Фрэнсис, Дэвид Роуленд

Дэвид Роуленд Фрэнсис David Rowland Francis
40-й посол США в России
6 марта 1916 — 7 ноября 1917
Президент:	Вудро Вильсон
Предшественник:	Джордж Мари
Преемник:	должность упразднена Уильям Буллит
20-й министр внутренних дел США
3 сентября 1896 — 4 марта 1897
Президент:	Гровер Кливленд
Предшественник:	Майкл Смит
Преемник:	Корнелиус Блисс
27-й губернатор Миссури
14 января 1889 — 9 января 1893
Вице-губернатор:	Стивен Клейкомб
Предшественник:	Альберт Морхаус
Преемник:	Уильям Стоун
26-й мэр Сент-Луиса
21 апреля 1885 — 16 апреля 1889
Предшественник:	Уильям Эвинг
Преемник:	Эдвард Нунэн
Рождение:	1 октября 1850(1850-10-01) Ричмонд, шт. Кентукки, США
Смерть:	15 января 1927(1927-01-15) (76 лет) Сент-Луис, Миссури, США
Место погребения:	кладбище Бельфонтэн (Bellefontaine), Сент-Луис, Миссури, США
Супруга:	Джэйн Фрэнсис
Партия:	Демократическая партия США
Образование:	Вашингтонский университет в Сент-Луисе
Профессия:	предприниматель, политик, дипломат

Дэ́вид Ро́уленд Фрэ́нсис (англ. David Rowland Francis; 1 октября, 1850 — 15 января, 1927) — посол США в России в 1916—1918 годах. До этого занимал пост мэра Сент-Луиса (1885—1889), губернатора штата Миссури (1889—1893) и министра внутренних дел США (1896—1897). В 1904 году открывал III летние Олимпийские игры. Состоял в Демократической партии США.

Ранние годы

Дэвид Р. Фрэнсис родился 1 октября 1850 года в Ричмонде (штат Кентукки). В 1870 году он окончил Вашингтонский университет в Сент-Луисе (штат Миссури), после чего стал успешным предпринимателем в этом городе. В 1876 году женился на Джейн Перри, — внучке бывшего казначея штата Миссури Джеймса Эриксона — от которой у Д. Фрэнсиса было шесть сыновей. В 1877 году Д. Фрэнсис основал собственное предприятие «Комиссионная компания Д. Р. Фрэнсиса и братьев» (D.R. Francis and Brothers Commission Company), а в 1884 году стал директором предпринимательской биржи в Сент-Луисе.

Общественно-политическая деятельность

В 1885 году Дэвид Р. Фрэнсис был избран мэром Сент-Луиса. В 1889 году он уже становится губернатором Миссури, став единственным за всю историю мэром Сент-Луиса, который был избран губернатором штата. В 1896-1897 годах Д. Фрэнсис занимал должность министра внутренних дел США под руководством президента Гровера Кливленда. В 1904 году в Сент-Луисе он организовал всемирную выставку в рамках III Олимпийских игр, а 1 июля 1904 года открыл и саму Олимпиаду.

Посол в России

В 1916 году президент Вудро Вильсон направил Д. Фрэнсиса послом США в Россию. Дэвид Р. Фрэнсис стал последним послом США, аккредитованным при российском императорском дворе, и последним послом, работавшим в Петрограде. Проработав в России всего два года, он стал свидетелем судьбоносных событий — Февральской революции, Октябрьской революции и Гражданской войны.

После победы Февральской революции в марте 1917 года, Д. Фрэнсис немедленно заявил об официальном признании США Временного правительства России. Тем самым Соединённые Штаты стали первым государством, признавшим новое руководство страны.

После Октябрьской революции, отношения между Россией и США, в которых советская власть видела империалистическое государство, заметно ухудшились. Однако до февраля 1918 года Д. Фрэнсис и американское посольство пребывали в Петрограде. В феврале 1918 года немецкие войска начали наступление на Петроград. Опасаясь его захвата, дипломатические представительства начали эвакуацию из города. Эвакуация в Москву была невозможна, поскольку большевики требовали предоставления верительных грамот, а следовательно и официального признания Советской России, на что дипломаты не могли пойти. В этой связи Д. Фрэнсис 27 февраля 1918 года вместе с сотрудниками посольства, а также японской, китайской, сиамской, бразильской миссией в отправились Вологду. Среди американцев были члены петроградского отделения City Bank of New York и миссией Американского Красного Креста (во главе с полковником Р. Робинсом). Позже, в марте-апреле 1918 года к ним присоединились представители французского, итальянского, сербского и бельгийского посольств, которые не сумели эвакуироваться из России через охваченную гражданской войной Финляндию. Сам Дэвид Р.Фрэнсис стал главой (дуайеном) дипломатического корпуса в Вологде. Однако уже 24 июля 1918 года, под давлением большевиков, дипломатический корпус во главе с Д. Фрэнсисом покидает Вологду и отправляются в Архангельск.

7 ноября 1918 года Дэвид Р. Фрэнсис покидает и Россию, а само американское посольство спустя 10 месяцев было закрыто большевиками. Свои воспоминания о пребывании в качестве посла Д. Фрэнсис опубликовал в 1921 году в книге «Россия: взгляд из посольства США (апрель 1916 — ноябрь 1918)».

Память о Дэвиде Р. Фрэнсисе

Дэвид Р. Фрэнсис скончался в Сент-Луисе 15 января 1927 года и был похоронен на кладбище Бельфонтэн (Bellefontaine).

Ещё при его жизни в 1895 году Университет Миссури торжественно открыл двор имени Дэвида Р. Фрэнсиса. Кроме того в университете был установлен бронзовый бюст Д. Фрэнсиса. Популярная традиция студентов Университета Миссури — потереть нос бывшего губернатора перед сдачей теста, чтобы получить отличную оценку.

В честь Д. Фрэнсиса назван Фрэнсис-филд — стадион для легкой атлетики и футбола в Вашингтонском университете в Сент-Луисе. Френсис Филд — место проведения III Олимпийских игр в 1904 году. В честь Д. Фрэнсиса названа также соседняя гимназия.

В 1916 году Д. Фрэнсис передал 60 акров земли Сент-Луису в качестве рождественского подарка. Сегодня этот парк носит его имя.

Ссылки

• [exhibits.slpl.org/mayors/data/dt93176369.asp Справочная информация о Дэвиде Р. Фрэнсисе на сайте Публичной библиотеки Сент-Луиса (англ.)]
• [russian.moscow.usembassy.gov/ambassadors.html Американские послы и посланники в России]
• [www.nga.org/portal/site/nga/menuitem.29fab9fb4add37305ddcbeeb501010a0/?vgnextoid=a6d5dd442ab4a010VgnVCM1000001a01010aRCRD&vgnextchannel=e449a0ca9e3f1010VgnVCM1000001a01010aRCRD Краткая биография Дэвида Р. Фрэнсиса (англ.)]

Отрывок, характеризующий Фрэнсис, Дэвид Роуленд

Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.