Фрёбель, Фридрих

Фридрих Вильгельм Август Фрёбель
Friedrich Wilhelm August Fröbel
педагог-новатор
Место рождения:	Обервейсбах, Шварцбург-Рудольштадт
Место смерти:	Мариенталь, Брауншвейг
Страна:	Германский союз
Научная сфера:	Педагогика
Известен как:	создатель первого детского сада

Фридрих Вильгельм Август Фрёбель (21 апреля 1782 — 21 июня 1852) — немецкий педагог, теоретик дошкольного воспитания, создатель понятия «детский сад».

Биография

Молодые годы

Родился в семье пастора в Обервейсбахе, небольшой деревушке княжества Шварцбург-Рудольштадт 21 апреля 1782 года. Ещё малюткой он лишился матери и был отдан на попечение прислуги и старших сестер и братьев, которых скоро сменила мачеха. Отец, занятый своими многочисленными пасторскими обязанностями, не имел возможности заняться мальчиком. Невзлюбившая его мачеха также обращала на него мало внимания и мальчик рос, предоставленный самому себе. Первоначальное образование он получил в деревенской школе для девочек.

В 1792 году его дядя, пастор Гофман в Ильме, взял его к себе. Отданный в городскую школу, он плохо занимался и считался малоспособным. Легче других предметов ему давались математика и естественная история. Но он много читал, собирал растения, определял их, занимался геометрией.

С 1799 года он слушал в Йенском университете лекции по естественным наукам и математике, но через два года был вынужден, вследствие недостатка средств, покинуть университет. Прослужив несколько лет делопроизводителем в разных лесничествах, Фрёбель отправился во Франкфурт на Майне с целью изучить строительное искусство. Здесь он познакомился с Грунером, старшим учителем образцовой школы, часто беседовал с ним о разных педагогических вопросах и, заняв место учителя в его школе, всецело посвятил себя делу воспитания.

Начало педагогической деятельности

В 1805 году он отправился в Ивердён, чтобы лично ознакомиться с постановкой педагогического дела в учебном заведении Песталоцци. Эта поездка убедила Фребеля в полной его неподготовленности к деятельности, которую он успел полюбить. Получив место домашнего учителя в семействе Гольцгаузена, он в 1808 году вместе со своими тремя воспитанниками переселился в Ивердон и поступил учителем в школу Песталоцци. Преподавая и сам одновременно обучаясь, он пробыл в Ивердоне два года. Небольшое наследство, полученное в 1811 году после дяди, дало Фрёбелю возможность поступить в Гёттингенский университет, для изучения философии, естественных наук и языков. Через год он перешёл в Берлинский университет, приняв на себя обязанности преподавателя в одной из университетских школ. Когда началась война 1813 года, он вступил волонтером в корпус Лютцова. Здесь он сошёлся со своими будущими сотрудниками по педагогическому делу, Миддендорфом и Ланденталем. Энтузиазм Фрёбеля, постоянно читавшего своим друзьям лекции на тему о воспитании и обучении детей, передался и последним. После похода, в 1814 году, Фрёбель стал ассистентом профессора Вейса при минералогическом музее в Берлине, но скоро отказался от этого места, отклонил предложенную ему стокгольмским университетом кафедру и покинул Берлин.

Организация собственной школы

13 ноября 1816 года Фрёбель открыл в Грисгейме первое учебное заведение, организованное по его системе. В эту школу первоначально поступили его пять племянников, затем ещё брат Лангенталя. В следующем году вдова его брата купила небольшое имение в Кейльгау, недалеко от Рудольштадта, куда и была переведена школа Фрёбеля. Материальное её положение было крайне затруднительное. Кроме самого Фрёбеля, преподавателями были Лангенталь, Миддендорф и племянник последнего, Барон.

В 1818 году Фрёбель женился. Его жена увлеклась его идеями и пожертвовала на их осуществление все своё состояние. То же самое сделал и брат Фрёбеля, Христиан: продав своё торговое дело, он переселился в Кейльгау и сделался директором училища. Постепенно школа Фрёбеля начала процветать. В 1821—1825 годах в ней насчитывалось около 60 воспитанников. К этому периоду относится составление главного литературного труда Фрёбеля: «О воспитании человека», напечатанного в 1826 году.

Вследствие ложных слухов об атеистическом и опасном для правительства направлении Фрёбелевского заведения, князь шварцбургский послал в Кейльгау, по требованию Пруссии, ревизора. Хотя последний и отозвался в своём отчете об учебном заведении Фребель с большой похвалой, но доверие общества было подорвано, и Фрёбель лишился большего числа своих воспитанников. Передав школу Барону, Фрёбель отправился в Швейцарию. Там, в кантоне Люцерн, он принялся за устройство народного учебного заведения по своей идее, но, вследствие вражды местного духовенства, перенес свою школу в Виллисау, где достиг такого успеха, что кантональное управление Берна поручило ему устройство дома для сирот в Бургдорфе. Здесь у него впервые возникла мысль о необходимости воспитательных заведений для малолетних детей; здесь же он мог испытать на деле свою теорию воспитания детей дошкольного возраста и свои «дары».

Организация детских дошкольных учреждений

В 1836 году Фрёбель вернулся в Кейльгау, так как его жена не переносила сурового климата в Бургдорфе. В 1839 году он прочёл в Дрездене, в присутствии королевы саксонской, лекцию о школах для малолетних детей; лекция эта не имела успеха. В 1840 году он переселился в Бланкенбург, где и открыл первое учебное и воспитательное заведение для детей дошкольного возраста, назвав его «детским садом». Так, его первый детский сад был открыт в день 400-летнего юбилея книгопечатания. В то же время Фрёбель начал издавать воскресную газету, с девизом: «Будем жить для наших детей!» Вскоре умерла его жена, помощница его во всех предприятиях, и Фрёбель снова переселился в Кейльгау, где написал свои «Материнские песни»; музыку к ним сочинил Роберт Кель, а рисунки — художник Унгер. Тогда же им были подготовлены первые «детские садовницы». Фрёбель также разработал развивающий детский конструктор «Киндергартен».

В 1848 году Фрёбель отправился в Рудольштадт на съезд немецких учителей, где его педагогическое учение подверглось такой суровой критике, что он был вынужден взять обратно свои предложения. Женившись вторично на одной из своих учениц, Фрёбель отправился в Гамбург для основания там детского сада.

Признание

В 1850 году герцог Мейнингенский, заинтересованный учением Фрёбеля, предоставил в его распоряжение свой замок Мариенталь.

В 1852 году, присутствуя на съезде учителей в Готе, Фрёбель был предметом восторженных оваций; но его жизненные силы были уже подточены, и он умер 21 июня того же года в Мариентале, где работал над учреждением школы для детских садовниц.

Вскоре после смерти Фридриха Фрёбеля, его последователями в Берлине было создано «Фрёбелевское общество». Одним из видных деятелей которого стала Лина Моргенштерн, которая в 1860 году издала «Das Paradies der Kindheit» — первый немецкий учебник по методу Фрёбеля.

Педагогические идеи

Теория развития ребёнка.

Фребель, воспитанный в духе идеалистической немецкой философии, в своих взглядах на природу, общество, человека был идеалистом и считал, что педагогика должна основываться на идеалистической философии. По мнению Фребеля, ребёнок от природы наделен четырьмя инстинктами: деятельности, познания, художественным и религиозным. Инстинкт деятельности, или активности, — проявление в ребёнке единого творческого божественного начала; инстинкт познания — заложенное в человеке стремление познать внутреннюю сущность всех вещей, то есть опять-таки Бога. Фребель дал религиозно-мистическое обоснование мысли Песталоцци о роли воспитания и обучения в развитии ребёнка, истолковал представление швейцарского педагога-демократа о саморазвитии как о процессе выявления в ребёнке божественного.[www.gala-d.ru/parts/1086-part5.html]

В своих педагогических воззрениях исходил из всеобщности законов бытия: «Во всем присутствует, действует и царит вечный закон… и во внешнем мире, в природе, и во внутреннем мире, духе…» Назначение человека, по Фрёбелю, — включиться в осеняемый этим законом «божественный порядок», развивать «свою сущность» и «своё божественное начало». Внутренний мир человека в процессе воспитания диалектически переливается во внешний. Воспитание и обучение предлагалось организовать в виде единой системы педагогических учреждений для всех возрастов.

Педагогика и методика воспитания в детском саду Ф. Фребель считал целью воспитания развитие природных особенностей ребёнка, его самораскрытие. Детский сад должен осуществлять всестороннее развитие детей, которое начинается с их физического развития. Уже в раннем возрасте уход за телом ребёнка Фребель связывал, вслед за Песталоцци, с развитием его психики. Ядром педагогики детского сада Фребель считал игру. Раскрывая её сущность, он доказывал, что игра для ребёнка — влечение, инстинкт, основная его деятельность, стихия, в которой он живёт, она — его собственная жизнь. В игре ребёнок выражает свой внутренний мир через изображение внешнего мира. Изображая жизнь семьи, уход матери за младенцем и др., ребёнок изображает нечто внешнее по отношению к себе, но это возможно только благодаря внутренним силам.

Дары Фребеля[www.montessori-piter.ru/catalog.html?itemid=288]

Для развития ребёнка в самом раннем возрасте Фребель предложил шесть «даров». Первым даром является мяч. Мячи должны быть небольшие, мягкие, связанные из шерсти, окрашенные в различные цвета — красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, синий, фиолетовый (то есть цвета радуги) и белый. Каждый мяч-шар — на ниточке. Мать показывает ребёнку мячи различного цвета, развивая таким образом его умение различать цвета. Раскачивая шарик в разные стороны и соответственно приговаривая «вперед-назад», «вверх-вниз», «вправо-влево», мать знакомит ребёнка с пространственными представлениями. Показывая шарик на ладони и пряча его, приговаривая при этом «Есть мячик — нет мячика», она знакомит ребёнка с утверждением и отрицанием.

Вторым даром являются небольшие деревянные шар, кубик и цилиндр (диаметр шара, основание цилиндра и сторона кубика одинаковые). С помощью их ребёнок знакомится с разными формами предметов. Кубик своей формой и своей устойчивостью является противоположностью шара. Шар рассматривался Фребелем как символ движения, кубик же — как символ покоя и символ "единства в многообразии (куб един, но вид его различен в зависимости от того, как он представлен взору: ребром, стороной, вершиной). Цилиндр совмещает и свойства шара, и свойства кубика: он устойчив, если поставлен на основание, и подвижен, если положен, и т. д.

Третий дар — куб, разделённый на восемь кубиков (куб разрезан пополам, каждая половина — на четыре части). Посредством этого дара ребёнок, считал Фребель, получает представление о целом и составляющих его частях («сложное единство», «единство и многообразие»); с его помощью он имеет возможность развивать своё творчество, строить из кубиков, различно их комбинируя.

Четвёртый дар — тех же размеров кубик, разделённый на восемь плиток (кубик делится пополам, а каждая половина — на четыре удлиненные плитки, длина каждой плитки равна стороне кубика, толщина равна одной четвёртой этой стороны).

Пятый дар — кубик, разделённый на двадцать семь маленьких кубиков, причём девять из них разделены на более мелкие части.

Шестой дар — кубик, разделённый тоже на двадцать семь кубиков, многие из которых разделены ещё на части: на плитки, по диагонали и пр.

Фребель предлагал разнообразие видов детской деятельности и занятий: это работа с дарами — строительным материалом, подвижные игры, рисование, лепка, плетение из бумаги, вырезание из бумаги, вышивание, вкладывание из металлических колец, палочек, гороха, бус, выкалывание, конструирование из бумаги, из палочек и др. Многие из этих занятий, методически преобразованные с других методологических позиции, находят применение в современных детских садах.[www.gala-d.ru/parts/1086-part5.html]

Недостатки теории: 1) системой «даров» заменяется непосредственное ознакомление с окружающим миром; 2) жизнь ребёнка ограничивается дидактическим материалом; 3) деятельность ребёнка излишне регламентируется; 4) ограничивается свободное творчество ребёнка.

Вклад в развитие мировой педагогики. Детские сады заняли ведущее положение в системе дошкольного воспитания во многих странах. Ф. Фребель впервые в истории дошкольной педагогики дал целостную, методически детально разработанную, оснащённую практическими пособиями систему общественного дошкольного воспитания. Способствовал выделению дошкольной педагогики в самостоятельную область знания.

Фребелички

В России последовательниц Фридриха Фрёбеля в конце XIX — начале XX веков называли «фребеличками».

Ссылки

• [www.npafp.ru/ Некоммерческое партнёрство содействия развитию образования Ассоциация Фрёбель-педагогов]
• [www.frebel.ru/ Первый в России специализированный магазин Дары Фрёбеля]
• [vk.com/froebel Официальная российская группа Фрёбель-педагогов ВКонтакте]

Отрывок, характеризующий Фрёбель, Фридрих

– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».