — Wayne State University Press, 1998. — P. 177. — ISBN 9780814326213.
  3. ↑ Wodak, Ruth. From World War to Waldheim: culture and politics in Austria and the United States. — Berghahan Books, 1999. — P. 121. — ISBN 9781571811035.
  4. ↑ 1 2 Абрахам, Карл; Гловер, Эдвард; Ференци, Шандор. Введение // Классические психоаналитические труды / Под общ. ред. Л. Фусу, пер. с англ. Д. В. Соколова. — Когито-Центр; Институт психологии и психоанализа, 2009. — 223 с. — (Библиотека психоанализа). — ISBN 978-5-89353-265-4.
  5. ↑ Фрейд, Зигмунд. Психоаналитические этюды / Пер. с нем. Д. И. Донского, В. Ф. Круглянского. — Минск: Попурри, 2010. — С. 5. — ISBN 978-985-15-1064-7.
  6. ↑ Julien, Philippe; Simiu, Devra Beck;. Jacques Lacan's Return to Freud: The Real, the Symbolic, and the Imaginary. — NYU Press, 1996. — S. xv. — ISBN 9780814742266.
  7. ↑ Джонс, 1996, p. 54.
  8. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 108.
  9. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, с. 30.
  10. ↑ 1 2 3 4 Лейбин, 2010, p. 690—2.
  11. ↑ Kuper, Adam; Kuper, Jessica. The Social Science. Encyclopedia.. — Taylor & Francis, 2003. — P. 544. — 952 p. — ISBN 9780415285605.
  12. ↑ Phillips, L. Mental Illness and the Body: Beyond Diagnosis. — Taylor & Francis, 2006. — P. 69. — 2008 p. — ISBN 9780415383202.
  13. ↑ Фрейд, 2005, с. 21.
  14. ↑ Джонс, 1996, p. 204.
  15. ↑ Шульц, Д., Шульц, С. Глава 13. Психоанализ: истоки // История современной психологии. — Евразия, 2002. — 544 с. — ISBN 5-8071-0007-7.
  16. ↑ Куттер, Петер; Мюллер, Томас. Психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов. — М.: Когито-Центр, 2011. — С. 27. — 384 с. — (Университетское психологическое образование). — ISBN 978-3-608-94437-2.
  17. ↑ Лейбин, Владимир Моисеевич. Глава 2. Истоки возникновения психоанализа // Психоанализ. — Питер, 2008. — 592 с. — ISBN 978-5-388-00232-7.>
  18. ↑ Головин, Сергей. Фрейдизм // Словарь практического психолога. — Харвест, АСТ, 2001. — ISBN 985-13-0374-7.
  19. ↑ Кондаков, И. М. Фрейдизм // Психология. Иллюстрированный словарь. — Прайм-Еврознак, 2003. — 512 с. — (Психологическая энциклопедия). — 3 000 экз. — ISBN 5-93878-093-4.
  20. ↑ Фрейдизм // Психотерапевтическая энциклопедия / Под общ. ред. Б. Д. Карвасарского. — СПб.: Питер, 2006. — 944 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-318-00694-9.
  21. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 36.
  22. ↑ Лейбин, 2010, p. 476—7.
  23. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 37.
  24. ↑ Лейбин, 2010, p. 927—9.
  25. ↑ Райкрофт, 1995, p. 229.
  26. ↑ Лейбин, 2010, p. 777.
  27. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 38.
  28. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 115—6.
  29. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 118—9.
  30. ↑ 1 2 Лосева, В. К., Луньков А. И. Глава 1. Стадии и линии психосексуального развития ребенка // Психосексуальное развитие ребенка. — М.: А.П.О., 1995. — 52 с.
  31. ↑ Психосексуальное развитие // Психоаналитические термины и понятия: Словарь / Под ред. Б. Мура, Б. Файна. — М.: Класс, 2000. — 304 с. — (Библиотека психологии и пси­хотерапии). — ISBN 5-86375-023-5.
  32. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 118-9.
  33. ↑ Лейбин, 2010, p. 892.
  34. ↑ Лейбин, 2010, p. 893.
  35. ↑ Кордуэлл, Майк. Эдипов комплекс // Психология А-Я: Словарь-справочник / Пер. с англ. К. С. Ткаченко. — 2001. — 448 с. — ISBN 5-8183-0105-2.
  36. ↑ 1 2 Лейбин, 2010, p. 894.
  37. ↑ Эдипов комплекс // Психологическая энциклопедия / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. — СПб.: Питер, 2006. — 1096 с. — 3000 экз. — ISBN 5-272-00018-8.
  38. ↑ Райкрофт, 1995, p. 231.
  39. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 46.
  40. ↑ Лейбин, 2010, p. 806-7.
  41. ↑ Лейбин, 2010, p. 247.
  42. ↑ Лейбин, 2010, p. 250—2.
  43. ↑ 1 2 Хьелл, Зиглер, 2003, p. 129.
  44. ↑ Лейбин, 2010, p. 155—6.
  45. ↑ Райкрофт, 1995, p. 26.
  46. ↑ Лейбин, 2010, p. 585.
  47. ↑ 1 2 3 Хьелл, Зиглер, 2003, p. 130.
  48. ↑ Лейбин, 2010, p. 246.
  49. ↑ Лейбин, 2010, p. 653.
  50. ↑ Лейбин, 2010, p. 656.
  51. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 131.
  52. ↑ Лейбин, 2010, p. 659.
  53. ↑ 1 2 3 Хьелл, Зиглер, 2003, p. 132.
  54. ↑ Лейбин, 2010, p. 770—1.
  55. ↑ Лейбин, 2010, p. 495.
  56. ↑ Хайгл-Эверс, Аннелизе; Хайгл, Франц; Отт, Юрген; Рюгер, Ульрих. Бессознательное // Базисное руководство по психотерапии. — Речь, Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2002. — 790 с. — ISBN 5-88787-018-4.
  57. ↑ Лейбин, 2010, p. 94—7.
  58. ↑ Тайсон, Филлис; Тайсон, Роберт. Первичный и вторичный процесс // Психоаналитические теории развития / Пер. с англ. А. Боковикова. — М.: Когито-Центр, 2006. — 408 с. — (Университетское образование). — 2200 экз. — ISBN 5-89353-156-6.
  59. ↑ Лейбин, 2010, p. 98—9.
  60. ↑ Лапланш, Понталис, 1996, Бессознательное..
  61. ↑ Свободные ассоциации // Психотерапевтическая энциклопедия / Под общ. ред. Б. Д. Карвасарского. — СПб.: Питер, 2006. — 944 с. — 3000 экз. — ISBN 5-318-00694-9.
  62. ↑ Решетников, М. М. Элементарный психоанализ. — Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2003. — 153 с. — ISBN 5-88787-022-2.
  63. ↑ Мур, Файн, 2000, Свободные ассоциации..
  64. ↑ Райкрофт, 1995, p. 168—9.
  65. ↑ Лейбин, 2010, p. 788.
  66. ↑ Лейбин, 2010, p. 789.
  67. ↑ Райкрофт, 1995, p. 77.
  68. ↑ Лейбин, 2010, p. 720.
  69. ↑ Мур, Файн, 2000, Символизация..
  70. ↑ Райкрофт, 1995, p. 182.
  71. ↑ Лейбин, 2010, p. 529.
  72. ↑ Coon, Dennis; Mitterer, John O. Introduction to Psychology: Gateways to Mind and Behavior. — Cengage Learning, 2008. — P. 499. — 622 p. — ISBN 9780495599111.
  73. ↑ Райкрофт, 1995, p. 205-7.
  74. ↑ Бодалев, Алексей. Трансфер // Психология общения. Энциклопедический словарь. — М.: Когито-Центр, 2011. — 600 с. — ISBN 978-5-89353-335-4.
  75. ↑ Головин, Сергей. Трансфер // Словарь практического психолога. — Харвест, АСТ, 2001. — ISBN 985-13-0374-7.
  76. ↑ 1 2 3 Лейбин, 2010, p. 780—3.
  77. ↑ Фрейд, Зигмунд. Очерки по психологии сексуальности. — Минск: Попурри, 2010. — С. 327. — 480 с. — ISBN 978-985-15-1063-0.
  78. ↑ Фрейд, Зигмунд. [www.moscom-psy.com/articles/152/ Психоанализ и телепатия]. Московское Содружество Психотерапевтов. moskom-psy.com. Проверено 8 июня 2012. [www.webcitation.org/68eglIoN7 Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
  79. ↑ Феррис, 2001, p. 195.
  80. ↑ 1 2 Феррис, 2001, p. 168.
  81. ↑ Akhtar, Salman. Comprehensive dictionary of psychoanalysis. — Karnac Books, 2009. — P. 281. — 404 p. — ISBN 9781855758605.
  82. ↑ Сабунаева, М. Л. Гомосексуалы на приеме у врача: Психологические рекомендации по взаимодействию с пациентами: Методические рекомендации. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2009. — С. 13. — 32 с. — ISBN 978–5–8064–1476–3.
  83. ↑ Мондимор, Френсис Марк. Гомосексуальность: Естественная история. — Екатеринбург: У-Фактория, 2002. — С. 107. — 333 с. — ISBN 5-94799-085-7.
  84. ↑ Sullivan, Michael. Sexual Minorities: Discrimination, Challenges, and Development in America. — Routledge, 2003. — P. 8. — 253 p. — ISBN 9780789002358.
  85. ↑ Лейбин, 2010, p. 179.
  86. ↑ Caroll, Janell. Sexuality Now: Embracing Diversity. — Cengage Learning, 2012. — P. 275. — 672 p. — ISBN 9781111835811.
  87. ↑ [www.krugosvet.ru/enc/nauka_i_tehnika/biologiya/GOMOSEKSUALNOST.html Гомосексуальность]. Энциклопедия Кругосвет. krugosvet.ru. Проверено 12 июня 2012. [www.webcitation.org/68egm7vcb Архивировано из первоисточника 24 июня 2012].
  88. ↑ Грюнбаум А. [npar.ru/wp-content/uploads/2016/02/%E2%84%963_1997.pdf Сто лет психоанализа: итоги и перспективы. Послесловие от редактора] // Независимый психиатрический журнал. — 1997. — № 3. — С. 17—18.</span>
  89. ↑ Бреннер, Фрэнк. [www.wsws.org/ru/1999/dez1999/freu-d03.shtml Бесстрашная мысль: Психоанализ в Советском Союзе]. Мировой социалистический веб-сайт. wsws.org/ru (03.12.1999). Проверено 13 мая 2012. [www.webcitation.org/683GL0thN Архивировано из первоисточника 30 мая 2012].
  90. ↑ Jose, Brunner. Freud and politics of psychoalanysis. — N.J.: Transaction Publishing, 2001. — P. xxi. — 241 p. — ISBN 0-7658-0672-X.
  91. ↑ Schick, Theodore. Readings in the Philosophy of Science. — C.A.: Mayfield Publishing Company, 2000. — P. 9—13.
  92. ↑ [www.guardian.co.uk/books/2002/jun/22/socialsciences.gender Grayling, AC.]. The Guardian. guardian.co.uk (22.06.2002). Проверено 12 мая 2012. [www.webcitation.org/683GMord0 Архивировано из первоисточника 30 мая 2012].
  93. ↑ Лейбин, Валерий Моисеевич. [www.voppsy.ru/issues/1983/834/834158.htm Открытия и ограниченность теории Фрейда]. Вопросы Психологии. voppsy.ru. Проверено 13 мая 2012. [www.webcitation.org/683GPkbVV Архивировано из первоисточника 30 мая 2012].
  94. ↑ Стивенсон, Лесли. Критическое обсуждение // Десять теорий о природе человека. — СЛОВО/SLOVO, 2004. — 232 с. — ISBN 5-85050-832-5.
  95. ↑ Kilhstrom, John F. [socrates.berkeley.edu/~kihlstrm/freuddead.htm Is Freud Still Alive? No, Not Really] (англ.). University of California, Berkley. berkley.edu (2000). Проверено 12 мая 2012. [www.webcitation.org/683GXHc5u Архивировано из первоисточника 30 мая 2012].
  96. ↑ 1 2 Jarvis, Matt; Russell, Julia. Key Ideas in Psychology. — Nelson Thornes, 2002. — P. 42—70. — 200 p. — ISBN 9780748765645.
  97. ↑ Ellis, Albert. The Albert Ellis reader: a guide to well-being using rational emotive behavior therapy. — N.J.: A Citadel Press Book, 1998. — P. 316—25.
  98. ↑ Szasz, Thomas. [www.webster.edu/~corbetre/personal/reading/szasz-kraus.html Karl Kraus And the Soul-Doctors: a Pioneer Critic and His Criticism of Psychiatry and Psychoanalysis] (англ.). Webster University. webster.edu (2004). Проверено 12 мая 2012. [www.webcitation.org/683GRxc5P Архивировано из первоисточника 30 мая 2012].
  99. ↑ 1 2 Prochaska, James O.; Norcross, John C. Systems of Psychotherapy: A Transtheoretical Analysis. — Cengage Learning, 2009. — P. 49—51. — 601 p. — ISBN 9780495601876.
  100. ↑ Seligman, Linda; Reichenberg, Lourie W. Psychoanalysis // Selecting Effective Treatments: A Comprehensive, Systematic Guide to Treating Mental Disorders. — John Wiley & Sons, 2011. — 640 p. — ISBN 9781118100295.
  101. ↑ Kachele, Horst; Schachter, Joseph; Thoma, Helmut. From Psychoanalytic Narrative to Empirical Single Case Research. — Taylor & Francis, 2008. — P. 25. — 496 p. — ISBN 9781135468811.
  102. ↑ A. Fall, Kevin; Holden, Janice Miner; Marquis, Andre. Theoretical Models of Counseling and Psychotherapy. — Taylor & Francis, 2009. — P. 58. — 520 p. — ISBN 9780415994767.
  103. ↑ Levy, A. Raymond. Psychoanalytic Treatment Research // Psychodynamic Psychotherapy Research. — Springer, 2012. — 646 p. — ISBN 9781607617921.
  104. ↑ Brown, Norman Oliver. Life against death: the psychoanalytical meaning of history. — Wesleyan University Press, 1985. — S. xviii. — ISBN 9780819561442.
  105. ↑ Немировский, Карлос. Винникот и Кохут: Новые перспективы в психоанализе, психотерапии и психиатрии: Интерсубъективность и сложные психические расстройства. — М.: Когито-Центр, 2010. — С. 36—45. — 217 с. — ISBN 978-5-89353-321-1.
  106. ↑ Шульц Д.; Шульц, С. Глава 14. Психоанализ: «отступники» и «наследники» // История современной психологии. — Евразия, 2002. — 544 с. — ISBN 5-8071-0007-7.
  107. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 72—7.
  108. ↑ Лакан, Жак. "Я" в теории Фрейда и технике психоанализа (Семинар, книга II (1954/55)) / Под общ. ред. Ж.- А. Миллера. — М.: Гнозис; Логос, 2009. — С. 13. — ISBN 5-8163-0037-7.
  109. ↑ Roudinesco, Élisabeth. Jacques Lacan & Co: a history of psychoanalysis in France, 1925-1985. — University of Chicago Press, 1990. — P. 268. — ISBN 9780226729978.
  110. ↑ 1 2 Наэм, Джозеф. Теория, методы лечения и модные направления // Психология и психиатрия в США. — 2012. — 306 с. — ISBN 978-5-458-36433-1.
  111. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 147—155.
  112. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 253—9.
  113. ↑ Лейбин, 2010, p. 186—7.
  114. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 531—3.
  115. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 65—6.
  116. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 72—3.
  117. ↑ Лейбин, 2010, p. 453—4.
  118. ↑ Лейбин, 2010, p. 284—7.
  119. ↑ Индивидуальная психология // Большой психологический словарь / Под. общ. ред. Б. Г. Мещерякова, В. П. Зинченко. — М: АСТ. — 816 с. — (Biblio). — 3000 экз. — ISBN 978-5-17-059582-2.
  120. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 127.
  121. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 163—82.
  122. ↑ Лейбин, 2010, p. 54—6.
  123. ↑ Сэмьюэлз Э., Шортет Б., Плот Ф. Словарь аналитической психологии К. Г. Юнга. — СПб.: Азбука-классика, 2009. — С. 240. — 288 с. — ISBN 978-5-9985-0016-9.
  124. ↑ Фрейджер, Фейдимен, 2008, p. 95—9.
  125. ↑ Хьелл, Зиглер, 2003, p. 197—9.

    126. </ol>

Литература

  • Фрейджер, Роберт, Фейдимен, Джеймс. Большая книга психологии. Личность. Теории, упражнения, эксперименты. — СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2008. — 704 с. — ISBN 978-5-93878-241-9.
  • Фрейд, Зигмунд. Толкование сновидений / под общ. ред. Е. С. Калмыковой, М. Б. Аграчевой, А. М. Боковикова. — М.: Фирма СТД, 2005. — 680 с. — ISBN 5-89808-040-6.
  • Лейбин, Валерий Моисеевич. Словарь-справочник по психоанализу. — М.: АСТ, 2010. — 956 с. — (Psychology). — ISBN 978-5-17-063584-9.
  • Райкрофт, Чарльз. Критический словарь психоанализа. — СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995. — 288 с. — ISBN 5-88787-001-X.
  • Хьелл, Ларри Л., Зиглер, Дэниэл Дж. Теории личности.3-е междунар.изд. — СПб.: Питер, 2003. — 608 с. — (Мастера психологии). — ISBN 5-88782-412-3.
  • Лапланш, Жан; Понталис, Жан-Бернар. Словарь по психоанализу / Пер. с фр. Н. Автономовой. — М.: Высшая школа, 1996. — 623 с. — ISBN 5-06-002974-3.
  • Психоаналитические термины и понятия: Словарь / Под ред. Б. Мура, Б. Файна. — М.: Класс, 2000. — 304 с. — (Библиотека психологии и пси­хотерапии). — ISBN 5-86375-023-5.
  • Феррис, Пол. Зигмунд Фрейд / пер. с англ. Екатерины Мартинкевич. — Минск: Поппури, 2001. — 448 с. — ISBN 985-438-526-4.
  • Джонс, Эрнест. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда / пер. с англ. В. Старовойтова. — М.: Гуманитарий АГИ, 1996. — 448 с. — ISBN 5-89221-006-5.

Отрывок, характеризующий Фрейдизм

– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Фрейдизм&oldid=81572305»