Якубовский, Фуад Борисович

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Фуа́д Бори́сович Якубо́вский
Председатель Государственного производственного комитета по монтажным и специальным строительным работам при Госстрое СССР - министр СССР
19 июня 1963 года — 2 октября 1965 года
Глава правительства:	Никита Сергеевич Хрущёв, Алексей Николаевич Косыгин
Предшественник:	Должность учреждена.
Преемник:	Должность упразднена, он же как Министр монтажных и специальных строительных работ СССР
Министр монтажных и специальных строительных работ СССР
2 октября 1965 года — 27 марта 1975 года
Глава правительства:	Алексей Николаевич Косыгин
Предшественник:	Должность учреждена.
Преемник:	Борис Владимирович Бакин
Рождение:	3 (16) августа 1908(1908-08-16) станция Малаховка Московского уезда Московской губернии, Российская империя.
Смерть:	27 марта 1975(1975-03-27) (66 лет) Москва
Партия:	ВКП(б) с 1944 года.
Образование:	Московский энергетический институт
Профессия:	инженер-энергетик

Якубо́вский Фуа́д Бори́сович (3 (16) августа 1908 года — 27 марта 1975 года) — министр монтажных и специальных строительных работ СССР с 1965 по 1975 годы. Кандидат в члены ЦК КПСС (1966—1975), депутат Верховного Совета СССР 7—9 созывов.

Биография

Родился в семье железнодорожного служащего на станции Малаховка Московского уезда Московской губернии (ныне посёлок городского типа Раменского района Московской области).

После окончания в 1930 году Московского энергетического института работал во Всесоюзном электротехническом объединении. Сначала (1930—1931) как инженер-проектант Электростроя и групповой инженер-проектант, позже (1931—1937) как старший инженер-проектант Электропрома.

В 1937—1939 являлся главным инженером монтажной конторы Электропрома на строительстве Балхашского медеплавильного комбината.

В 1939—1940 главный инженер монтажной конторы Электромонтажа в городе Ступино Московской области.

С 1940 работал главным инженером монтажной конторы № 3 Центроэлектромонтажа в Москве (до 1941 года), монтажного управления № 3 в Уфе (до 1942 года), особого монтажного управления № 2 в Москве (до 1943 года).

В 1943—1944 находился в командировке в США.

С 1944 года является членом ВКП(б).

В феврале — июне 1944 года работал главным инженером Особого проектно-монтажного управления № 2 Центроэлектромонтажа (Москва).

В 1946 году назначен управляющим трестом Уралэлектромонтаж.

В 1946—1947 годах начальник Особого монтажного управления № 2 в Восточной Германии.

С 1947 по 1952 годы занимал должность начальника Главного управления по монтажу промышленного электрооборудования при Министерстве строительства предприятий машиностроения СССР. В 1952 году назначен заместителем министра.

С 1953 года в Министерстве строительства СССР: сначала как начальник Главного управления по производству электромонтажных работ, а с 1954 года в качестве заместителя министра.

С 1957 заместитель, а в 1962—1963 годах первый заместитель министра строительства РСФСР.

В январе-марте 1963 года первый заместитель министра монтажных и специальных работ РСФСР.

С марта 1963 первый заместитель председателя, а в июне 1963 — октябре 1965 председатель Государственного производственного комитета по монтажным и специальным строительным работам СССР — министр СССР.

В октябре 1965 года — марте 1975 года — министр монтажных и специальных строительных работ СССР.

Награды

• три ордена Ленина
• орден Октябрьской Революции
• три ордена Трудового Красного Знамени

Память о Ф. Б. Якубовском

5 мая 1975 года постановлением Совета Министров РСФСР № 295 одному из старейших проектных институтов России и стран СНГ — Тяжпромэлектропроекту — присвоено имя Фуада Борисовича Якубовского.

Отрывок, характеризующий Якубовский, Фуад Борисович

Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.