Фридланд, Лев Семёнович
Поделись знанием:
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
| Фридланд Лев Семёнович | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
СССР |
| Род деятельности: |
писатель |
| Направление: |
медицинская тематика |
| Жанр: | |
| Язык произведений: |
русский |
| Дебют: |
«За закрытой дверью» |
Лев Семё́нович Фри́дланд (1888, Ростов-на-Дону, Российская Империя — 1960, Ленинград, СССР) — советский врач-венеролог, писатель и популяризатор медицинских знаний.
Биография
В 1910 году окончил гимназию в Армавире, поступил на медицинский факультет Киевского университета.
В 1915 году призван с 5-го курса в армию зауряд-врачом. В Первую мировую войну был на Юго-Западном и с 1916 года на Кавказском фронтах.
В 1918 году сдал госэкзамены в Донском университете и получил звание врача. Работал экспертом в клинике глазных болезней, ординатором в ростовском военном госпитале, заведующим хирургической лечебницей Донздравотдела.
В 1918 году был мобилизован в Ростове-на-Дону в Донскую армию. Служил при военном госпитале в Нижне-Чирской станице, оставшись там при отступлении белых. Едва не погибнув от возвратившихся белых частей, 1 августа 1919 года был приговорён ими к смертной казни, заменённой на четыре года каторги, которые начал отбывать в Новочеркасской тюрьме. Был освобождён оттуда Красной Армией.
В 1923 году переехал в Петроград. В 1927 году выпустил первую книгу «За закрытой дверью», которая сразу же принесла ему большой успех.
С 1929 года профессиональный литератор. Во время Великой Отечественной войны помощник начальника лечебного отдела эвакопункта на Северо-Западном и Карельском фронтах. Один из основателей медицинской службы Ленинградского отделения Литфонда.
Большинство его книг о медицине написано для детей. Был близок к литературным кругам Ленинграда.
Умер в 1960 году в Ленинграде. Похоронен на Богословском кладбище.
Библиография
- «Десять месяцев» (воспоминания). Л., 1927
- «Шесть баллов» (повесть), 1933
- «Страницы одной жизни» Лениздат, 1957 — о жизненном пути выдающегося русского физиолога Ивана Михайловича Сеченова
- «Начало мира. Из прошлого» (воспоминания). Л.: Сов. писатель, 1958 (переизд. 1966) Является отредактированными и цензурированными «Десять месяцев»
Книги по медицинской тематике
- «За закрытой дверью. Записки врача-венеролога», предисловие Б. Н. Хольцова, Издание «Красной газеты», 1927. 2-е дополненное изд. — 1927; 3-е дополненное изд. — 1928, в том же году переиздана в Днепропетровске и в Риге, бывшей тогда столицей независимой Латвии. Книга была переведена на эстонский язык А. Кыйвом и издана в 1929 году в независимой Эстонии в таллинском издательстве Й. Хендриксона.[1] В 1930 году была запрещена в СССР. Переиздана в 1991 году.
- «То, чего не должно быть», 1928
- «Судьба под контролем (венерические болезни и брак)», 1928
- «Под наркозом», 1948
- «Эликсир жизни (Работы А. А. Богомольца и В. А. Неговского)», 1948 (тираж уничтожен до поступления в продажу). Книга была переведена на эстонский язык Э. Ханге и издана под названием «Продление жизни» (эст. "Elu pikendamine") в 1948 году в Таллине (тогда — столица Эстонской ССР) в Государственном издательстве Ilukirjandus ja Kunst («Художественная литература и искусство»).[2]
- «Рак будет побеждён», 1949
- «Большие находки», Ленинград, 1951
- «По дорогам науки», Ленинград, 1951, 4-е изд. 1959 г.
- «Как оказать первую помощь без врача». Детгиз, 1952
- Фридланд Лев. Высокое искусство / Иллюстратор Борис Калаушин. — М.: Издательство детской литературы, 1956. — 196 с. — 50 000 экз.
Напишите отзыв о статье "Фридланд, Лев Семёнович"
Литература
- В. Бахтин. Ленинградские писатели-фронтовики. 1941-1945. — Л.: Советский писатель, 1985.
Примечания
- ↑ [tartu.ester.ee/search~S1*est?/aFriedland%2C+Lev/afriedland+lev/-3%2C-1%2C0%2CB/frameset&FF=afriedland+l&1%2C1%2C Информация о книге в электронном каталоге библиотек Эстонии ESTER]
- ↑ [tartu.ester.ee/search~S1*est?/aFriedland%2C+Lev/afriedland+lev/-3%2C-1%2C0%2CB/frameset&FF=afriedland+lev&1%2C1%2C Информация о книге в электронном каталоге библиотек Эстонии ESTER]
Отрывок, характеризующий Фридланд, Лев Семёнович
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
Категории:
- Родившиеся 28 ноября
- Родившиеся в 1888 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Ростове-на-Дону
- Умершие 23 июня
- Умершие в 1960 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Писатели по алфавиту
- Выпускники Киевского университета
- Медики Российской империи
- Медики СССР
- Венерологи
- Русские писатели XX века
- Писатели России XX века
- Писатели СССР
- Популяризаторы науки
- Участники Первой мировой войны
- Участники Великой Отечественной войны
- Военные врачи СССР
- Похороненные на Богословском кладбище
