Фриз, Якоб Фридрих

Фриз, Якоб Фридрих
Jakob Friedrich Fries
Дата рождения:	23 августа 1773(1773-08-23)
Место рождения:	Барби
Дата смерти:	10 августа 1843(1843-08-10) (69 лет)
Место смерти:	Йена
Испытавшие влияние:	Апельт Э. Ф.

Якоб Фридрих Фриз (нем. Jakob Friedrich Fries; 23 августа 1773, Барби — 10 августа 1843, Йена)— немецкий философ, физик и математик.

Биография

Образование получил под руководством гернгутских теологов. Как у Шлейермахера, вкус к философскому мышлению развился у него на почве узко-исповеднических умозрений.

Как видно из рукописных набросков самого Фриза, которыми воспользовался впоследствии его зять Генке (Henke, «Jakob-Friedrich Fries. Aus seinem handschriftlichen Nachlasse dargestellt», Лейпциг, 1867), личный опыт и занятия психологией поколебали в нём первоначальную непосредственную веру. В своих религиозных настроениях и чувствах он скоро научился отличать искусственное от естественного, намеренное от непосредственного, причём оценил по достоинству значение и роль фантазии в деле возбуждения религиозных эмоций. Учение об искуплении стало мало-помалу вызывать в нём некоторые логические, а также этические недоумения. Религиозная жизнь, однако, не утратила для него значение. Он никогда не переставал придавать символическую ценность религиозным представлениям и, невзирая на все своё отрицательное отношение ко всякой догматике, всегда чувствовал и сознавал своё духовное родство с братской общиной гернгутеров.

Своё первоначальное философское крещение он получил от Канта, с сочинениями которого (сперва в обработке и изложении Рейнгольда) он познакомился ещё в семинарии братской общины. Психологический анализ теоретико-познавательной основы, которому Кант придавал столь большое значение в ранний период своей философской деятельности и который у него впоследствии все более и более отступает на задний план, представлялся Фризу делом первостепенной важности. Провести и обосновать такой анализ он поставил задачей своей жизни.

В Лейпциге он слушал оказавшие на него сильное влияние лекции психолога Платтнера; в Йену попал в самый расцвет философской славы Фихте. В 1805 г. он был приглашён профессором философии и математики в Гейдельберг, в 1816 г. — в Йену. Здесь он выпустил в свет свой труд «Wissen, Glaube und Ahndung», представляющий собой популярное изложение его теоретико-познавательных и религиозно-философских взглядов. Вслед за этим вышло его главное сочинение: «Neue Kritik der Vernunft» (1806—07; 2 изд., 1828—31, Гейдельберг).

Кроме влияния Канта, на Фризе отразилось влияние Якоби. Несмотря на это, положение его вполне самостоятельное; своё отношение к Канту, Якоби и романтической философии он попытался определить ближайшим образом в полемической статье, направленной против Шеллинга: «Von deutscher Philosophie, Art und Kunst» (1812). В 1816 г. он перешёл в Йену профессором теоретической философии. Свобода его политических убеждений навлекла на него неудовольствие правительства. За участие в известных вартбургских демонстрациях 1817 г. Фриз, несмотря на заступничество Карла-Августа, принужден был отказаться от преподавания философии и стал читать физику и высшую математику. О деятельности его в этих областях с похвалой отзывались Гаусс и Александр фон Гумбольдт.

По мнению Фриза, к трём «критикам» Канта должен быть добавлен их обнимающий принцип систематики. Обосновать последний он стремился, однако, не чисто умозрительным путём, но при помощи «естественного учения о человеческом духе», которое он сам называл философской антропологией, откуда и система его получила название антропологизма. Вещи мы не познаем так, как они существуют сами по себе, а только как явления. Все доступное нашим чувствам является объектом знания, сверхчувственное — объектом веры, откровение сверхчувственного в чувственном — объектом гадания (Ahndung).

Следующие три положения могут быть признаны, как справедливо указывает Ибервег, выражающими основной смысл Фризовой философии:

• чувственный мир под законами природы есть только явление,
• в основе явления лежит бытие вещей в себе,
• чувственный мир есть явление вещей в себе.

«Первое — принцип знания, второе — веры, третье — принцип чаяния. Мы знаем о бытии вещей в явлении, при помощи созерцания и понятий рассудка; мы верим по понятиям разума в вечную сущность вещей; ещё более высокое мы чаем в чувствах без созерцания и без определённых понятий». Вера, таким образом, идёт, по воззрению Фриза, самостоятельным путём, не касаясь области научного исследования.

В сравнении с Кантом Фриз признавал за философской эстетикой гораздо большее значение для философии религии, чем и обосновывал «эстетический рационализм». Чуждый основных тенденций романтической философии, к эпохе пышного расцвета которой относятся его жизнь и деятельность, Фриз не раз подвергался насмешкам Гегеля, да и до последнего времени оценка его философских заслуг нередко бывает односторонней и пристрастной, как это видно, например, из «Истории философии» Виндельбанда.

Несомненная заслуга Фриза состоит в том, что он в области теории познания, психологии и этики высказал такие идеи, глубоко жизненное значение которых продолжает сказываться и в наше время, тогда как умозрительные системы романтизма давно уже представляют исключительно исторический интерес.

Среди многочисленных сочинений Фриза, помимо указанных выше, заслуживают упоминания ещё следующие:

• «Philosophische Rechtslehre oder Kritik aller positiven Gesetzgebung» (Йена, 1803);
• «System der Philosophie als evidente Wissenschaft» (Лейпциг, 1808);
• «System der Logik» (Гейдельберг, 1811; 3 изд., 1837);
• «Vom deutscheu Bund u. deutscher Staatsverfassung; allgemeine staatsrechtliche Ansichten» (ib., 1816; нов. изд., 1831);
• «Handbuch der praktischen Phi l osophie» (Лейпциг, 1817—32);
• «Handbuch der psychischen Anthropologie» (Йена, 1820—21; 2 изд., 1837—39);
• «Mathematische Naturphilosophie» (Гейдельберг, 1822);
• «System der Metaphysik» (ib., 1824);
• «Geschichte der Philosophie, dargestellt nach den Fortschritten ihrer Entwickelung» (Галле, 1837—40);
• «Versuch einer Kritik der Principien der Wahrscheinlichkeitsrechnung» (Брауншвейг, 1842);
• «Die Lehren der Liebe, des Glaubens und der Hoffnung, oder Hauptsätze der Glaubens und Tugendlehre» (Гейдельберг, 1823),
• a также философский роман «Julius und Evagoras, oder die Schönheit der Seele» (Гейдельберг, 1822).

Библиография

• M. J. Schleiden, «Fries der Philosoph und Naturforscher»;
• Grapengiesser, «Kants Kritik d. r. V. und deren Fortbildung durch J. F. Fries» (Йена, 1882);
• R. Holtzmann, «Die Entwickelung des aesthetischen Religionsbegriffs».
• По вопросу об отношениях Фриза к Фихте, Шеллингу и Гегелю поучительна статья (изданная и отдельно) Куно Фишера: «О двух Кантовых школах в Йене».

Вокруг философских учений Фризе сгруппировалась целая школа его последователей, к которой, кроме Шлейдена, принадлежат: Апельт, Мирбт, ван Калькер, Халлир, Th. Schmid, математик Шлемильх и теолог де Ветте. Влияние Фриза сказалось также на Бенеке, а в новейшее время — на Ю. Б. Мейере, стороннике психологического эмпиризма.

Φризу принадлежит также несколько крупных трудов по математике и физике:

• «Versuch einer neuen Darstell. d. Theorie des Lichts und d. Warme» («Scherer’s Journal», I, 1802);
• «Entwurf des Systems der theoretischen Physik» (Гейдельберг, 1813);
• «Ueber d. optischen Mittelpunkt im menschl. Auge» (Йена, 1839).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Фриз, Якоб Фридрих

В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.