Фудзи (броненосец)
Фудзи (яп. 富士)— броненосец Японского императорского флота одноимённого типа. Назван в честь вулкана Фудзи на острове Хонсю, высшей точки Японии.
Построен на заводе Thames Iron Works Co. в Англии по заказу Японии в 1894—1897 годах. За строительством наблюдали 240 японских техников и офицеров флота, среди них будущие премьер-министры Сайто Макото (тогда капитан) и Като Томосабуро (тогда лейтенант). После завершения постройки участвовал в военно-морском параде по случаю шестидесятилетия со дня коронации королевы Виктории, после чего отбыл в Японию через Суэцкий канал.
Во время русско-японской войны «Фудзи» под командованием капитана 1 ранга К. Мацумото входил в первый боевой отряд первой эскадры, участвовал в обстрелах и блокаде Порт-Артура. Получил два попадания во время боя у Порт-Артура 9 февраля 1904 года. Во время бомбардировки Порт-Артура 22 марта получил серьёзные повреждения (попадание 305-мм снаряда) и был вынужден отправиться на ремонт в Японию. 10 августа 1904 года участвовал в бою в Жёлтом море.
В Цусимском сражении после попадания с «Фудзи» взорвался и затонул русский броненосец «Бородино». Сам «Фудзи» в бою получил 11 попаданий, на корабле было 8 убитых и 22 раненых, корабль чудом избежал гибели после взрыва в кормовой башне.
В 1910 году «Фудзи» прошел капитальный ремонт с заменой котлов и вооружения на японские образцы, после чего был переклассифицирован в броненосец береговой обороны 1 класса. Во время Первой мировой устаревший броненосец нёс службу в Куре. 1 сентября 1922 года был исключён из состава флота и к 1923 году разоружён. Использовался как плавучая казарма. В 1948 году разобран на металл.
Командиры корабля
- капитан 1-го ранга Миура Исао (Miura, Isao) — командовал кораблем с 20 февраля 1896 года по 31 октября 1897 года[1].
- капитан 1-го ранга Кано Юносин (Kano, Yunoshin) — с 22 января 1898 года по 22 марта 1899 года[2].
- капитан 1-го ранга Камимура Сёнодзё (Kamimura, Shonojo) — с 18 июня по 6 декабря 1900 года[3].
- капитан 1-го ранга Нидзима Итиро (Nijima, Ichiro) — с 1 октября 1901 года по 12 марта 1902 года[2].
- капитан 1-го ранга Иноуэ Тосио (Inoue, Toshio) — с 12 марта 1902 года по 26 сентября 1903 года[2].
- капитан 1-го ранга Мацумото Кадзу (Matsumoto, Kazu) — с 26 сентября 1903 года по 2 ноября 1905 года[4].
- капитан 1-го ранга Сакамото Хадзимэ (Sakamoto, Hajime) — с 2 ноября по 12 декабря 1905 года[4].
- капитан 1-го ранга Мори Итибэй (Mori, Ichibei) — с 12 декабря 1905 года по 22 октября 1906 года[5].
- капитан 1-го ранга Оги Гэндзабуро (Ogi, Genzaburo) — с 7 февраля по 21 октября 1907 года[6].
- капитан 1-го ранга Хироси Кацухико (Hirose, Katsuhiko) — с 21 октября 1907 года по 15 сентября 1908 года[6].
- капитан 1-го ранга Нисияма Санэтика (Nishiyama, Sanechika) — с 10 декабря 1908 года по 25 января 1909 года[5].
- капитан 1-го ранга Исибаси Хадзимэ (Ishibashi, Hajime) — с 25 января по 1 апреля 1909 года[6].
- капитан 1-го ранга Фудзимото Хидэсиро (Fujimoto, Hideshiro) — с 22 мая по 1 декабря 1909 года[7].
- капитан 1-го ранга Ямада Нараносуке (Yamada, Naranosuke) — с 1 декабря 1909 года по 6 января 1911 года[8].
- капитан 1-го ранга Хара Сейго (Hara, Seigo) — с 7 марта 1913 года по 17 апреля 1914 года[8] .
Напишите отзыв о статье "Фудзи (броненосец)"
Примечания
- ↑ [homepage2.nifty.com/nishidah/e/px00.htm Materials of IJN (Deck officers, in the cradle era)]
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Фудзи (броненосец) - [vmk.vif2.ru/library/belov/05.html А. А. Белов Броненосец «Фудзи»]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Фудзи (броненосец)
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
