Фукс, Иоганн Йозеф

Иоганн Йозеф Фукс нем. Johann Joseph Fux
Основная информация
Дата рождения	1660(1660)
Место рождения	Хиртенфельд, Штирия
Дата смерти	13 февраля 1741(1741-02-13)
Место смерти	Вена, Священная Римская империя
Страна	Австрия Австрия
Профессии	исполнитель, композитор, музыковед
Инструменты	орган

Иога́нн Йо́зеф Фукс (нем. Johann Joseph Fux; 1660, Хиртенфельд, Штирия — 13 февраля 1741, Вена) — австрийский теоретик музыки и композитор. Трактат Фукса «Gradus ad Parnassum» (лат. «Ступени к Парнасу», 1725), посвящённый теории и практике контрапункта, сохранял значение важного музыкально-теоретического пособия до XX века.

Биография

Юность и начало карьеры

Фукс родился в крестьянской семье в штирийской деревне Хиртенфельд под Грацем. Точная дата его рождения неизвестна; год рождения определяется по записи о его смерти, согласно которой в 1741 году ему был 81 год. В 1680 году он поступил в Граце в иезуитский университет, а в 1681 году перешёл в «Фердинандеум», организованное иезуитами училище, предназначенное в первую очередь для музыкально одарённых молодых людей. Не окончив обучение в «Фердинандеуме», Фукс перебрался в Баварию: к концу 1683 года он числился среди студентов университета в Ингольштадте; кроме того, вплоть до 1688 года он состоял органистом ингольштадтской церкви св. Маврикия (Морицкирхе). Дальнейших сведений о его деятельности вплоть до середины 1690-х годов нет, однако можно предположить, что в это время он предпринял с целью завершить своё музыкальное образование поездку в Италию.

В середине 1690-х он уже работал в Вене, занимая пост органиста в Шоттенкирхе (церкви «обители скоттов», она же «Шотландский монастырь»). Возможно, что его первым патроном был кардинал Леопольд фон Коллонич, архиепископ Эстергомский (с 1695 года), имевший в Вене резиденцию и небольшой двор. Коллонич был близок к императору Леопольду I, что может объяснить быстрый карьерный взлёт Фукса в 1696—1698 годах.

В 1705 году Фукс стал капельмейстером собора Св. Стефана; в 1713 году был назначен вице-капельмейстером Придворной капеллы, а 22 января 1715 года, после смерти Марка Антонио Дзиани, — придворным капельмейстером и занимал этот высший в Вене музыкальный пост до своей смерти.

Брак и семья

4 июня 1696 года Фукс женился на 21-летней Кларе Юлиане Шниценбаум, уроженке Вены, дочери государственного секретаря Нижней Австрии Иоганна Йозефа Шниценбаума († 1683). Венчание происходило в Шоттенкирхе. Одним из свидетелей на свадьбе был придворный музыкант Андреас Шмельцер, сын знаменитого композитора и императорского капельмейстера Иоганна Генриха Шмельцера (ок. 1620—1680); это может косвенно свидетельствовать о близости Фукса ко двору уже в этот момент.

Брак оказался бесплодным. В 1699 году чета удочерила Еву-Марию (1696—1773), дочь Петера Фукса, сводного брата композитора. После смерти Петера в 1724 году Фуксы усыновили его младшего сына Маттеуса (1719-?). Очевидно, отношения между супругами были тёплыми, и последовавшая 8 июня 1731 года смерть Клары Юлианы, бывшей для Фукса любящей и заботливой помощницей, явилась для него серьёзным ударом.

Творчество

Фукс — автор 18 опер преимущественно на мифологические сюжеты, в том числе «Орфей и Эвридика» (1715, Вена), «Стойкость и сила» («Costanza e fortezza»; 1723, Прага) и «Эней в Элизиуме» (1731, Вена), около 90 месс, 5 реквиемов, 57 сочинений на тексты оффиция (вечерни, Te Deum'ы, мотеты на тексты псалмов и др.), 10 духовных ораторий, 29 инструментальных партит и сонат.

Наиболее известен как автор трактата по полифонии (контрапункту) «Ступени к Парнасу» («Gradus ad Parnassum», 1725). Написанный по-латыни, труд был переведён в 1742 г. на немецкий язык Л.К.Мицлером. Трактат Фукса оказал большое влияние на композиторов венской классической школы и продолжал использоваться (главным образом, в германоязычных землях) вплоть до XX века в качестве стандартного учебника по полифонии.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=a_t8zsdTA5s «Concentus musico-instrumentalis»] (сб. оркестровой музыки, 1701)
• [imslp.org/wiki/List_of_works_by_Johann_Joseph_Fux Список сочинений Фукса]

Отрывок, характеризующий Фукс, Иоганн Йозеф

Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.