Фридрих II (король Пруссии)

Фридрих II Великий нем. Friedrich II. der Große<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Пруссии
31 мая 1740 — 17 августа 1786
Предшественник:	Фридрих Вильгельм I
Преемник:	Фридрих-Вильгельм II
Вероисповедание:	лютеранин
Рождение:	24 января 1712(1712-01-24) Берлин
Смерть:	17 августа 1786(1786-08-17) (74 года) Сан-Суси, Потсдам
Место погребения:	Сан-Суси
Род:	Гогенцоллерны
Отец:	Фридрих Вильгельм I
Мать:	София Доротея Ганноверская
Супруга:	Елизавета Кристина Брауншвейгская
Дети:	нет
Монограмма:
Награды:

Фри́дрих II, или Фридрих Великий, известный также по прозвищу Старый Фриц (нем. Friedrich II., Friedrich der Große, Alte Fritz; 24 января 1712, Берлин — 17 августа 1786, Сан-Суси, Потсдам) — король Пруссии с 1740 года. Яркий представитель просвещённого абсолютизма, основоположник прусско-германской государственности.

Детство

Фридрих родился в Берлине 24 января 1712 года, при крещении получил имя Карл-Фридрих. Его отец — король Пруссии Фридрих Вильгельм I из династии Гогенцоллернов, мать — София Доротея Ганноверская, дочь короля Англии Георга I. Фридрих был третьим и самым старшим (два его старших брата умерли в младенчестве) сыном в этой многодетной королевской семье, где всего родилось 14 детей. Наибольшим расположением и дружбой маленького принца пользовалась его старшая сестра Вильгельмина, будущая маркграфиня Байрейтская.

Первой его воспитательницей оказалась французская эмигрантка мадемуазель де Рокуль, которая зародила в нём любовь к французской литературе. На седьмом году Фридриха отдали под надзор учителя Дюгана, который ещё более укрепил его расположенность ко всему французскому. Отец стремился воспитать из Фридриха воина, однако принц интересовался музыкой, философией и танцами. В результате, Фридрих Вильгельм счёл его никчёмным наследником и долгое время стремился передать престол своему младшему сыну Августу-Вильгельму, более удовлетворявшему его вкусам.

Молодость. Конфликт с отцом

Конфликт с деспотичным отцом вылился в попытку побега в Англию в восемнадцатилетнем возрасте, на которую он решился совместно с лейтенантом Гансом Германом фон Катте. Попытка не удалась, Фридрих и Катте были заключены в крепость (Фридрих — в Кюстрине), после чего Фридрих Вильгельм выразил намерение судить обоих за дезертирство и казнить. Впрочем, Фридриху было обещано прощение на условиях отказа от прав на престол, чего он однако не принял. Катте был действительно судим и обезглавлен, однако в отношении Фридриха его отец столкнулся с резкой оппозицией своему намерению сначала в лице суда (который отказался судить кронпринца), а затем и Военного совета; к этому прибавилось и дипломатическое давление со стороны других европейских дворов. В конце концов Фридрих был освобождён, но некоторое время пробыл в ссылке в Кюстрине, будучи назначен членом военно-судного совета Неймаркского округа (но с правом только совещательного голоса). Заключение и ссылка продлились более двух лет (август 1730-ноябрь 1732), после чего Фридрих был окончательно прощён и назначен шефом пехотного полка.

В 21 год он по родительской воле женится на Елизавете Кристине Брауншвейгской и получает боевое крещение в войне за польское наследство (1733—1735), служа под командованием знаменитого полководца Евгения Савойского, похвалы которого он удостоился.

В молодости Фридрих пишет политический трактат «Антимакиавелли», в котором с позиции просвещённого абсолютизма критикует цинизм известного произведения Н. Макиавелли «Государь». Трактат был отредактирован и издан (анонимно) Вольтером, с которым Фридрих тогда уже состоял в оживлённой переписке.

Увлечение масонством

В ночь с 14 на 15 августа 1738 года, будущий король Пруссии Фридрих, наследный принц, был инициирован как масон в Брауншвейге, и быстро возвышен в степень подмастерья, и также быстро возведён в степень мастера масона. Посвящения Фридрих прошёл без ведома своего отца. Он пригласил барона фон Оберга и писателя Якоба Фридриха фон Биелфельда, которые сыграли важную роль в принятии его кандидатуры. Посвящение нужно было для формирования La loge première/La loge du Roi notre grand maître в Рейнсбергском замке. После вступления Фридрихом на монарший престол он основал собственную ложу, которой и руководил лично с 20 июня 1740 года. А 13 сентября 1740 года, с разрешения Фридриха, под эгидой тайного совета и Шарля Этьена Иордана, создаётся Великая национальная ложа «Три глобуса». За основу была взята модель Первой великой ложи Англии, хотя Великая национальная ложа «Три глобуса» не получила никакого устава от Великой ложи Англии.

В том же, 1740 году, Фридрих II принял участие в Первой Силезской войне, и «La loge première» была распущена, а её члены присоединились к новой ложе Фридриха. Эта новая ложа стала в последующем основной для Великой национальной ложи «Три глобуса». И в соответствии с обычаями своего времени в последующие годы присоединила ложи в Майнингене, Франкфурт-на-Одере, Бреслау, Дрездене и Невшателе. 24 июня 1744 года было принято название Великая королевская материнская ложа «Трёх глобусов», и, наконец, 5 июля 1772 года, название было изменено на Великую национальную материнскую ложу Прусского государства. Таким образом, Фридрих II принял активное участие в формировании первой национальной великой ложи в Германии и в развитии масонства на принадлежавших и завоёванных территориях.

Король-философ и король-музыкант

После смерти короля-отца 31 мая 1740 года 28-летний Фридрих получает не просто корону Пруссии, но сильную армию и не растраченную на пустые придворные развлечения казну. Хотя король перед смертью сделал распоряжение похоронить его как можно проще, сын не выполнил этого. Погребение Фридриха Вильгельма было пышным и достойным короля. Гроб Фридриха Вильгельма I был покрыт тканью с вышитыми на нём знаками «мёртвой головы» (нем. Totenkopf). Этот символ впоследствии станет эмблемой «чёрных гусар», а в XX веке его примут в качестве атрибутики войска СС.

Первым делом Фридрих начал переустраивать Пруссию на началах Просвещения, пригласив философов: сначала Христиана Вольфа (1740), а затем Вольтера (1750). Впоследствии он так обозначил программу преобразований: «Хорошо работающее правительство должно представлять столь же прочно связанную систему, как и система понятий в философии. Все его решения следует хорошо обосновывать; хозяйственная, внешняя и военная политика должны способствовать единой цели — консолидации власти государства и увеличению его мощи». За такой рациональный подход Фридрих получил прозвище короля-философа, в противовес прозвищу его отца как короля-солдата.

Одним из знаменательных его нововведений была отмена цензуры. Он дал понять своим министрам, что «берлинским газетным писателям должна быть предоставлена неограниченная свобода писать без предварительной цензуры обо всех столичных новостях». Фридрих требовал, чтобы «интересным газетам не чинились препятствия». Умершие цензоры, как правило, не замещались новыми — эти должности оставались вакантными во время его правления. При нём впервые стало возможно законодательное обоснование свободы прессы на немецкой земле.

Фридрих проявил себя как покровитель наук и искусств. Он учредил в 1742 году Королевскую оперу, для которой архитектор Кнобельсдорф строит здание. Открытие (премьерная постановка оперы «Клеопатра и Цезарь» К. Г. Грауна) Королевской оперы состоялось ещё в недостроенном здании 7 декабря 1742. Кроме того, король был сам одарён музыкально, играл на флейте и сочинял музыку (ок. 100 сонат и 4 симфонии, концерты для флейты сочинения Фридриха II до сих пор входят в репертуар исполнителей на этом инструменте). В области музыки Фридрих II прославился также тем, что в 1747 году пригласил к себе в Потсдам Иоганна Себастьяна Баха. Результатом этой встречи стало Музыкальное приношение Баха — цикл из нескольких пьес, написанных на тему, сочинённую и предложенную Баху королём. При дворе короля жили и работали крупные композиторы своего времени, среди них: флейтист, композитор, крупнейший музыкальный теоретик того времени и личный учитель короля по флейте Иоганн Иоахим Кванц, которого он предпочитал и ценил выше всех других служивших у него музыкантов, сын Иоганна Себастьяна Баха композитор Карл Филипп Эммануил, композитор и клавесинист Кристоф Шаффрат, композитор Карл Генрих Граун, Иоганн Готлиб Граун, композитор, лютнист и музыкальный теоретик Эрнст Готлиб Барон, знаменитый чешский композитор и скрипач Франтишек Бенда, для капеллы которого приобретались инструменты лучших итальянских мастеров Амати и Страдивари.

В 1744 году Фридрих на основе Берлинского научного общества создаёт Берлинскую академию наук, куда приглашает со всей Европы лучших учёных, в том числе Мопертюи (президент) и Леонарда Эйлера (директор математического класса). В 1775 Фридрих открывает в Берлине первую публичную библиотеку.

Берлин, где отец подвергал его унижениям, Фридрих не любил. В 1747 он закладывает основу дворцово-паркового комплекса Сан-Суси в Потсдаме, который стал его летней резиденцией и получил неофициальное название «прусского Версаля». С момента окончания Семилетней войны он жил в Потсдаме постоянно — летом в Сан-Суси, а зимой в Старом городском или Новом дворце. Стиль построек Фридриха именуется фридерицианским рококо; его главным представителем был придворный архитектор Кнобельсдорф.

Судебная реформа

Придя к власти, Фридрих первым делом отменил пытки (ордонанс от 3 июля 1740). Затем он гарантировал имущественные права своих подданных, централизовал судопроизводство и отделил его от исполнительной власти в духе идей Монтескьё. В 1749 году Самуэлем фон Кокцеи был окончен и вступил в законную силу новый свод законов «Corpus juris Fridericianum». В этом кодифицированном нормативно-правовом акте были собраны все действующие законы Пруссии, которые были дополнены и новыми актуальными нормами. В 1781 году Фридрих совместно с ведущими юристами Пруссии, в частности, с фон Кармером, разрабатывает новые законы: «Всеобщее гражданское право» и «Общий порядок судопроизводства».

Религиозная политика

Пруссия была создана как лютеранское государство, однако уже предшественники Фридриха стояли на общепротестантских позициях, давая убежище гугенотам, меннонитам и вальденсам (впоследствии это заложило основы Прусской унии). Свободно себя чувствовали и евреи. Однако веротерпимость Фридриха превзошла всех. Взойдя на престол он заявил:

Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели бы жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни

Неслыханным для протестантской страны, пережившей кровопролитные религиозные войны, стала закладка в Берлине католического собора святой Ядвиги в 1747 году.

Территориальные приобретения

За годы правления Фридриха Великого территория Пруссии увеличилась вдвое. Первое и самое главное приобретение он сделал уже на первом году своего царствования. При известии о смерти императора Карлa VI, не оставившего мужских потомков, Фридрих отказался признать Прагматическую санкцию, допускавшую передачу императорского престола по женской линии, и, под предлогом старых прав Гогенцоллернов на несколько силезских графств, в декабре 1740 года вторгся в Силезию и оккупировал её всю, дав таким образом сигнал к началу Войны за австрийское наследство (конкретно войны Фридриха с Австрией за Силезию известны в германской историографии как Силезские войны). Захват Силезии был закреплён победой при Мольвице, первой победой Фридриха, которой он был обязан, впрочем, целиком фельдмаршалу Шверину: после того как в начале битвы слабая прусская кавалерия была разгромлена, а правый фланг пруссаков смят, Шверин, предвидя возможную гибель и пленение армии, уговорил Фридриха спасаться, чтобы самому не попасть в плен. Однако в отсутствие Фридриха он сумел выправить положение и в конце концов перейти в контратаку. В результате, Фридрих втайне от союзников заключил с австрийским главнокомандующим Нейпергом устное соглашение в Клейн-Шеллендорфе, согласно которому ему отходила Нижняя и Средняя Силезия. Однако новые успехи антиавстрийской коалиции (прежде всего, занятие французами Праги) заставили его в 1742 году нарушить и это перемирие и вновь вмешаться. Битва при Шотузице 17 мая 1742 года окончилась победой Фридриха, несмотря на то, что австрийцам удалось занять и сжечь город Шотузиц и разграбить обоз пруссаков. Вслед за тем Фридрих подписал с Австрией сепаратный мир в Бреславле (11 июня), которым ему отдавалась уже вся Силезия (включая Верхнюю) и графство Глац. Успехи Австрии в последующие два года обеспокоили Фридриха, и в 1744 году он нарушил и этот договор и вновь вступил в антиавстрийскую коалицию, на этот раз попытавшись захватить Богемию. Однако поход в Богемию, после первых успехов, окончился полным провалом; в результате Фридриху пришлось в 1745 году вновь защищать Силезию и даже Берлин (на который двигались австро-саксонские войска), что он с блеском и исполнил, одержав над австрийцами победы при Гогенфридберге и Сооре, а над саксонцами победу при Кессельдорфе, после которой он оккупировал Саксонию. В результате, 25 декабря 1745 г. в Дрездене был подписан новый мир, который подтвердил статьи Бреславльского договора о присоединении к Пруссии провинции Силезия и графства Глац, тогда как Фридрих со своей стороны признал императором мужа Марии-Терезии Франца I. Приобретение густонаселённой и промышленно развитой Силезии резко усилило Пруссию, придав ей статус великой европейской державы.

Вторым приобретением Фридриха стала Западная Пруссия — территория Польши, разделявшая Бранденбург с Восточной Пруссией. Её удалось получить мирным путём в 1772 году в результате первого раздела Польши, воспользовавшись дипломатическим союзом с Россией.

Семилетняя война (1756—1763)

В 1756 году Фридрих напал на союзную Австрии Саксонию и вошёл в Дрезден. Он обосновывал свои действия «превентивным ударом», утверждая, что против Пруссии сложилась русско-австрийская коалиция, которая была готова к агрессии. Затем следовала кровопролитная Лобозицкая битва, в которой Фридрих одержал победу. В мае 1757 Фридрих взял Прагу, однако затем 18 июня 1757 года он потерпел поражение в Колинском сражении. С этого момента начинается «чёрная полоса» в жизни Фридриха. Его генералы проигрывают сражения на всех фронтах. В октябре 1757 года австрийцы на короткое время захватывают столицу Пруссии город Берлин. Однако Фридрих нашёл в себе силы для контрудара: 5 ноября в битве при Росбахе он громит французов, а 5 декабря при Лейтене — австрийцев.

Цорндорфское сражение 25 августа 1758 закончилось победой русских (по неписаным законам того времени победителем считался тот, за кем оставалось поле битвы; поле битвы при Цорндорфе осталось за русскими), Кунерсдорфское сражение 1759 нанесло моральный удар по Фридриху. Австрийцы заняли Дрезден, а русские Берлин. Некоторую передышку обеспечила победа в Сражении при Лигнице, однако Фридрих окончательно выбился из сил. Лишь противоречия между австрийскими и русскими генералами удерживали его от окончательного краха.

Внезапная смерть русской императрицы Елизаветы в 1761 году принесла неожиданное избавление. Новый русский царь Пётр III оказался большим почитателем таланта Фридриха, с которым он заключил перемирие. Получившая власть в результате дворцового переворота императрица Екатерина II не решилась снова вовлечь Россию в войну и вывела все российские войска с оккупированных территорий. На протяжении последующих десятилетий она поддерживала с Фридрихом дружественные отношения в русле политики т. н. северного аккорда.

По инициативе австрийской императрицы Марии-Терезии в саксонском замке Губертусбург в 1763 году состоялись мирные переговоры, результатом которых стал «нулевой вариант».

Война за баварское наследство 1778—1779 гг

В конце 70-х гг. в Европе снова назревал конфликт. Со смертью курфюрста Максимилиана пресекался баварский правящий род, и соправитель Марии-Терезии, её сын Иосиф II решил воспользоваться случаем: он заставил нового курфюрста Карла Теодора уступить ему Нижнюю Баварию в обмен на Австрийские Нидерланды. Кроме того, Иосиф мечтал возвратить Австрии Силезию.

Фридрих был очень нездоровым и уставшим человеком, однако решил также поучаствовать в обуздании «агрессора». Войны как таковой не состоялось, противостоящие армии занимались одними манёврами, если нет считать отдельных кавалеристских стычек. Воюющие армии занимались не столько истреблением противника, сколько картофеля на полях из-за неурядиц со снабжением, из-за чего эта война в народе получила ироническое название «картофельной».

Опасаясь прусской мощи, в 1779 г. австрийский кабинет попросил мира. Сначала было заключено перемирие с Пруссией, а потом, на конгрессе в Тешене, австрийцы отказались от Баварии в обмен на небольшие территории по правому берегу Инна. Пруссия не получила никаких выгод от этой войны, но Фридрих всегда утверждал, что действовал «из принципа», ради защиты мирного сосуществования германских государств.

Последние годы жизни

В это время Фридрих много пишет. В это время были написаны: «Письма о любви к отечеству», «Рассуждения о различных образах правления и о обязанностях государей», «История раздела Польши».

Похоронив всех своих друзей и боевых генералов, король стал замкнут и печален. Ему приписывают следующую фразу: «Я уже давно стал историей самого себя».

Постепенно силы стали оставлять короля. Он страдал бессонницей, геморроем и астмой. Подагра одолевала его уже давно. Умер король Пруссии в Потсдаме в своей постели в ночь с 16 на 17 августа 1786 г. В момент его смерти часы в спальне остановились. Впоследствии эти часы оказались у Наполеона Бонапарта. Именно их он увёз с собой на остров Святой Елены.

Фридрих Великий завещал похоронить себя в своём любимом Сан-Суси. Однако его племянник и преемник Фридрих Вильгельм II не выполнил завещания и повелел похоронить в Потсдамской гарнизонной церкви, рядом с его отцом, Королём-солдатом Фридрихом Вильгельмом I. Спустя почти 160 лет во время Второй мировой войны солдаты вермахта вывезли гробы, спасая их от возможного разрушения (Потсдамская гарнизонная церковь была разрушена в 1945 году). Сначала в марте 1943 года они были помещены в подземный бункер в потсдамском районе Айхе, в марте 1945 года перевезены в соляную шахту в тюрингском Бернтероде, откуда по окончании войны были отправлены американскими солдатами в гессенский Марбург. Там останки прусских королей находились в местной церкви св. Елизаветы, а в августе 1952 года перевезены в замок Гогенцоллерн близ Хехингена в Баден-Вюртемберге. Завещание Фридриха Великого было выполнено 17 августа 1991 года, ровно через 205 лет после его смерти. Останки Фридриха в сопровождении почётного караула бундесвера были установлены для торжественного прощания на парадном дворе Сан-Суси, а само погребение состоялось ночью, как и указывал в своём завещании прусский король.

Личность

Фридрих был полиглотом, кроме своего родного немецкого языка, король владел французским, английским, испанским, португальским и итальянским; читал на латыни, греческом и древнегреческом. В быту любил простоту, порядок, умеренность, был бережлив до скупости. Вставал рано (не позже 6 часов утра). С детства любил музыку. Каждый вечер он отводил один час и для игры на флейте. В свободное время он писал книги: «Письма о любви к отечеству», «Рассуждения о различных образах правления и о обязанностях государей», «История раздела Польши», «Историю своего времени» и «Исторические записки Бранденбургского дома». В общении иногда был чересчур язвителен. Также он был заядлым собаководом.

На войне Фридрих был храбр и никогда не падал духом. Он лично водил своих солдат в атаку. Фридрих молниеносно принимал решения и столь же быстро их реализовывал, что часто давало ему преимущество над противниками, вынужденными подолгу согласовывать свои действия с правительствами своих монархов. Впрочем, в его послужном списке блестящие победы соседствуют с бесславными разгромами. Репутация военного гения, закрепившаяся за ним впоследствии, принадлежит скорее его брату Генриху, наступательные успехи которого Фридрих вынужден был иногда пресекать из политических соображений.

Во времена Третьего рейха короля Пруссии было принято изображать как одинокого борца, для которого не существует любви и прочих «сантиментов». Делалось это с постоянной оглядкой на Адольфа Гитлера: он согласно официальной нацистской версии был чужд любых плотских и вообще житейских радостей. В то же время габсбургская пропаганда со времени Силезских войн рисовала Фридриха «тираном-содомитом».

Сексуальность

Связи с мужчинами

Женщин Фридрих не любил, а со своей женой был холоден и не поддерживал с ней супружеских отношений. По Европе ходили слухи о гомосексуальности прусского короля. В непристойной поэме «Палладиум», напечатанной анонимно, Фридрих высказывается в защиту однополой любви. Биографы Фридриха считают, что помимо упомянутого выше лейтенанта Катте, у него на протяжении ряда лет была интимная связь с итальянцем Альгаротти, который, по словам Фридриха, своим телесным сложением превосходил модели Праксителя. Известны эротические стихотворения Фридриха, посвящённые своему любимцу. Монарх привёз его на коронацию в Кёнигсберг в собственной карете, по словам современника, «подобно метрессе».

Французский премьер-министр герцог Шуазель утверждал в своей эпиграмме, что Фридрих «познаёт экстаз лишь в объятьях полковых барабанщиков». Вольтер в своих мемуарах сообщает, что, встав ото сна и одевшись, Фридрих вызывал к себе двух-трёх любимцев — «то ли лейтенантов своего полка, то ли пажей, то ли гайдуков. Пили кофе. Тот, кому кидали носовой платок, оставался затем ещё на несколько минут с королём. До последних крайностей дело не доходило, ибо Фридрих ещё при жизни отца тяжело пострадал от своих мимолётных связей, и дурное лечение не поправило дела. Играть первую роль он не мог; приходилось довольствоваться вторыми ролями». Женщины, отмечает Вольтер, доступа во дворец вообще не имели. Намёк на заражение сифилисом в результате гомосексуальной связи и неудачную операцию, в итоге которой Фридрих стал импотентом, видят в письме Фридриха племяннику: он советует избегать «греческих удовольствий», заверяя, что его «личный опыт» доказывает, что «это не приносит удовольствия». Казанова в своих мемуарах не без иронии отмечает, что при встрече с ним Фридрих оглядел его с ног до головы и сказал: «А вы красивый мужчина!». Также Казанова называет одного из возлюбленных Фридриха — аббата Бастиани: «Он показал мне любовные письма, полученные им от короля Прусского до его рукоположения; государь был положительно без ума от Бастиани, пожелал стать его возлюбленной и по-царски наградил, увенчав церковными лаврами». В числе любовников Фридриха называли также его доверенного слугу Михаэля-Габриэля Фредерсдорфа, с которым Фридрих сошёлся во время своего заключения; он сделал Фредерсдорфа камердинером, затем директором Берлинской оперы и наконец, ко всеобщему скандалу, канцлером. Вольтер писал о нём: «Этот солдат, молодой, красивый, хорошо сложённый и игравший на флейте, служил, чтобы развлекать заключённого не одним только способом».

Гомоэротические мотивы изобилуют в любимой резиденции Фридриха — Сан-Суси. Из окон кабинета Фридриха просматривается фонтан со статуей обнажённого Антиноя. В Новом дворце, заложенном по приказу Фридриха в 1763 году, самая большая фреска изображает представление Зевсу юного Ганимеда. Медальоны с изображениями однополых любовников античности украшают знаменитый храм Дружбы. Вместе с тем, в отличие от шведского короля Густава III, Фридрих не позволял своим фаворитам вмешиваться в государственные дела и на публике вёл себя сдержанно (в отличие от брата Генриха, который открыто сожительствовал с мужчинами).

Отношения с женщинами

При этом есть также сведения и о сексуальных отношениях Фридриха с женщинами. Тот же Вольтер пишет, что в бытность принцем Фридрих был влюблён в некую дочь школьного учителя из г. Бранденбурга, которую его отец, узнав об этой связи, приказал выпороть. Сестра Фридриха Великого, Вильгельмина Байройтская в своих мемуарах утверждает, что её брат в юности был возлюбленным Анны Каролины Орзельской, побочной дочери Августа Сильного. Этот факт отмечен в большинстве монографий по данной тематике.

Казанова пишет о приязненных и даже любовных отношениях короля с танцовщицей Барбариной Кампанини, которые, однако, не принесли ему счастья: «После любовной связи с Барбариной Фридрих стал относиться к женщинам резко отрицательно». Причиной этому, вероятно, послужил тайный брак танцовщицы с одним из молодых прусских чиновников. Чтобы привлечь её в Пруссию, король согласился подписать невиданный по тем временам контракт. Барбарина должна была получить 7 тысяч талеров в год и отпуск в 5 месяцев. А когда актриса отказалась от контракта, Фридрих приказал «принять надлежащие меры, чтобы доставить эту тварь (Барбарину) на место». Барбарина была выкрадена из Вены. По выражению Вольтера, который, в отличие от Казановы, близко знал короля, Фридрих «был в неё немного влюблён, потому что ноги у неё были мужские».

В книге Ф. А. Кони «История Фридриха Великого» говорится о вполне гармоничной, хотя и лишённой любви, семейной жизни короля с женой Елизаветой Кристиной Брауншвейгской. Автор указывает в качестве причины прохладных отношений между супругами бездетность их союза. В XIX в. большинство авторов (наиболее известен в России Бернгард Куглер) придерживалось именно этой точки зрения. Следует отметить, однако, что в тогдашних условиях, особенно в России и Пруссии, противоположное мнение и не могло быть высказано печатно. Современный историк Дэвид Фрейзер в своей книге «Фридрих Великий» делает вывод о том, что «…в любом случае, секс не играл в его жизни сколько-нибудь значимой роли».

Оценки наследия

Фридрих Великий почитается одним из трёх общегерманских национальных героев, наряду с Бисмарком и Аденауэром. Добрая память согласуется с мнением историков, которые отмечают:

Именно Фридрих Великий всего за 20 лет превратил Пруссию из маленького княжества в одну из сильнейших держав Европы.

В 1851 году «Старому Фрицу» был возведён бронзовый памятник в центре Берлина (скульптор Кристиан Раух).

В Третьем рейхе национал-социалистическая пропаганда превратила образ прусского короля в один из символов «немецкого возрождения».

Идеолог нацизма Альфред Розенберг называет Фридриха «идеалом нордической красоты» и «Фридрихом Единственным». Адольф Гитлер именует короля «гениальным героем из Сан-Суси». Стоицизм Старого Фрица противопоставляется разнузданным нравам королей Галантного Века.

О жизни Фридриха ставились многочисленные фильмы, спектакли, публиковались научные и литературно-художественные сочинения. Фридрих часто изображался на открытках и плакатах. По количеству изображений Фридрих мог бы потягаться с самим Гитлером, так был дорог этот образ немецким национал-социалистам.

Ещё до прихода национал-социалистов к власти в Германии существовало целое направление в историческом кинематографе — «Fredericus Rex — Film» (буквально — фильмы о короле Фридрихе). После 1933 года это направление сделалось одним из генеральных в пропагандистском кино. Первым таким фильмом стал «Старый король, молодой король» о сложных взаимоотношениях кронпринца Фридриха со своим пожилым ретроградом-отцом — Фридрихом Вильгельмом I.

В гитлеровской Германии пиетет перед королём Пруссии достигает своего апогея в фильмах «Фредерикус» (1937) и «Великий король» (1942). Исполнитель ролей Фридриха Великого в кино актёр Отто Гебюр был лишён права играть какие-либо другие роли, так как это по мнению Йозефа Геббельса могло бы «очернить уже созданный образ Великого короля».

Фридрих Великий и теперь продолжает быть кумиром немецких неонацистов. Так, во время перезахоронения короля в 1991 году на это мероприятие съехались представители ряда ультраправых партий и союзов Германии. Это поклонение находит своё воплощение и в творчестве неонацистов. Так, музыкальная группа Landser, известная своими связями с «бритоголовыми», выпустила сингл под названием 'Fridericus Rex'.

Фридрих Великий в искусстве

• Пером и шпагой — исторический роман Валентина Пикуля

Кинематограф

• 1926 — Мельница Сан-Суси — Отто Гебюр.
• 1942 — Великий король (нем. Der große König, Германия) — Отто Гебюр.
• 1991 — Виват, гардемарины! (СССР) — Паул Буткевич.
• 1992 — Гардемарины — III (Россия, Германия) — Херб Андресс.
• 2002 — Два сердца — одна корона (нем. Trenck - Zwei Herzen gegen die Krone) (Германия).
• 2008 — Пером и шпагой (телесериал) (Россия) — Виктор Тереля.
• 2012 — Фридрих - немецкий король. Friedrich - Ein deutscher König (Германия. Сериал)
• 2015 — Великая (Россия) — Бастиан Зирих.

Предки

8. Фридрих Вильгельм I

4. Фридрих I (король Пруссии)

9. Луиза Генриетта Оранская

2. Фридрих Вильгельм I

10. Эрнст Август (курфюрст Ганновера)

5. София Шарлотта Ганноверская

11. София Ганноверская

1. Фридрих II

12. Эрнст Август (курфюрст Ганновера)

6. Георг I (король Великобритании)

13. София Ганноверская

3. София Доротея Ганноверская

14. Георг Вильгельм Брауншвейг-Люнебургский

7. София Доротея Брауншвейг-Целльская

15. Элеонора де Ольбрёз

Литература

• [books.google.de/books?id=lECRenA_DHEC Bibliographie Friedrich der Grosse: 1786—1986. Das Schrifttum des deutschen Sprachraums und der Übersetzungen aus Fremdsprachen]. Bearbeitet von Herzeleide (Henning) und Eckart Henning. Berlin, New York: Walter de Gruyter 1988. — XIX, 511. ISBN 3-11-009921-7
• B(reymayer), (Reinhard): Philosophe de Sans-Souci, Bibliographische Nachweise. In: Friedrich Christoph Oetinger: Die Lehrtafel der Prinzessin Antonia. Hrsg. von Reinhard Breymayer und Friedrich Häußermann, Teil 2. Anmerkungen. Berlin, New York 1977 (Texte zur Geschichte des Pietismus, Abteilung VII, Band 1, Teil 2), 258—266. 267—312. ISBN 3-11-004130-8.
• Henty, George Alfred. [www.gutenberg.org/ebooks/19714 With Frederick the Great. A Story of the Seven Years' War (ebook edition)]. — 1910.
• Kugler, Franz. [www.amazon.com/Friedrich-Gro%C3%9Fe-German-Edition-ebook/dp/B004YKVZ8I/ Friedrich der Groẞe (ebook edition)]. — Tredition Classics, 2012. — 432 p. — ISBN 3-84-725451-0.
• [www.amazon.com/Legends-The-Enlightenment-Frederick-ebook/dp/B00AMSUBLI/ Legends of The Enlightenment: The Life and Legacy of Frederick the Great (ebook edition)]. — Charles River Editors, 2012.
• Гинцберг Л. И. Фридрих II // Вопросы истории. — 1988. — № 11.
• Кони Ф. А. История Фридриха Великого. — М., 1997.
• Ненахов Ю.Ю. Войны и кампании Фридриха Великого. — Минск., 2002.
• Туполев Б. М. Фридрих II, Россия и первый раздел Польши // Новая и новейшая история. — 1997. — № 5.
• Фрэйзер Д. Фридрих Великий. — М., 2003.

Ссылки

• [www.preussen.de/en/today.html Preussen.de] (англ.). — официальный сайт династии Гогенцоллернов. [www.webcitation.org/61H1zTFBX Архивировано из первоисточника 28 августа 2011].
• [rulers.narod.ru/fridrix/fridrix.htm Фридрих II Великий. Жизнеописание]
• [articles.excelion.ru/science/history/world/53256891.html Ю. Е. Ивонин. Фридрих II Гоненцоллерн и Иосиф II Габсбург]
• [german.imdb.com/title/tt0136208/ фильм «Фридрих»] на IMDB
• [german.imdb.com/title/tt0034814/ фильм «Великий король»] на IMDB
• [militerra.com/index.php?option=com_content&task=blogcategory&id=63&Itemid=102/ Битвы и армия Фридриха Великого на Militerra.com]

Отрывок, характеризующий Фридрих II (король Пруссии)

– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.