Мансуров, Фуат Шакирович

Фуат Шакирович Мансуров
Фуат Мансуров на церемонии возложения цветов к памятнику Габдулле Тукаю
Основная информация
Дата рождения	10 января 1928(1928-01-10)
Место рождения	Алма-Ата, СССР
Дата смерти	11 июня 2010(2010-06-11) (82 года)
Место смерти	Москва, Российская Федерация
Страна	СССР СССР→ Россия Россия
Профессии	дирижёр педагог
Коллективы	Большой театр Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан
Награды

Фуа́т Шаки́рович Мансу́ров (10 января 1928, Алма-Ата, Казахская ССР, СССР— 12 июня 2010, Москва, Российская Федерация) — советский и российский дирижёр, педагог. Народный артист Казахской ССР (1967). Народный артист России (1998).

Биография

Родился в татарской семье. В 1950 году окончил Казахский государственный университет и впоследствии преподавал на его физико-математическом факультете.

В 1951 году окончил Алма-Атинскую государственную консерваторию имени Курмангазы по классу оперно-симфонического дирижирования у А. К. Жубанова и И. А. Зака, затем совершенствовался в Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского по классу Л. М. Гинзбурга. Стажировался под руководством Игоря Маркевича.

В 1949—1952 годах работал дирижёром оркестра народных инструментов имени Курмангазы, в 1953—1956 годах — дирижёром Казахского государственного академического театра оперы и балета имени Абая, затем симфонического оркестра Казахского радио. С 1951 года вёл педагогическую работу в Алма-Атинской консерватории. В 1957 году стал лауреатом Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве.

В 1958 году основал и возглавил Государственный симфонический оркестр Казахской ССР, в котором он работал главным дирижёром до 1962 года, вместе с оркестром выступал за рубежом — в ГДР, Польше, Италии и других странах. В 1958 году ему было присвоено почётное звание «Заслуженный деятель искусств Казахской ССР».

С 1963 года вновь работал в Казахском театре оперы и балета, где дирижировал оперными спектаклями «Евгений Онегин» П. И. Чайковского, «Биржан и Сара» М. Тулебаева, «Абай» А. К. Жубанова и Л. А. Хамиди, «Айсулу» С. Мухамеджанова, «Двадцать восемь» Г. А. Жубановой и другими. В 1966 году стал лауреатом 2-го Всесоюзного конкурса дирижёров. В 1967 году ему было присвоено почётное звание «Народный артист Казахской ССР».

С 1968 года — главный дирижёр Татарского театра оперы и балета, с 1969 года — дирижёр Большого театра. В частности, широко известна и высоко ценится меломанами сделанная им с солистами и оркестром Большого театра запись оперы Н. А. Римского-Корсакова «Царская невеста».

С 1989 года — главный дирижёр и художественный руководитель Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан.

С 1970 года — профессор Московской государственной консерватории, с 1986 года — профессор Казанской государственной консерватории.

Деятельность

Разработал и внедрил новую методику воспитания оркестровых музыкантов и систему упражнений для адаптации к игре в симфоническом оркестре. Проводил семинары по повышению квалификации для дирижеров на базе музея-квартиры Н. С. Голованова. Создал авторский курс «Работа с оркестровыми группами» для студентов дирижёрского факультета Московской консерватории.

Владел многими европейскими и восточными языками. Мастер спорта СССР по альпинизму и конькобежному спорту.

Смерть и похороны. Память

Могила Ф. Ш. Мансурова Скончался 11 июня 2010 года в Москве после тяжелой болезни. Похоронен на актёрской аллее Троекуровского кладбища. Летом 2014 года на могиле Ф. Ш Мансурова был установлен памятник.

Награды и звания

• Орден Дружбы (2005)
• Орден «Знак Почёта» (03.01.1959)
• Народный артист Российской Федерации (1998)
• Орден «За заслуги перед Республикой Татарстан» (2008 год)
• Заслуженный деятель искусств Казахской ССР (1958)
• Народный артист Казахской ССР (1967)
• Народный артист Татарской АССР (1971)
• Почётный академик Академии наук Республики Татарстан (2004)
• Лауреат Государственной премии Республики Татарстан им. Габдуллы Тукая (1994)
• Победитель Международного конкурса молодёжных оркестров имени Герберта фон Караяна в Западном Берлине (со студенческим оркестром Московской консерватории; 1971)

Ссылки

• [www.bolshoi.ru/ru/theatre/orchestra/dirizhery/detail.php?act26=info&id26=488/ Биография на сайте Большого театра]
• [www.zn.ua/3000/3680/61738/ Репетиция маэстро: Интервью] // Зеркало недели, № 2 (681), 19 — 25 января 2008.
• [www.moskv.ru/ru/articles/7305/ Интервью] // Квартирный ряд, № 52 (675), 29 ноября 2007.
• [www.youtube.com/watch?v=0BLVLFzVF6M Oblivion Астора Пьяццоллы] версия для гобоя и струнного оркестра, дирижёр Фуат Мансуров.
• [www.youtube.com/watch?v=a97Huq7AOFA&list=PL0E392DA1884F4552 Концерт] в Государственном академическом Большом театре Российской Федерации, посвящённый празднованию 150-летия М. П. Мусоргского, дирижёр Фуат Мансуров.

Отрывок, характеризующий Мансуров, Фуат Шакирович

– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.