Кайаджан, Фуат Хюсню

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Фуат Хюсню Кайаджан»)
Перейти к: навигация, поиск
Фуат Хюсню Кайаджан
Общая информация
Полное имя Фуат Хюсню Кайаджан
Прозвище Bobby
Родился 1879(1879)
Константинополь, Османская империя
Умер 16 ноября 1963(1963-11-16)
Стамбул, Турция
Гражданство Османская империя Турция
Позиция защитник
Карьера
Клубная карьера*
1899—1901 Блэк Стокингс
1902—1904 Кадыкёй
1905—1908 Мода
1908—1912 Галатасарай
1912—1914  ?
1914—1917 Фенербахче
Тренерская карьера
1915—1921 Фенербахче

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.


Фуат Хюсню Кайаджан (тур. Fuat Hüsnü Kayacan, урождённый Фуад Хюсню-бей, тур. Fuad Hüsnü bey; 1879, Константинополь, Османская империя16 ноября 1963, Стамбул, Турция) — турецкий футболист, тренер и арбитр. Игрок и один из основателей футбольного клуба «Блэк Стокингс», оказавшего значительное влияние на развитие собственно турецкого футбола в Османской империи. Выступал также за «Кадыкёй», «Моду», «Галатасарай» и «Фенербахче». Третий в истории главный тренер «Фенербахче». Кайаджан является первым в истории турецким футболистом, футболистом-легионером и футбольным арбитром.





Биография

Фуад Хюсню-бей, младший сын османского адмирала Хюсейна Хюсню-паши, учился в военной школе Deniz Harp и свою судьбу, по примеру отца, должен был связать с военно-морским делом. Сойдясь в период обучения с британскими сверстниками, воспринял от них любовь к игре в футбол. Именно спорт, завезённый, как это водилось повсеместно на рубеже веков, в Османскую империю англичанами, стал приоритетным занятием для Фуад-бея. В 1899 году вместе со своими друзьями Мехметом Али и Решадом Даньялом, преподавателем константинопольского Колледжа Роберта, учебного заведения с демократической репутацией, он принимает активное участие в организации первого турецкого футбольного клуба «Блэк Стокингс» («Чёрные гольфы»). В условиях запрета на игру в футбол, равно как и на другие спортивные состязания, фактически, однако, не распространяющегося на владения иностранных учебных заведений на территории османского государства, первый матч нового коллектива, всё не складывающегося из неформального спортивного кружка с не вполне ясным назначением в полноценную футбольную команду, был сыгран лишь два года спустя. Английское название клуба преследовало целью ввести в заблуждение ревнителей установленных Абдулом-Хамидом II порядков; форма долженствовала отвести подозрения от содержания, выдавая турецкий клуб за типичный для соответствующего времени английский, или, по крайней мере, англо-турецкий. В реальном времени этот фокус, как показали дальнейшие события, не очень сработал, но в исторической перспективе отыгрался как следует, и в результате первый турецкий футбольный клуб по сей день то и дело значится как один из многих англо-турецких или англо-греческих с доминантой английского элемента. Так или иначе, укомплектованные одними турками, ведомые капитаном Даньялом и защитником-бомбардиром Фуад-беем, «Блэк Стокингс» в долгожданном матче, венчающем целенаправленную трёхмесячную подготовку и состоявшемся 26 октября 1901 года на «Поле союза», месте будущего «Шюкрю Сараджоглу», нарвались на разгром со счётом 1:5 от безымянной греческой команды; в своей дебютной игре Фуад отметился голом престижа за одну минуту до окончания встречи. Этот матч оказался единственным в истории «Блэк Стокингс»: нагрянувшая на одну из тренировок султанская полиция арестовала футболистов и разгромила какую-никакую инфраструктуру клуба. Арестованные вскорости были выпущены на свободу, харизматичный вольнодумец Даньял, для компрометации которого, судя по всему, вся облава и затевалась, был выслан из страны; желающих продолжать играть в футбол среди этнических турок, и без того не слишком расположенных к участию в порицаемых мусульманским обществом играх, по следам последних событий поубавилось, если не сошло на нет. Но Фуад-бей не опускал руки и, как представилась возможность, принял участие в формировании ещё одного футбольного клуба, но на этот раз преимущественно англо-греческого.

В 1902 году Фуад-бей, отныне в футбольных кругах известный под именем Бобби, данном ему английскими одноклубниками, начинает регулярно выходить на поле в составе «Кадыкёя», где турком был он один. Личным примером он подхлёстывал интерес к футболу среди соотечественников и, в конечном счёте, добился своего. Несмотря на постоянные угрозы ареста, с 1904 года процесс образования турецких футбольных коллективов запустился вновь; последующая младотурецкая революция фактически легализовала всё, что было создано и открыто в предшествующий период. Но если «Блэк Стокингс» уничтожили тогдашние власти, то удар по «Кадыкёю» нанесли его же футболисты, в результате конфликта в 1903 году расколовшиеся на две команды, одна из которых, к которой относился и Фуад, основала новый клуб. В качестве игрока преимущественно опять же англо-греческой «Моды» Фуад-бей принял участие в трёх первых турнирах Константинопольской воскресной лиги, первого футбольного турнира на территории Османской империи, последовательно занимая 3-е, 2-е и, в сезоне 1907/08, 1-е места. Интересный факт, связанный с его участием в 1907 году качестве судьи в матче между ставшими принципиальными соперниками «Кадыкёем» и «Модой», прибавил к неформальному титулу Фуада как первого турецкого футболиста ещё и не менее неформальный титул первого турецкого арбитра. В 1908 году по приглашению одного из основателей «Кадыкёя» Хорэса Эрмитэйджа Фуад присоединился к футбольной организации Галатасарайского лицея, уже с сезона 1908/09 установившей трёхлетнюю гегемонию в турецком футболе.

В 1912 году Фуад-бей был направлен с военной миссией в Великобританию, где задержался почти на два года. Профессиональное поручение привело к побочному, но историческому в контексте турецкого футбола результату: оказавшись в Англии, Фуад-бей оказался и в стихии английского футбола, которой не мог противостоять, а, неизбежно присоединившись к одному из клубов, хотя и низших дивизионов, османский офицер стал и первым турецким футболистом-легионером[1]. Однако информация ни о количестве клубов, за которые Фуаду довелось поиграть за это время, ни о названиях этих клубов до настоящего времени не дошла. С началом мировой войны Фуад-бей вернулся на родину, где вновь сменил мундир на футбольную майку, став игроком «Фенербахче», являвшего собой третью после «Блэк Стокингса» и «Кадыкёя» попытку, оказавшуюся удачной, создания футбольного клуба в собственно районе Кадыкёй и, следовательно, не вполне для него чужого. Авторитет Фуад-бея в турецком футболе был уже столь велик, что спустя несколько месяцев после перехода в «Фенербахче» он, уже будучи капитаном команды, получил ещё и полномочия главного тренера.

В 1917 году Фуад-бей в последний раз вышел на поле в качестве игрока, а после 1921-го — занимался административной работой в клубе, сопряжаемой с журналистскими опытами в периодических изданиях.

В 1951 году Фуад Хюсню, ставший Кайаджаном, вернулся в «Галатасарай», где до конца жизни занимал различные управленческие должности.

Достижения

В качестве игрока

Мода

  • Победитель Константинопольской воскресной лиги: 1907/08

Галатасарай

  • Победитель Константинопольской воскресной лиги: 1908/09, 1909/10, 1910/11

Фенербахче

  • Победитель Константинопольской воскресной лиги: 1913/14
  • Победитель Константинопольской лиги: 1914/15

В качестве тренера

Фенербахче

  • Победитель Константинопольской лиги: 1914/15
  • Победитель Константинопольской пятничной лиги: 1920/21

Награды

  • Золотая медаль по случаю 50-летия «Галатасарая»: 1956

Напишите отзыв о статье "Кайаджан, Фуат Хюсню"

Примечания

  1. Namık Sevik. "Teknik olmayınca taktik olur mu?" (Milliyet, 1956)

Ссылки

  • [arsiv.ntvmsnbc.com/news/358500.asp Kadıköy çayırların da ayak topu ve ilk futbol kulüpleri]
  • Türk Futbol Tarihi (1904-1991)

Отрывок, характеризующий Кайаджан, Фуат Хюсню

В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.