Фроттола

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фро́ттола (итал. frottola, точная этимология неизвестна) в итальянской музыке конца XV — начала XVI веков — пьеса (изначально вокальная, с текстом на итальянском языке) на 3-4 голоса лирического характера, большей частью в моноритмической фактуре, слегка украшенной имитационной полифонией, с ярко выраженными метрическими акцентами.

Как правило, фроттолы писались преимущественно в строфической форме (одна и та же музыка для каждой строфы текста); поэтическая форма обычно содержит рефрен. Стихи фроттолы — любовная лирика в разнообразных формах, среди которых были особенно популярны бардзеллетта (barzelletta, с чертами виреле), strambotto, capitolo, canzona и даже сонет.

Фроттолы нотировались как сочинения для небольшого вокального ансамбля; издавались они (как и все другие многоголосные песни того времени) в виде поголосников. Считается, что верхний голос фроттолы мог исполнять солист, а партии остальных голосов поручались музыкальным инструментам (виолам, лютне, клавишным инструментам).

Крупнейшие авторы фроттолы — Маркетто Кара (одна из самых популярных: «Hor vendut’ho la speranza», с рефреном) и Бартоломео Тромбончино («Vale, diva mia, va in pace»), деятельность которых связана с мантуанским двором. К числу самых известных в истории музыки фроттол относится «In te Domine speravi» Жоскена, на смеси итальянского и латинского языков (показан фрагмент):

Многие фроттолы (в том числе, совершенно неизвестных и анонимных композиторов) опубликованы в сборниках популярной многоголосной музыки, которые выпускал в первых двух десятилетиях XVI века Оттавиано Петруччи (первый сборник фроттол выпустил в Венеции, в 1504 году). В стиле фроттолы сочинялись и более крупные формы, например, месса Лодовико Фольяно (на неидентифицированный cantus firmus).

Наряду с другими многоголосными песенными жанрами (вилланеллой, канцонеттой, вильянсико, баллетто и др.), равно как и итальянским фобурдоном в богослужебной музыке, фроттола дала сильнейший толчок развитию аккордового чувства, метрической экстраполяции и (в конечном итоге) гармонической тональности. Излюбленный пример фроттолы, которую рассматривают с точки зрения нарождающейся тональности,— «Non mi pento esser ligato» (авторство приписывают некоему композитору по имени Ioannes Lulinus).

Напишите отзыв о статье "Фроттола"



Литература

  • Edward Lowinsky. Tonality and atonality in sixteenth-century music. Berkeley, 1961.
  • Carl Dahlhaus. Untersuchungen über die Entestehung der harmonischen Tonalität. Kassel, Basel u.a.O., 1968, SS.249-257.
  • Knud Jeppesen. La frottola, I-II. Bemerkungen zur Bibliographie der ältesten weltlichen Notendrucke in Italien. Århus: Universitetsforlaget i Århus, 1968-70 (критическое издание ранних фроттол).
  • Knud Jeppesen. La frottola, III: Frottola und Volkslied: zur musikalischen Überlieferung des folkloristischen Guts in der Frottola. Århus, 1970.
  • F. Luisi. Frottole di B. Tromboncino e M. Cara ‘per cantar et sonar col lauto’. Roma, 1987 (включает факсимиле старопечатных сборников и транскрипции фроттол).
  • Don Harrán. Frottola // The New Grove Dictionary of Music and Musicians. London, New York, 2001.
  • Бедуш Е., Кюрегян Т. Ренессансные песни. Москва: Композитор, 2007.

Отрывок, характеризующий Фроттола

– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.