Фукидид (сын Мелесия)

Фукиди́д, сын Мелесия (др.-греч. Θουκυδίδης) — афинский государственный деятель, вождь аристократической группировки с 450 года до н. э., главный политический противник Перикла в 450-х и 440-х гг. до н. э., зять Кимона.

Родился в деме Алопека в Аттике. После смерти Кимона в ходе осады Кития лидером аристократической группировки стал его родственник Фукидид, сын Мелесия. Для противодействия влиянию Перикла он создал аристократическую гетерию, в которой были единые организационные принципы, целенаправленно действующую против Перикла. Фукидид опирался только на аристократию — слабеющую, уходящую в прошлое социальную группу, Перикл же выступал выразителем интересов всего полиса.

Фукидид создавал и укреплял гетерию, Перикл действовал противоположными методами. Плутарх писал:

«Перикл переменил и весь свой образ жизни. В городе его видели идущим лишь по одной дороге — на площадь и в Совет. Он отказался от приглашений на обеды и от всех такого рода дружеских, коротких отношений, так что во время своей долгой политической деятельности он не ходил ни к кому из друзей на обед; только, когда женился его родственник Эвриптолем, он пробыл на пире до возлияния и тотчас потом встал из-за стола.»

Перикл стал позиционировать себя как «чисто публичную» личность, которая ни при каких условиях не поступится законностью и интересами государства ради каких-либо дружеских или родственных связей. Поэтому он стал сторониться своих сограждан, прежде всего, Алкмеонидов, чтобы никого даже не мысли не возникало, что он находится с тем или иным афиняном в дружеских отношениях, а его друзьями стали метэки Анаксагор, Протагор, Геродот и другие. В эти же годы Перикл развёлся со своей женой, принадлежавшей к роду Алкмеонидов.

Стычки между Периклом и Фукидидом происходили регулярно, и чаще всего выигрывал Перикл. Во время Малой Пелопоннесской войны противостояние на время приостановилось. Плутарх передаёт шутку Фукидида относительно красноречия Перикла:

«Однажды спартанский царь Архидам спросил его, кто искуснее в борьбе, он или Перикл. „Когда я в борьбе повалю его, — отвечал Фукидид, — то он говорит, что не упал, чрез это оказывается победителем и убеждает в этом тех, которые это видели“.»

После окончания войны внутриполитическая борьба вновь обострилась. Фукидид обвинял Перикла в том, что он очень жёстко эксплуатирует союзников и зря тратит государственные деньги на строительные программы. Но влияние Перикла было очень значительным, и Фукидид не мог сравняться с ним по авторитету в афинском демосе. В 444 или 443 году до н. э. Перикл инициировал остракофорию и добился изгнания Фукидида.

Первой внешнеполитической акцией Перикла стало основание Фурий. Фурии были основаны, скорее всего, в 443 году до н. э. Но Фурии, где преобладало дорийское население, очень скоро вышли из-под афинского контроля, началась внутриполитическая борьба. Есть предположение, что в срыве планов Перикла сыграл свою роль Фукидид, изгнанный из Афин и, возможно, прибывший в Фурии.

Литература

• Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Перикл
• Суриков И. Е. Перикл: человек, давший имя эпохе // Античная Греция : политики в контексте эпохи: время расцвета демократии. — М.:: Наука, 2008. — 383 с. — ISBN 978-5-02-036984-9.

Отрывок, характеризующий Фукидид (сын Мелесия)

Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.