Фукусима Масанори

Фукусима Масанори
福島正則
Годы жизни
Дата рождения	1561(1561)
Место рождения	деревня Футацудэра, уезд Кайто, провинция Овари
Дата смерти	26 августа 1624(1624-08-26)
Место смерти	посёлок Такаи
Могилы и места почитания	монастырь Мёсиндзи, Киото
Имена
Детское имя	Итимацу
Посмертный титул	Гэцуо Сёйин
Должности
Хан	Хиросима-хан
Сюзерен	Тоётоми Хидэёси Тоётоми Хидэёри Токугава Иэясу Токугава Хидэтада
Род и родственники
Отец	Фукусима Масанобу
Дети
Сыновья	Фукусима Тадакацу

Фукуси́ма Масано́ри (яп. 福島正則, ふくしままさのり, 1561 — 26 августа 1624) — японский военный и политический деятель, полководец периода Адзути-Момояма. Родом из провинции Овари. Вассал Тоётоми Хидэёси. Отличился в битве при Сидзугатаке (1583). Участник корейских походов (1592—1598). В Сэкигахарской битве (1600) присоединился к силам восточной коалиции под начальством Токугавы Иэясу, за что получил удельное владение Хиросима-хан. В 1619 году был лишён своих владений из-за несанкционированного ремонта Хиросимского замка.

Биография

Фукусима Масанори родился в 1561 году в деревне Футацудэра уезда Кайто провинции Овари в семье сельских ремесленников. Его отец — Итибэй (яп. 市兵衛, いちべえ) — был бондарем. Мать происходила из крестьянского рода Киносита и была родной тётей Тоётоми Хидэёси.

Благодаря родственным связям Масанори был взят на самурайскую службу. Сначала он прислуживал пажем своему двоюродному дяде Тоётоми Хидэёси.

В 1578 году Масанори отличился в битве во время кампании в провинции Харима против рода Мики, за что был повышен до гвардейца. В дальнейшем он принимал участие в победных битвах при Ямадзаки в 1582 году, Сидзугатаке в 1583 году и Камаки-Нагакуте в 1584 году. За отвагу в предпоследней битве Хидэёси наградил племянника титулом одного из семи наилучших копьеносцев Сидзугатаке и назначил командиром пехоты с годовым доходом в 5 тысяч коку.

В 1585 году, по ходатайству дяди, Масанори получил от Императорского двора 5-й младший чиновнический ранг и звание Саэмон-но-дзё (яп. 左衛門尉, さえもんのじょう) — левого сотника Императорской гвардии. С этого момента он стал называть себя Фукусима Саэмон-даю Масанори.

В 1587 году Масанори принял участие в походе Хидэёси на Кюсю и в том же году был награждён замком Юдзуки в провинции Иё и прилегающими земельными владениями, а также доходом в 110 тысяч коку. В дальнейшем он становился хозяином замков Кокуфу и Имабари.

В 1590 году Масанори командовал войсками провинции Иё в Одаварской кампании против рода Го-Ходзё, а в 1592 году возглавил один из экспедиционных корпусов армии Хидэёси, которая отправлялась на завоевание Кореи. В 1595 году, за заслуги, его перевели из провинции Иё в провинцию Овари, где он получил замок Киёсу с годовым доходом в 240 тысяч коку.

В 1598 году, после смерти Хидэёси, Масанори сблизился с Токугавой Иэясу. В 1600 году он поддержал последнего в битве при Сэкигахаре, которая обозначила политическое устройство Японии на последующие 300 лет. Иэясу наградил Масанори западнояпонскими провинциями Аки и Бинго с доходом 490 тысяч коку и назначил хозяином Хиросимского замка. В новых владениях он заложил основы удельного автономного Хиросима-хана.

В 1619 году сёгунат Токугава конфисковал владения Масанори под предлогом того, что он нарушил японское законодательство и без разрешения правительства начал ремонт Хиросимского замка. Настоящей причиной конфискации были родственные связи полководца с родом Тоётоми, который считался врагом тогдашнего государственного строя. Масанори перевели из Хиросимы в восточнояпонские провинции Синано и Этиго, где выделили земельные владения доходом в 45 тысяч коку, и фактически посадили под домашний арест в посёлке Такаи. В 1620 году, в связи со смертью сына Фукусимы Тадакацу, полководец вернул сёгунату земли в Этиго, доходом в 25 тысяч коку.

Фукусима Масанори умер 26 августа 1624 года в посёлке Такаи в возрасте 64 лет. Его похоронили в монастыре Мёсиндзи в Киото. Мавзолей в честь покойного возвели в монастыре Гансёин в уезде Такаи.

Официальная историография сёгуната Токугава тенденциозно изображала Масанори деспотичным и злым феодалом, который планировал мятеж против правительства. В академической историографии XX века образ этого полководца был переосмыслен в позитивную сторону, учитывая его достижения в управлении Хиросима-ханом, эффективное налаживание экономической и культурной жизни подконтрольных ему владений.

Литература

• Фукусима Масанори. Энциклопедия Ниппоника: в 26 тт., 2-е издание. — Токио: Сёгаккан, 1994—1997.  (яп.)
• Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. — Київ: «Аквілон-Прес», 1997.  (укр.)

Ссылки

• [www2.harimaya.com/sengoku/html/hukusima.html Генеалогия рода Фукусима.]  (яп.)
• [www.geocities.jp/senryusai/senryusai.hukusima.html Биография Фукусимы Масанори.]  (яп.)
• [www5e.biglobe.ne.jp/~nikke/hukusimamasanori.html Сборник рассказов о Фукусиме Масанори.]  (яп.)

Отрывок, характеризующий Фукусима Масанори

Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.