Фуа (графство)

графство Фуа
фр. Comté de Foix
графство
← 1012 — 1607 →
Герб
Фуа и окрестные владения в середине XII века.
Столица	Фуа
Династия	1012—1412: Фуа-Каркассон 1398—1412: Фуа-Грайи 1484—1572: Альбре 1555—1607: Бурбоны

К:Появились в 1012 годуК:Исчезли в 1607 году

Графство Фуа (фр. Comté de Foix) — средневековое графство, существовавшее на юге Франции в Лангедоке около Пиренеев. Его территория располагалась на землях современного французского департамента Арьеж. Административным центром графства был город Фуа. Графство образовалось около 1012 года, выделившись из графства Каркассон. В 1607 году графство Фуа было официально присоединено к домену короля Франции.

История

Во времена Римской империи территория будущего графства входила в состав Civitas Conseranorum. В ходе распада Римской империи при императоре Гонории территория будущего графства вошла в состав владений, пожалованным вестготам, которые, получив статус федератов, основали в 418 году первое на территории Западной Римской империи варварское Тулузское королевство со столицей в Тулузе.

В 507 году король франков Хлодвиг разбил вестготского короля Алариха II в битве при Пуатье и присоединил аквитанские территории к Франкскому королевству. Позже эти земли оказались включены в состав Аквитанского королевства. В ходе распада империи Карла Великого территория будущего графства оказалась подчинена сначала графам Тулузы, а затем — графам Каркасона.

В середине X века Фуа перешло под управление графов Комменжа. При разделе владений Роже I Старого между сыновьями Фуа получил Бернар Роже де Фуа, который традиционно считается первым графом Фуа. В акте дарения аббатству Сен-Илер, датированном апрелем 1011 года, Бернар Роже упомянут с титулом графа. Однако неизвестно, относится ли этот титул к Фуа, или он относится графству Кузеран, которое также находилось во владении Бернара Роже.

Резиденцией Бернара Роже был замок Фуа, в котором он построил квадратную башню, символ своей власти. Бернар Роже также способствовал основанию у подножья замка города Фуа. Он прожил больше 72 лет (очень почтенный возраст для этого времени). Согласно его завещанию, владения были разделены между тремя старшими сыновьями. Фуа получил второй сын, Роже I. Он умер бездетным около 1064 года, после чего Фуа перешло к третьему из сыновей Бернара I Роже, Пьеру Бернару (ум. 1071), первоначально после смерти отца получившему Кузеран.

Первые графы Фуа были вассалами графов Тулузы. Потомки Пьера Бернара постепенно увеличивали свои владения благодаря удачным бракам.

Граф Раймунд Роже (ум. 1223) в составе армии Филиппом II Августом участвовал в Третьем крестовом походе и отличился при взятии Акры. Вернувшись во Францию, он вступил в тесный союз со своим сюзереном, графом Тулузским Раймундом VI. Позже Раймон Роже играл видную роль во время альбигойской войны. Его мать и сестра открыто сочувствовали альбигойцам и потому в 1209 году Симон де Монфор вторгся в его владения. Борьба велась сначала с переменным успехом, но затем Раймон Роже оказался побеждён и в 1214 году был вынужден был примириться с церковью. Он явился на Четвёртый Латеранский собор и получил свои земли обратно, однако Симон де Монфор отказался вернуть свои завоевания. Война возобновилась и Раймон Роже умер во время осады крепости Мирепуа.

Наследник Раймона Роже, Роже Бернар II Великий (ум. 1241), благодаря первому браку, получил виконтство Кастельбо в Каталонии. Он, как и его отец, поддерживал альбигойцев. Ещё при жизни отца Раймон Роже принимал деятельное участие в борьбе с крестоносцами. Вступив на престол, он заключил союз с Раймундом VII Тулузским против Амори де Монфора. В 1226 году против Раймунда VII и Роже Бернара двинулся французский король Людовик VIII. Раймунд VII купил мир на унизительных условиях, а Роже Бернар был отлучён от церкви и лишён своих владений, но вскоре ему удалось вернуть свои земли. Его же сын, Роже IV, твёрдый сторонник католицизма, в 1243 году сменил сюзерена, присягнув непосредственно королю Франции Людовику IX. Он также попытался расширить свои владения на юг, однако натолкнулся на сопротивление епископа Урхеля, сюзерена над долиной Андорры, на которую графы Фуа смогли претендовать благодаря присоединению Кастельбо. Этот спор был решён только сыном Роже IV, Роже Бернаром III, который заключил 8 сентября 1278 года с епископом Урхеля Пере д’Урчем договор, по которому было создано княжество Андорра под совместным управлением графа де Фуа и епископа Урхеля.

26 апреля 1290 года умер тесть Роже Бернара, Гастон VII де Монсада, виконт де Беарн. Согласно его завещанию от 21 апреля, все владения должна была унаследовать его старшая дочь Констанция, графиня де Бигорр и виконтесса де Марсан. Однако бездетная Констанция завещала Беарн младшей сестре Маргарите, жене Роже Бернара. Воспользовавшись этим, Роже Бернар захватил Беарн, что вызвало жалобу епископа Лескара, однако король Франции, нуждавшийся в помощи графа де Фуа в борьбе против англичан, не стал препятствовать Роже Бернару, ограничившись конфискацией замков Лордат и Монреаль. Права на Беарн у Роже Бернара оспорил граф Бернар VI д'Арманьяк, сын Маты де Беарн, младшей сестры Маргариты. В 1293 году дело дошло до судебного поединка в Жизоре, предотвращенного лишь личным вмешательством короля. Этот конфликт в итоге перерос в настоящую войну, которая, то утихая из-за малолетства глав обоих домов, то разгораясь вновь, продолжалась практически весь XIV век — 89 лет. Сын и наследник Роже Бернара, Гастон I де Фуа, провёл практически всю свою жизнь в многочисленных военных конфликтах. При нём графы Фуа начали активно участвовать в событиях за пределами Гаскони. При нём же к Фуа окончательно оказались присоединены Беарн и Габардан. Он же присоединил виконство Марсан. Чувствуя приближение смерти, Гастон составил завещание. По нему старший сын, Гастон II, получал большую часть отцовских владений, включая Фуа, Беарн, Габардан и Марсан. Второй сын, Роже Бернар, получал большую часть владений в Каталонии, включая виконтства Кастельбон и Сердань, а также сеньории Монкада и Кастельвьель.

При правлении сына Гастона II, Гастона II Феба, его владения превратились в один из наиболее влиятельных и могущественных доменов Франции. Двор в Ортезе, ставшего столицей владений Гастона Феба, был широко известен своей роскошью. Сам Гастон обладал очень хорошим художественным и литературным вкусом. В 1377 году Гастон заключил перемирие с Жаном II, графом д’Арманьяк, которым закончилась многолетняя вражда между двумя родами из-за Беарнского наследства.

В 1381 году Гастон заподозрил своего единственного сына, Гастона, в заговоре против себя, в результате чего тот был брошен в темницу, где и умер. Умер Гастон в 1391 году. Поскольку он не оставил прямых наследников, он завещал свои владения королю Франции, который передал их представителю ветви Фуа-Кастельбон — Матье де Фуа, виконту де Кастельбон. Он не оставил детей, поэтому после его смерти владения перешли к сестре, Изабелле де Фуа, и её мужу, Аршамбо де Грайи, ставших родоначальниками рода Фуа-Грайи.

Граф Гастон IV был одним из сторонников короля Франции Карла VII в Столетней войне. Он участвовал в отвоевыванию Гиени у англичан. В августе 1458 году король в знак признания заслуг Гастона сделал его пэром Франции. 3 декабря 1455 года король Наварры Хуан II назначил свою дочь Элеонору, жену Гастона IV, наследницей Наварры, лишив наследства своего сына, Карла, принца Вианского. Для помощи тестю против Карла Вианского Гастон отправился в Нижнюю Наварру, где попытался захватить восставшего против отца принца. Позже Хуан назначил Гастона генерал-лейтенантом Наварры.

Сын Гастона IV, Гастон, принц Вианский, умер раньше отца. Поэтому посл смерти Гастона IV в 1472 году все его владения унаследовал пятилетний внук Франциск Феб, регентом при котором стала его мать Мадлен, сестра короля Франции Людовика XI. В 1479 году, после смерти бабушки, Элеоноры Арагонской, Франциск Феб по её завещанию унаследовал Наварру (также под регентством матери). В качестве короля его поддержали представители знатного рода Аграмонтов, однако нашлись и противники в лице рода Бомонтов, которые были сторонниками короля Арагона Фердинанда II, чтобы предотвратить возможное французское вмешательство. Все попытки Мадлен помирить противоборствующие партии были безуспешны. В 1483 году Франсуа был отравлен. Его владения унаследовала сестра, Екатерина де Фуа, которую выдали замуж за Жана III д’Альбре. Жан почти всё время своего правления провёл в войнах; коронации в Памплоне ему удалось добиться лишь в 1494 году. Заподозрив его во враждебных Испании сношениях с Францией, король Арагона Фердинанд II Католик захватил в 1512 году большую часть Наварры. Несмотря на помощь французской армии, Жану так и не удалось вернуть потерянное. В итоге в составе его владений осталась только Нижняя Наварра. Он умер в 1516 году. Ему наследовал сын Генрих II, который к многочисленным владениям графов Фуа в 1521 году унаследовал также и владения дома Альбре. Его попытки вернуть Наварру были безуспешными.

Генрих продолжил политику отца по сближению с Французским королевством. В 1527 году он женился на Маргарите, сестре короля Франции Франциска I. Она принёсшая Генриху в качестве приданого графство Арманьяк. Позже двор Маргариты в городе Нерак стал одним из центров литературы, науки и искусства Западной Европы.

В 1548 году Генрих выдал свою единственную дочь и наследницу, Жанну д’Альбре, замуж за герцога Антуана де Бурбона. Во время Религиозных войн она была одним из лидеров кальвинистов. В 1567 году она была осаждена католиками в Ла-Рошели. В этих условиях Жанна была вынуждена дать согласие на брак своего сына Генриха с Маргаритой де Валуа, сестрой короля Карла IX. После прибытия на свадебные торжества в Париж, Жанна умерла, после чего наследником всех её владений стал Генрих, унаследовавший после смерти отца в 1562 владения Бурбонов.

Генрих Наваррский в 1589 году стал королём Франции. В 1607 году графство Фуа в составе других личных владений Генриха было включено в состав домена короля Франции.

См. также

• Список графов Фуа

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE%20NOBILITY.htm#_Toc225906276 COMTES de FOIX] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 25 октября 2011.
• [www.foixstory.com Histoire biographique des comtes de Foix] (фр.). Проверено 25 октября 2011. [www.webcitation.org/66gp0hEXT Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
• [www.enciclopedia.cat/fitxa_v2.jsp?NDCHEC=0232731 Comtat de Foix] (каталан.). Enciclopèdia Catalana. Проверено 13 ноября 2011. [www.webcitation.org/67icGobHN Архивировано из первоисточника 17 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Фуа (графство)

– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.