Фугу (уезд)

Фугу
Юйлинь
Площадь:	3212 км²
Перепись населения:	2009
Население:	230 000 чел.
Почтовые индексы:	719400
Телефонные коды:	912
www.fg.gov.cn/

Уезд Фугу́ (кит. упр. 府谷县, пиньинь: Fǔgǔ xiàn) — уезд городского округа Юйлинь провинции Шэньси (КНР). Уезд назван по существовавшему здесь посёлку.

История

При империи Западная Хань в этих местах был создан уезд Фучан (富昌县). Во времена диктатуры Ван Мана он был переименован в Фучэн (富成县), а при империи Восточная Хань присоединён к уезду Пиндин (平定县). Впоследствии эти земли надолго перешли под власть кочевых народов.

Во времена империи Восточная Цзинь гунны создали здесь государство Великое Ся. В 427 году войска Северной Вэй захватили эти земли. При империи Северная Чжоу эти земли вошли в состав уезда Иньчэн (银城县). При империи Суй в 590 году в северной части территории современного уезда был вновь создан уезд Фучан.

При империи Тан был основан посёлок Фугу (府谷镇), а из уезда Иньчэн был выделен уезд Синьцинь (新秦县). При империи Поздняя Тан в 910 году земли вокруг посёлка Фугу были выделены в отдельный уезд — так появился уезд Фугу, в котором с 911 года разместились власти новой области Фучжоу (府州). При империи Поздняя Хань был образован Юнъаньский военный округ (永安军).

При империи Сун, так как из этих мест было удобно осуществлять военные походы против тангутского государства Си Ся, здесь в 1115 году был создан Баочэнский военный округ (保成军). В 1126 году области Линьчжоу, Фучжоу и Фэнчжоу отошли государству Си Ся. В 1139 году тангуты расформировали административные структуры китайского образца.

В 1153 году эти земли были захвачены чжурчжэнями, но в 1155 году тангуты вернули их. В 1226 году были созданы уезды Фугу и Цзяньнин (建宁县). Перед лицом монгольской угрозы была создана область Цзяньфу (建府州), но после монгольского завоевания она была в 1269 году расформирована, а уезд Цзяньнин был присоединён к уезду Фугу.

В середине 1930-х годов земли к югу от административного центра уезда перешли под контроль коммунистов, и в 1937 году в составе Шэньси-Ганьсу-Нинсяского советского района был создан уезд Шэньфу (神府县). Во время гражданской войны коммунистами в 1948 году на стыке провинций Шэньси, Шаньси и Суйюань был создан уезд Хэфу (河府县), подчинённый Шаньси-Суйюаньскому советскому району, но вскоре он был расформирован. После образования КНР в 1950 году был создан Специальный район Юйлинь (榆林专区), и уезд Фугу, к которому была присоединена часть земель расформированного уезда Шэньфу, вошёл в его состав. В 1958 году уезд Фугу был присоединён к уезду Шэньму, но в 1961 году был воссоздан. В 1968 году Специальный район Юйлинь был переименован в Округ Юйлинь (榆林地区).

В 1999 году постановлением Госсовета КНР были расформированы округ Юйлинь и городской уезд Юйлинь, и был образован городской округ Юйлинь.

Административное деление

Уезд делится на 15 посёлков.

Отрывок, характеризующий Фугу (уезд)

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.