Фризия (королевство)
| Фризское королевство | ||||
| фриз. Fryske Ryk, лат. Magna Frisia | ||||
| Королевство | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
 Фризское королевство | ||||
| Столица | Дорестад, Утрехт и другие | |||
| Язык(и) | Древнефризский язык | |||
| Религия | Германская мифология | |||
| Денежная единица | Скит[1] | |||
| Фризское королевство на Викискладе | [commons.wikimedia.org/wiki/Category:Frisian_kingdom Категория:Фризское королевство] | |||
| Площадь | 50.000 км² | |||
| Форма правления | Монархия | |||
| Король Фризов | ||||
| - 678 | Альдгисл | |||
| - 680-719 | Радбод | |||
| - 719–734 | Поппо | |||
Фризское королевство (лат. Magna Frisia) — королевство на территории Нидерландов и северной Германии, образовавшееся приблизительно в 500-е гг. н. э. Фризское королевство было завоёвано Франкским государством после битвы при Борне (734 год).
Содержание
Великое переселение народов
Во время великого переселения народов фризы обосновались на севере и западе Нижних земель[2]. К этому периоду относится предполагаемое правление короля Аудульфа. Фризы состояли из племён со свободными связями, сосредоточенными на военных формированиях, но без сильной центральной власти. Во второй половине VII столетия Фризское королевство достигло своего максимального расширения.
История войн
Титул фризских правителей неизвестен. Франкские источники называют их герцогами. Другие источники часто называют их королями. В письменных источниках сообщается только о трёх правителях.
Альдгисл
Во время правления короля Альдгисла у фризов завязался конфликт с франкским майордомом Эброином на старых римских укрепленных границах. Альдгисл мог держать франков с их армией на расстоянии. В 678 году он оказал гостеприимство английскому епископу Вилфриду Йоркскому, который также отрицательно относился к франкам.
Радбод
В правление Радбода ход войны разворачивался в пользу франков: в 690 франки победили в сражении за Дорестад под предводительством майордома Пипина Геристальского.[3] Хотя не все последствия этого сражения ясны, Дорестад стал вновь франкским городом, так же как замки Утрехт и Фехтен. Предполагается, что влияние франков в это время простиралось с юга Ауде-Рейна до побережья, но эти данные могут быть неточными, потому что влияние фризов в центральных речных областях не исчезло полностью. По крайней мере, фризы основали архиепископство или диоцез для Виллиброрда[4], а в 771 году был заключён брак между Гримоальдом Нейстрийским, старшим сыном Пипина, и Тедезиндой, дочерью Радбода.[5]
После того, как Пипин умер в 714 году, Радбод воспользовался борьбой за власть среди франков и возвратил южную Фризию. Он заключил соглашение с майордомом Нейстрии Рагенфредом, по которому в 716 году его армия смогла пройти по земле франков до Кёльна, где фризы одержали победу над войском Австразии в сражении за Кёльн[6]. Армия возвратилась на север с большими военными трофеями. Радбод планировал напасть на империю франков во второй раз и мобилизовал многочисленную армию, но прежде, чем он смог это сделать, он заболел и умер осенью 719 года.[7]
Нет ясности в вопросе, кем был преемник Радбода. Считается, что определение нового правителя вызвало трудности, потому что противник фризов франк Карл Мартелл смог легко вторгнуться во Фризию и завоевать значительную часть её территории. Сопротивление было настолько слабо, что Карл Мартелл не только захватил ближнюю Фризию («более близкая» часть Фризии к югу от Рейна), но также пересек Рейн и захватил «дальнюю» часть Фризии до берега реки Вли.[8]
Поппо
В 733 году Карл Мартелл послал армию против фризов. Фризская армия была отброшена к Остергао. В следующем году произошло сражение при Борне. Карл переправил армию через реку Аелмере вместе с флотом, который позволил ему подплыть к Борну. Фризы были побеждены в следующем сражении[8], а их король Поппо был убит.[6] Победители начали грабить и жечь языческие храмы. Карл Мартелл возвратился с большим количеством трофеев, сломив власть фризских королей навсегда.
После завоевания франками
После сражения при Борне в 734 году франки захватили фризские земли между реками Вли и Лауэрс. В 785 году, после победы Карла Великого над Видукиндом Саксонским, франки завоевали земли к востоку от реки Лауэрс. При Каролингах Фризией правил граф (grewan); это слово обозначало скорее королевского наместника, чем феодального владетеля.[9] Lex Frisionum, «Кодекс законов фризов», был записан на латыни во время правления Карла Великого.
Напишите отзыв о статье "Фризия (королевство)"
Примечания
- ↑ De eerste koningen van Nederland, стр. 22, Aspekt útjouwerij, стр. 205. ISBN 978-90-5911-323-7
- ↑ Halbertsma, H. (1982), Frieslands Oudheid [dissertations.ub.rug.nl/FILES/faculties/arts/1982/h.halbertsma/Halbertsma.PDF (pdf-file)], стр. 792
- ↑ Blok, D.P. (1968), De Franken, hun optreden in het licht der historie, страницы 32-34
- ↑ Liber Pontificalis (Корпус XXXVI 1, сторона 168) Beda Venerabilis (Корпус XLVI9, стр. 218)
- ↑ Halbertsma, H. (1982), Frieslands Oudheid [dissertations.ub.rug.nl/FILES/faculties/arts/1982/h.halbertsma/Halbertsma.PDF (pdf-file)], стр. 794.
- ↑ 1 2 [www.boudicca.de/friezen-nl1.htm Geschiedenis van het volk der Friezen]
- ↑ Halbertsma, H. (2000), Het rijk van de Friese Koningen, opkomst en ondergang, стр.90
- ↑ 1 2 Halbertsma, H. (1982), Frieslands Oudheid [dissertations.ub.rug.nl/FILES/faculties/arts/1982/h.halbertsma/Halbertsma.PDF (pdf-file)], стр. 795.
- ↑ Homan 1957, стр. 205.
Заметка: площадь Фризского королевства составляла после сражения при Борне 50 000 км².
| ||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Фризия (королевство)
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
