Фрумина, Дина Михайловна

Дина Михайловна Фру́мина — советский художник, живописец, педагог.

Дина Фрумина Dina Frumina
Род деятельности:	художник-живописец, преподаватель живописи
Дата рождения:	13 марта 1914(1914-03-13)
Место рождения:	Троицкое (ныне Любашёвский район Одесская область)
Дата смерти:	30 июля 2005(2005-07-30) (91 год)
Место смерти:	Одесса

Родилась 13 марта 1914 г. в местечке Троицкое Ананьевского уезда Херсонской губернии. Отец, Михаил Борисович Фрумин, был ремесленником, художником-самоучкой, делал мебель, клал наборный паркет (по собственным эскизам). Мать — Эсфирь Эммануиловна, урожденная Рубина.

Интерес девочки к живописи пробудился рано. Все началось с чтения и желания иллюстрировать прочитанное. Вскоре вся школа была полна её рисунками. Пятнадцатилетней приезжает Дина в Одессу и поступает в Художественную профшколу, где её первым учителем становится М. К. Гершенфельд, художник — участник выставок парижских «Салонов».

Через три года, после блестящего окончания художественной школы, Фрумину принимают на второй курс графического факультета Одесского художественного института. И снова ей везет с преподавателями: профессор М. И. Жук, окончивший Краковскую академию изящных искусств, «одесский парижанин» Т. Б. Фраерман, М. Д. Муцельмахер (ученик В. А. Фаворского).

С 1935 года — учеба в Киевском художественном институте в мастерской Ф. Г. Кричевского.

В 1942 году, в военной эвакуации в Самарканде, Д. Фрумина в Объединенном художественном институте (Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева) успешно защитила дипломную работу. В том же году была принята в Союз художников Узбекистана.

В период 1943—1945 годов жила и работала в Москве, вступила в Московскую организацию Союза художников. В сентябре 1945-го вернулась в Одессу, стала членом Союза художников Украины.

Уже вскоре после окончания учебы Д. М. Фрумина начала принимать участие в групповых выставках, а в июне 1946 года в Одесском музее западного и восточного искусства состоялась её первая персональная выставка «Этюды Самарканда».

Трудное для творческой интеллигенции время, ознаменовавшееся известным Постановлением о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», не обошло и Фрумину. Колористическую глубину представленных на выставке произведений, их камерность, скромность мотивов, импрессинистичность некоторые критики попытались оклеймить как «формализм» — вызов соцреализму.

Дина Михайловна обладала, однако, невероятной стойкостью, помогавшей ей выдерживать удары системы и судьбы. Она осталась верна своим творческим идеалам и долгие годы продолжала творить в первую очередь «для себя», хотя и участвовала в областных, республиканских, всесоюзных и международных выставках. В основном же созданное становится достоянием тесного круга друзей, близких учеников и отправляется на полку.

Вторая персональная выставка произведений живописца прошла после огромного перерыва — в 2002 году, также в Музее западного и восточного искусства. Крупная выставка привлекла повышенный интерес и превосходные отзывы широкой публики и знатоков искусства. В связи с этим было даже продлено время её экспозиции. Произведения, экспонировавшиеся на этой выставке, можно посмотреть на странице музея.

«Основным принципом колорита в картинах Фруминой является фиксация всех изменений предметного цвета под воздействием освещения и выявление богатства цветовых связей через систему рефлексов, контрастов и нюансов. В раннем творчестве перламутровый, а позднее серебристый колорит строится художницей посредством тончайших переходов цвета, валеров, которые создают сложную градацию света и тени в пределах одного цвета, что усиливает ощущение живой вибрации световоздушной среды. Художница никогда не использует чистые спектральные цвета, каждый мазок на картине уникален — это сложный по составу замес, несущий в себе ясную цветность. В изысканности и гармоничности колорита, в тяготении художницы к холодной гамме ощущается родство с музыкальной живописью В. Э. Борисова — Мусатова. Пространство в произведениях Фруминой цельное, а фрагментарность композиции позволяет сделать его бесконечным, беспрепятственно развивающимся в разные стороны, преодолевая плоскость холста. Пространство и масса активно взаимодействуют.»

Жанр пейзажа — основной в творчестве Фруминой. Преимущество составляют городские пейзажи. Любила и сельские мотивы. Очень редко рисовала море. Увлеченно работала в жанре портрета, особое внимание на протяжении всей жизни уделяла автопортретам. В жанре натюрморта чаще всего она обращалась к мотиву цветка и цветущих веток.

С 1948 по 1968 годы Фрумина преподавала в Одесском художественном училище (с 1965 г им. Грекова), где воспитала плеяду талантливых художников (в том числе и андеграунда) на основе непреходящих мировых художественных ценностей, с уважением относясь при этом к их по-настоящему искренним художественным поискам, даже если сама не разделяла их пристрастий к тому или иному направлению живописи.

В 2005 году она выпустила книгу «Мои воспоминания», в которых значительное внимание уделила как своим преподавателям, так и своим многочисленным ученикам, с несколькими из которых сохранила тесные человеческие и творческие отношения до последних дней своей жизни.

30 июля 2005 года Дина Михайловна Фрумина скоропостижно скончалась, не завершив очередного начатого холста. Похороны состоялись на III Еврейском (Слободском) кладбище в Одессе.

В 2013 году в Одессе, на доме номер 1 в Сабанском переулке, где художник и педагог жила и создавала свои произведения, была установлена мемориальная доска-барельеф.

Художники, учившиеся у Д. М. Фруминой в Одесском художественном училище

Александр Басанец Давид Беккер Пётр Гижа Алексей Гландин Анатолий Дымчук Виктор Жураковский Анна Зильберман Михаил Ивницкий Зоя Ивницкая Аркадий Кельник Галина Кломбицкая Любовь Колечко Тамара Литвиненко Геннадий Малышев

Валентин Мацкевич Лев Межберг Леонид Межерицкий Владимир Наумец Иосиф Островский Эдуард Павлов Александр Рихтер Н. Степанов Станислав Сычёв Владимир Ушаков Александр Фрейдин Моисей Черешня Людмила Ястреб

Источники

[www.migdal.ru/times/28/1702/ Александр Чацкий. «Чтобы осуществить свой дар, надо быть эгоистом»]
[viknaodessa.od.ua/newspaper/news/?1553 Александр Чацкий. «Художники не умирают»]
[magazines.russ.ru/slovo/2005/47/vai1.html Исаак Вайншельбойм. «Памяти большого художника»]
[www.moria.hut1.ru/ru/almanah/01_19.htm Валерий Бодылев. «По границе прошлого с грядущим»]
[www.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/S_myst/2007_4/PDF%5CSM-4_2007_p-299-308_Nosenko.pdf Анна Носенко. "Живопись «тихих созерцаний»…]
[www.uanews.odessa.ua/culture/2013/10/10/16962.html "В Одесі вшанували пам'ять митця і педагога Діни Фруміної"]. Новостное интернет-издание uanews.odessa.ua от 10.10.2013

Отрывок, характеризующий Фрумина, Дина Михайловна

– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.