Фрэзер, Джеймс Джордж

Джеймс Джордж Фрэзер
James George Frazer
Дата рождения:	1 января 1854(1854-01-01)
Место рождения:	Глазго
Дата смерти:	7 мая 1941(1941-05-07) (87 лет)
Место смерти:	Кембридж
Страна:	Великобритания Великобритания
Научная сфера:	антропология, этнология, культурология, фольклор, история религии
Место работы:	Кембриджский университет
Альма-матер:	Кембриджский университет, Университет Глазго
Научный руководитель:	У. Робертсон-Смит
Известен как:	антрополог, этнолог, культуролог, фольклорист, историк религии

Джеймс Джордж Фрэзер (Фрезер, Фрейзер) (Sir James George Frazer; 1 января 1854, Глазго, Шотландия — 7 мая 1941, Кембридж) — британский религиовед, антрополог, этнолог, культуролог, фольклорист и историк религии, представитель классической английской социальной антропологии, внёсший огромный вклад в изучение тотемизма, магии и трансформации религиозных верований на протяжении истории человечества. Автор 12-томного труда «Золотая ветвь» («The Golden Bough»), систематизировавшего фактический материал по первобытной магии, мифологии, тотемизму, анимизму, табу, религиозным верованиям, фольклору и обычаям разных народов.

В настоящее время теория Фрезера об эволюционной последовательности магии, религии и науки уже не является признанной, а общая психологическая теория Фрезера оказалась неудовлетворительной.

Биография

Джеймс Джордж Фрэзер родился в Глазго 1 января 1854 года. Он был старшим из четырёх детей в семье фармацевта. Родители Фрэзера состояли в Свободной церкви Шотландии — консервативной секте, которая в 1840-х гг. порвала с официальной шотландской церковью. Джеймс вырос в атмосфере глубокой набожности, которую, как он позже писал, совсем не считал гнетущей.

Фрэзер поступил в университет Глазго в возрасте 15 лет (обычный возраст для того времени). Получил образование по специальности юриспруденция (1869—74). В мемуарах он вспоминает, что в это время с ним произошли три важные вещи: он на всю оставшуюся жизнь увлёкся классическими языками и литературой, понял, что мир управляется системой неизменных природных законов, и безболезненно потерял религиозную веру своего детства.

Прочитав книгу Э. Тайлора «Первобытная культура» (1871), решил изучать антропологию. Он считал, что хотя шотландское образование дало более разностороннюю подготовку, чем это сделало бы английское, но всё-таки его уровня недостаточно, и поступил в Тринити-колледж Кембриджского университета для получения второй степени бакалавра, где стал учеником У. Робертсон-Смита и в 1874—79 гг. изучал классическую филологию, философию и право. С 1879 года и до конца жизни работал в Кембриджском университете, с 1907 года — профессор социальной антропологии.

В 1896 году Фрэзер женился на Элизабет Гроув (Elizabeth [Lilly] Grove) — вдове французского происхождения с двумя детьми, которая из-за бедности стала писательницей. Она была автором важного исследования, посвящённого истории танца, и множества пьес, использовавшихся для обучения во французской школе. Элизабет была убеждена, что научное сообщество недооценивает заслуги её мужа, который полностью соответствовал стереотипу учёного — был застенчив и неразговорчив. Она организовала перевод его работ на французский язык, благодаря чему Фрэзер стал очень известным во Франции после Первой мировой войны. В 1907 году он стал членом совета Тринити-колледжа Кембриджского университета, а в 1907—1908 гг. — профессором социальной антропологии Ливерпульского университета. На протяжении всей жизни Фрэзер получал высшие академические награды. В 1914 году он был произведён в звание рыцаря, в 1920 году стал членом Королевского Общества, а в 1925 году получил награду за заслуги.

С 1930 года почти полностью ослеп. Умер Джеймс Джордж Фрэзер 7 мая 1941 года в возрасте 87 лет.

Научная работа

Фрэзер развивал сравнительный метод в этнографии, он является одним из родоначальников сравнительного религиоведения. Его работы затрагивали широкий спектр антропологических исследований. Он был первым, кто предположил наличие связи между мифами и ритуалами. В основу его исследований были положены три принципа: эволюционное развитие, психическое единство человечества и фундаментальная противоположность разума предрассудку.

Фрэзер был кабинетным учёным и почти никогда не покидал пределов Англии. Кроме Италии и Греции практически нигде не был, а большую часть фактического материала получил от миссионеров и служащих Британской империи, живших в колониях, использовав для этого рассылку специальных опросников.

Джеймс Фрэзер начал писать благодаря своему другу Уильяму Робертсону Смиту, который был редактором энциклопедии «Британника» и предложил Фрэзеру сотрудничество. Так как к тому времени тома до буквы «O» уже вышли в печать, Фрэзер начал работать над статьями, идущими после буквы «P». Он стал автором таких важных статей, как «Табу» и «Тотем».

Первая работа «Тотемизм» вышла в 1887 году. Наиболее известная работа Фрэзера, принесшая ему мировую славу, — «Золотая ветвь» («The Golden Bough») — была впервые опубликована в 1890 году. В этой книге собран и систематизирован огромный фактический материал по первобытной магии, мифологии, тотемизму, анимизму, табу, религиозным верованиям, фольклору и обычаям разных народов. В этой книге проводятся параллели между древними культами и ранним христианством. Труд был расширен до 12 томов в последующие 25 лет.

Джеймс Джордж Фрэзер вывел три стадии духовного развития человечества: магия, религия и наука. Согласно Фрэзеру магия предшествует религии и почти полностью исчезает с её появлением. На «магической» стадии развития люди верили в свои способности изменять окружающий мир магическим способом. Позже люди разуверились в этом и господствующей стала идея, что мир подчиняется богам и сверхъестественным силам. На третьей стадии человек отказывается и от этой идеи. Преобладающей становится вера в то, что мир управляется не богом, а «законами природы», познав которые, можно управлять им.

Материалы из произведений Фрэзера, посвящённые символическому циклу жизни, смерти и возрождения, широко использовались в литературе и искусстве периода, последовавшего за Первой мировой войной. Например, аллюзии на книги Фрэзера можно найти в «Бесплодной земле» Томаса Элиота.

Вклад Джеймса Джорджа Фрэзера в науку

Теория Фрезера об эволюционной последовательности магии, религии и науки приобрела широкую известность и огромное влияние в XIX веке и начале XX века. Впоследствии она столкнулась с серьёзной критикой, в которой признавалось, что теория слишком предвзята, не учитывает сложность и разнообразие человеческой культуры и грубо упрощает процессы исторического развития.

В настоящее время эволюционная теория культуры наукой отвергнута, общая психологическая теория Фрезера также считается неудовлетворительной.

Однако собранный Фрэзером материал весьма ценим учёными, а трудами Фрэзера пользуются историки многих стран. Одну из оценок учёному дал С. А. Токарев:

Фрезер никогда не держался за единожды построенную им теорию, легко усваивал новые мысли, менял свою точку зрения. Он нисколько не стеснялся открыто в этом признаваться, честно объясняя перемены своего взгляда, а порой даже не противопоставляя новый взгляд прежнему… Несмотря на то, что речь тут идет о спорных, а порой и малоубедительных взглядах Дж. Фрэзера, его научная честность, несомненно, заслуживает одобрения.

Также он замечал:

И несомненно прав Агнус Дауни, который считает огромной заслугой Фрэзера перед этнографией то, что он «…своими сочинениями возбудил широкий общественный интерес к этому предмету и привлек многих ученых к тому, чтобы заняться подобными исследованиями».

Утверждение Фрезера об отсутствии мифологемы потопа в китайской и японской культуре повлияло на запоздалое развитие интереса к этой области (см. Юй Великий).

Библиография

• Тотемизм = Totemism. — 1887.
• Золотая ветвь: исследование магии и религии = The Golden Bough: a Study in Magic and Religion. — 1890. (1-е издание)
• Павсаний. Описания Греции = Descriptions of Greece. — 1897. (перевод и комментарии)
• Золотая ветвь = The Golden Bough. — 1900. (2-е издание)
• [www.sotsium.ru/books/72/77/frazer1909.html Psyche's Task]. — London: Macmillan, 1909.
• Тотемизм и экзогамия = Totemism and Exogamy. — 1910.
• Золотая ветвь = The Golden Bough. — 1906-15. (3-е издание)
• Вера в бессмертие и почитание умерших = The Belief in Immortality and the Worship of the Dead. — 1913-24.
• Фольклор в Ветхом завете = Folk-lore in the Old Testament. — 1918.
• Apollodorus: the Library. — 1921.
• Почитание природы = The Worship of Nature. — 1926.
• Голова Горгоны = The Gorgon’s Head and other Literary Pieces. — 1927.
• Человек, Бог и бессмертие = Man, God, and Immortality. — 1927.
• Адвокат дьявола = Devil’s Advocate. — 1928.
• Овидий. Фасты = Fasti. — 1929. (перевод)
• Мифы о происхождении огня = Myths of the Origin of Fire. — 1930.
• Страх смерти в примитивных религиях = The Fear of the Dead in Primitive Religion. — 1933-36.
• Создание и эволюция примитивных космогоний и др. произведения = Creation and Evolution in Primitive Cosmogenies, and Other Pieces. — 1935.

Источники

• Гараджа В. И., Руткевич Е. Д. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/SocRelig/_15.php Типы магии]. — Религия и общество. Хрестоматия по социологии. — М.: Наука, 1994. — Т. II. — С. 19-22, 26-27, 50-64. — 469 с.
• Robert Ackerman. Frazer, James G. // Encyclopedia of Religion. — 2005. — Т. 5. — С. 3190—3193. — ISBN 0-02-865738-1.

Литература

• John B. Vickery. The Literary Impact of «The Golden Bough». — Princeton, 1973.
• Robert Fraser. The Making of «The Golden Bough». — London, 1990.
• Robert Ackerman. J. G. Frazer: his life and work. — Cambridge: Cambridge University Press, 1987. — ISBN 0-521-34093-4.
• Robert Ackerman J. G. Frazer and the Jews // Religion. — 1992. — № 22. — С. 135-­150.
• Витгенштейн Л. [ec-dejavu.ru/w/Wittgenstein_Frazer.html Заметки о Золотой ветви Дж. Фрезера.] // Историко-философский ежегодник’89. — М.: Наука, 1989. — С. 251—268. — ISBN 5-02-007995-2

Ссылки

• Фрэзер Дж. Дж. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Frezer/index.php Золотая ветвь. Исследование магии и религии.] / Пер. с англ. М. К. Рыклина — М.: Политиздат, 1980.
• Фрэзер Дж. Дж. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Frez_2/index.php Фольклор в Ветхом Завете.] — М.: АСТ; Ермак, 2003. — ISBN 5-17-018358-5 ; 5-9577-0286-2
• Фрэзер Дж. Дж. [vatnik.spb.su/psyche0/psyche1.html Труды Психеи: лекция о влиянии суеверий на развитие институтов]
• Золотая ветвь. — 1922.  (англ.)
• [www.gutenberg.org/author/James+George+Frazer Работы Фрэзера]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Фрэзер, Джеймс Джордж

– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.