Фридрих IV (курфюрст Пфальца)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фридрих IV Пфальцский
курфюрст Пфальца
 

Фридрих IV Пфальцский (нем. Friedrich IV. von der Pfalz; 5 марта 1574, Амберг — 19 сентября 1610, Гейдельберг) — курфюрст Пфальца с 1583 года из династии Виттельсбахов.





Биография

Сын курфюрста Пфальца Людвига VI и Елизаветы Гессенской, дочери ландграфа Филиппа Гессенского.

В момент вступления на престол в 1583 году Фридриху было лишь 9 лет. По этой причине регентом стал его дядя — Иоганн Казимир (до 1592 года).

Так как родители Фридриха были убеждённые лютеране, а дядя — истовый реформат, то перед ребёнком встал непростой вопрос выбора веры. В итоге всё же кальвинизм в Пфальце вновь победил — как в курфюршеском дворце, так и во всей земле. Иоганн Казимир вернул Пфальц к реформатской церкви, как это было при Фридрихе III, и воспитал Фридриха IV в духе горячей привязанности к протестантизму. Фридрих IV желал, чтобы все нерешенные церковные дела Германии были решены в духе протестантском, а внутренние дела Германии упорядочены в интересах протестантов.

В 1594 году Фридрих IV отправился в Гейльброн для заключения союза с единомышленными немецкими князьями. Ту же политику он преследовал на рейхстаге 1598 года и на собрании немецких государей, которое он устроил в октябре 1598 года во Франкфурте на Майне. Было ясно видно, что замышляемый союз должен быть направлен против императора; особенно резко это сказалось на рейхстаге 1603 года. Формально союз протестантов (уния) был заключен только в 1608 году, и Фридрих IV стал лидером союза, но умер прежде, чем союз мог доказать свою жизнеспособность.

В Пфальце Фридрих IV усердно заботился об утверждении кальвинизма, но, по политическим соображениям, старался поддерживать мирные отношении с лютеранами. Он усердно поддерживал гейдельбергский университет. В 1607 году Фридрих IV основал крепость Фридрихсбург поблизости от рыбацкого посёлка Мангейм, в результате чего последний стал городом. По отношению к только что основонному городу курфюрст проявлял особое внимание. Жители получили обширные привилегии, например, горожане были освобождены от барщины. Иностранцы освобождались на 20 лет от поземельного налога. Это должно было способствовать повышению уровня иммиграции и увеличению населения.

Для выдающейся роли Фридриху не доставало выдержки и самообладания. Его отношения к королю французскому, Генриху IV, вызывающие критику с точки зрения национальной, объясняются интересами кальвинистов и их партии в Германии. Фридрих был подвержен алкоголизму, в результате умер преждевременно, не оставив совершеннолетнего наследника. Похоронен в Гейдельберге в церкви Святого Духа.

Дети

Фридрих IV женился 23 июня 1593 в Дилленбурге на принцессе Луизе Юлиане Оранской-Нассау (1576—1644), дочери принца Вильгельма I и его третьей жены Шарлотты Бурбон-Монтенсье. В этом браке родилось 8 детей :

«Общество умеренности»

В 1600 году при дворе курфюрста для борьбы с пьянством было организовано «Общество умеренности», члены которого подписали договор об умеренном потреблении спиртных напитков в течение 2 лет. Интересно количество спиртного, считавшегося умеренным, ведь главный пункт гласил: «Обязуюсь не выпивать каждый раз за столом более 7 стаканов, а в течение дня — более 14 стаканов вина. Также разрешается выпивать один стакан водки или какого-либо другого крепкого напитка. Для утоления возможной жажды допускаются только пиво и минеральные воды».[1]

Напишите отзыв о статье "Фридрих IV (курфюрст Пфальца)"

Примечания

  1. Т. Соловьёва. Послевкусие Возрождения // Техника — молодёжи. — 2012. — № 9. — С. 47.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фридрих IV (курфюрст Пфальца)

Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…