Фридрих Вильгельм I (курфюрст Гессена)

Фридрих Вильгельм I Гессен-Кассельский (нем. Friedrich Wilhelm I.; 20 августа 1802, замок Филиппсруэ близ Ханау — 6 января 1875, Прага) — курфюрст Гессена (Гессен-Касселя) в период 1847—1866 годов, единственный сын курфюрста Вильгельма II и Августы, принцессы прусской (дочери Фридриха Вильгельма II Прусского).

Биография

Слушал лекции в Марбурге и Лейпциге.

В 1821 году, когда его отец, вследствие афиширования своей любовной связи с Эмилией Ортлепп, возведенной им в достоинство графини Рейхенбах, поссорился со своей женой, Фридрих Вильгельм был на стороне матери и уехал из Касселя.

Революция 1830 года и изгнание народом графини Рейхенбах в январе 1831 года принудили курфюрста провозгласить своего сына Фридриха Вильгельма соправителем и выехать из страны, фактически передав сыну всю власть. Это было встречено народом весьма сочувственно. Однако скоро обнаружилось, что Фридрих Вильгельм как в личном своем поведении, так и в управлении страной намерен следовать по стопам отца.

В августе 1831 года он вступил в морганатический брак с Гертрудой Фалькенштейн (1806—1882), которая для этого развелась со своим мужем, прусским лейтенантом Леманом, и дал ей в сентябре 1831 года титул графини Шаумбург, а в 1853 году — княгини Ганау. Мать Фридриха Вильгельма не признавала этого брака; не признавало его и гессенское дворянство, не желавшее видеть своих дочерей при дворе женщины низшего происхождения. О том, чтобы германские дворы и гессенский ландтаг признали за детьми от этого брака права принцев, рожденных в равном браке, не могло быть и речи.

Еще при отце Фридриха Вильгельма Гессен-Кассель получил конституцию (1831 год), одну из наиболее либеральных того времени; но Фридрих Вильгельм питал ненависть к конституционализму и вел энергичную борьбу с ландтагом.

В 1832 году министерский пост занял реакционер Гассенпфлуг, который преследовал печать, производил давление на суд, распускал без всяких оснований ландтаг, при выборах прибегал к грубому давлению, прямо не подчинялся решениям ландтага. Его деспотизм распространялся даже на мелочи; так, он строго запрещал чиновникам носить усы. В 1837 году он получил отставку вследствие личного столкновения с Фридрихом Вильгельмом, причины которого не вполне выяснены; но его место занял Шеффер, продолжавший ту же политику и даже с еще большей бесцеремонностью и грубостью относившийся к народным представителям.

Одним из наиболее ярких проявлений реакции было преследование либерального марбургского профессора Йордана, которого четыре года (1839—1843) продержали в тюрьме по совершенно не доказанному обвинению сперва в государственной измене, а потом, за невозможностью доказать её, в недонесении о попытке государственной измены. В 1847 году, после смерти отца, Фридрих Вильгельм сделался курфюрстом.

4 апреля 1844 года был награждён орденом Св. Андрея Первозванного. Революция 1848 года принудила его дать отставку Шефферу, поручить формирование министерства либералу Эбергарду и принять ряд таких мер, как всеобщая амнистия, отмена цензуры и т. д.

Как только торжество реакции в Германии дало возможность вернуться на прежнюю дорогу, он поспешил в 1850 году дать отставку министерству и вновь призвать к власти Гассенпфлуга; последний попытался подавить народное движение полицейскими мерами, но это не удалось, и Фридрих Вильгельм призвал на помощь прусские войска. Конституция 1831 года была отменена, и в 1852 году октроирована новая.

В 1855 году Фридрих Вильгельм, опять-таки вследствие личного столкновения, вторично дал отставку Гассенпфлугу, но продолжал прежнюю политику. Только в 1862 году, уступая народному движению и настойчивому совету прусского короля, Вильгельма I, подкрепленному мобилизацией двух корпусов, Фридрих Вильгельм решился восстановить конституцию 1831 года.

Во время войны 1866 года между Пруссией и Австрией Фридрих Вильгельм стал на сторону последней, был арестован и отвезен в Штеттин.

17 сентября 1866 года Пруссия заключила с ним договор, по которому он, за денежное вознаграждение, отказывался от своих прав. До самой смерти, однако, он мечтал об их восстановлении, для чего старательно, но совершенно безрезультатно, вел из Праги агитацию в своем бывшем государстве. Вследствие этого прусское правительство в 1869 году наложило секвестр на его личное имущество.

Морганатический брак и дети

26 июня 1831 года Фридрих Вильгельм женился (морганатически) на Гертруде Фалькенштейн (18 мая 1803, Бонн — 9 июля 1882, Прага), дочери Иоганна Готфрида Фалькенштейна (сына Николаса Фалькенштейна и Маргариты Хейсс) и Магдалены Шульц (дочери Иоганна Людвига Альберта Шульца и Софии Круппс).

Гертруда Фалькенштейн была с 1822 года женой лейтенанта Карла Михаэля Леманна (1787—1882), от брака с которым у неё было два сына — Отто (1823—1907) и Эдуард (1827—1896). После брака с Фридрихом Вильгельмом она получила титул графини Шаумбург (1831) и княгини фон Ганау унд Горовитц (1853)

У Фридриха Вильгельма и Гертруды было девять детей, которые получили титул князей Ганау:

• Августа Мария Гертруда (21 сентября 1829 — 18 сентября 1887), муж с 1849 года князь Фердинанд Максимилиан III цу Изенбург-Бюндинген (1824—1903)
• Александрина (22 декабря 1830 — 20 декабря 1871), муж с 1851 года князь Феликс цу Гогенлоэ-Эринген (1818—1900)
• Фридрих Вильгельм (18 ноября 1832 — 14 мая 1889), дважды был женат морганатическими браками: с 1856 года на актрисе Огюсте Бирнбаум (1837—1862), позднее графине Шаумбург, с 1875 года на актрисе Людвике Глоэде (1840—1912)
• Мориц (4 мая 1834 — 24 марта 1889), 1-й князь Ганау, морганатическая жена с 1875 года Анна фон Лоссберг (1829—1876)
• Вильгельм (19 февраля 1836 — 3 июля 1902), 2-й князь Ганау. 1-я жена с 1868 (развод в 1870) принцесса Елизавета (1841—1926), дочь Георга Вильгельма, князя Шаумбург-Липпе, 2-я жена с 1890 года графиня Елизавета Липпе-Вейссенфельдская (1868—1952)
• Мария (22 августа 1839 — 26 марта 1917), жена с 1857 года (развод в 1872) принца Вильгельма Гессен-Филипсталь-Бархфельда (1831—1890)
• Карл (29 ноября 1840 — 27 января 1905), 3-й князь Ганау, жена с 1882 года графиня Гермина Гроте (1859—1939)
• Генрих (8 декабря 1842 — 15 июля 1917), 4-й князь Ганау, жена (морганатический брак) с 1917 года Марта Ригель (1876—1943)
• Филипп (29 декабря 1844 — 28 августа 1914), жена (морганатический брак) с 1875 года Альбертина Хубачек-Штаубер (Hubatschek-Stauber; 1840—1912)

Ссылки

• Фридрих-Вильгельм I, курфюрст гессенский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Фридрих Вильгельм I (курфюрст Гессена)

Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.