Фриних (трагик)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фриних

Фри́них (др.-греч. Φρύνιχος) — древнегреческий трагический поэт, живший в конце VI — начале V веков до н. э. Сочинения Фриниха не сохранились; известны лишь отзывы современников и небольшие цитаты.





Биография

Относительно даты и места рождения Фриниха нет никаких сведений. Существует упоминание, что он был сыном Полифрадмона и учеником Феспида. Первый свой успех в качестве мастера трагедии Фриних праздновал в 511 году до н. э. Однако название трагедии не сохранилась. Расцвет его творчества наверняка связан с пребыванием в Афинах.

В 494 году Фриних поставил свою трагедию «Падение Милета» (Μιλήτου άλωσις), в основе которой лежали недавние события захвата малоазийского города Милета войсками персидского царя Дария I. Она произвела сильное впечатление на зрителей, так что некоторые из них даже плакали. За напоминание афинянам о несчастьях их единоплеменников на автора наложили штраф в 1000 драхм, а представление его драмы было запрещено.[1]

В 476 году Фриних имел успех с другой трагедией — «Финикиянки» (Φοίνισσαι). Она построена на рассказе персидского евнуха о ходе морского сражения при Саламине. После Фриниха этот сюжет использовал Эсхил в своей трагедии «Персы» (472 г. до н. э.).

По некоторым данным, Фриних умер на Сицилии.

Творчество

Фриних довольствовался одним актёром, по очереди представлявшим тех лиц, которые беседовали с хором, но зато он усовершенствовал организацию последнего, разделив его на две части, из которых одна представляла мужчин, другая женщин. Таким образом, им впервые были введены женские роли в греческую трагедию.

Он также отделял действующее лицо от руководителя хора, назначив для первого преимущественно трохеический тетраметр. В его трагедиях над рассказом берут верх лирика и песни хора, ценившиеся даже впоследствии (см. Аристофан, «Птицы», 755).

Сюжеты для своих трагедий Фриних брал не только из сказаний о Дионисе и мифов о героях, но и из современной ему жизни, вкладывая в них иногда скрытые намеки и на текущую политическую жизнь (например, «Падение Милета»).

В «Финикиянках», поставленных Фемистоклом, как воспоминание о своей славе, и легших в основу Эсхиловских «Персов», Фриних прославляет подвиги афинян во время греко-персидских войн. В этой трагедии одна группа хора представляла финикийских женщин, посланных к персидскому двору, другая — персидских старцев.

Кроме этих двух трагедий, известно ещё несколько заглавий трагедий Фриниха, но от них дошли только незначительные отрывки. Аристофан отзывается о них с большой похвалой.

Сочинения

Согласно Суде, Фриних написал следующие трагедии:

  • Πλευρωνίαι (или Πλεύρων) «Плевронянки» (или Плеврон)
  • Αἰγύπτιοι «Египтяне»
  • ̓Ακταίων «Актеон»
  • Ἄλκηστις «Алкестида»
  • Ανται̂ος ἢ Λίβυες «Антей»
  • Δίκαιοι ἢ Πέρσαι ἢ Σύνθωκοι «Персы»
  • Δαναίδες «Данаиды»
  • ̓Ανδρομέδα «Андромеда»
  • Ἠριγόνη «Эригона»
  • Άλωσις Μιλησίων (или Μιλήτου ἅλωσις) «Падение Милета»

Кроме того, в Суде не упомянуты «Финикиянки» — одна из наиболее важных трагедий Фриниха.


Напишите отзыв о статье "Фриних (трагик)"

Примечания

  1. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1291641153#021 Геродот. История. Книга VI «Эрато», §21]

Отрывок, характеризующий Фриних (трагик)

Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.