Фуллер, Сэмюэл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сэмюэл Фуллер
Samuel Fuller

1987. Нормандия
Имя при рождении:

Сэмюэл Майкл Фуллер

Дата рождения:

12 августа 1912(1912-08-12)

Место рождения:

Вустер, Массачусетс

Дата смерти:

30 октября 1997(1997-10-30) (85 лет)

Место смерти:

Голливуд

Гражданство:

США США

Профессия:

кинорежиссёр, сценарист

Карьера:

1936—1994

Сэмюэл Фуллер (англ. Samuel Fuller; 12 августа 1912, Вустер, Массачусетс — 30 октября 1997, Голливуд) — американский кинорежиссёр, сценарист, прозаик, который прославился в 1960-е гг. малобюджетными жанровыми фильмами на «неудобные» и запретные прежде для Голливуда темы («Шоковый коридор», «Обнажённый поцелуй»). Его творчество, предвещавшее эпоху Нового Голливуда, но не оцененное по достоинству американским истеблишментом, получило высокую оценку со стороны теоретиков французской новой волны. На исходе жизни режиссёр постоянно жил и работал во Франции.





Биография

Родился в семье еврейских эмигрантов; отец, Вениамин Рабинович, происходил из России, мать, Ревекка Баум, — из Польши. По приезде в Америку семейная фамилия сменилась на Фуллер — возможно, в честь доктора Сэмюэла Фуллера с «Мейфлауэра».

В 12 лет Фуллер начал работать разносчиком газет, в 17 лет стал криминальным репортёром в New York Evening Graphic. С середины 1930-х работал как сценарист, писал бульварные романы.

Во время Второй мировой войны служил в пехоте, был приписан к 16-му пехотному полку 1-й пехотной дивизии. Участвовал в выбросках в Африке, Сицилии и Нормандии, в сражениях в Бельгии и Чехословакии. 6 мая 1945 г. участвовал в освобождении концлагеря в Фалькенау, снял 16-мм хронику, позже использованную в документальном фильме «Фалькенау: Невозможное». Награждён Бронзовой звездой, Серебряной звездой и Пурпурным сердцем. Опыт военных лет Фуллер использовал в своих фильмах.

В 1949 г. продюсер Роберт Липперт заказал Фуллеру три сценария. Недовольный фильмом «Хладнокровный», поставленным по его сценарию Дугласом Сирком, Фуллер принял заказ Липперта на том условии, что он сам выступит режиссёром своих сценариев без дополнительной платы; Липперт согласился. Третий фильм, «Стальной шлем», один из первых на тему Корейской войны, принёс Фуллеру известность. Некоторые репортёры клеймили фильм как прокоммунистический и антиамериканский и даже утверждали, что фильм тайно финансировался коммунистами. В свою очередь, армия США, предоставившая для фильма кинохронику, категорически возражала против сцены, где американские солдаты казнят военнопленного; Фуллер отвечал, что видел это своими глазами во время службы, но вынужден был пойти на компромисс.

Выполнив заказ Липперта, Фуллер подписал контракт с Дэррилом Зануком на семь фильмов для 20th Century Fox. Первым из них стал ещё один фильм о Корейской войне «Примкнуть штыки!», о седьмом Мика Каурисмяки снял в 1994 г. документальный фильм «Тигреро: фильм, который не был снят». Любимым фильмом Фуллера этого периода был «Парк-роу», история об американской журналистике.

Выполнив контракт для 20th Century Fox, Фуллер отмежевался от крупных студий, продолжая снимать низкобюджетные жанровые фильмы на противоречивые темы. Таковы его наиболее признанные работы — «Шоковый коридор» о психиатрической лечебнице и «Обнажённый поцелуй» о проститутке, стремящейся изменить свою жизнь.

На протяжении съёмок боевика «Акула!» (1969) у Фуллера были серьёзные разногласия с продюсерами. После того как один из каскадёров подвергся атаке акулы и погиб, а продюсеры использовали это как рекламный ход, Фуллер покинул съёмки. Увидев сильно урезанный фильм на экране, Фуллер отказался от него и потребовал, чтобы его имя было изъято из титров, но получил отказ.

В 1980 г. на экраны вышел фильм Фуллера «Большая красная единица», полуавтобиографическая эпопея о 1-й пехотной дивизии. Фильм был сильно урезан и, хотя получил одобрение критиков, провалился в прокате. С появлением в 2004 г. восстановленной версии фильм был переоценен.

В 1981 г. на Paramount Pictures начались съёмки фильма «Белый пёс» по роману Ромена Гари, в котором чернокожий дрессировщик пытается перепрограммировать «белого пса», яростно атакующего любого чернокожего субъекта. Фуллеру было поручено переосмыслить фильм — показать, что затронутый в романе конфликт находится в сознании пса, нежели людей. По ходу съёмок руководство студии всё более убеждалось в том, что фильм оскорбит афро-американских зрителей, и наняло двух консультантов для сглаживания спорных моментов в изображении чернокожих персонажей. Один из консультантов не нашёл в фильме расистских интонаций, другой же, вице-президент голливудского отделения НАСПЦН Уиллис Эдвард, назвал фильм подстрекательским. Заключения консультантов были направлены руководством студии продюсеру Джону Дэвисону с опасениями, что фильм подвергнется бойкоту. Фуллер не был извещён об этих обсуждениях и не получал никаких указаний до того момента, как до запланированного окончания съёмок осталось две недели. Фуллер счёл действия студии оскорбительными и запретил консультантам появляться на съёмочной площадке, хотя отдельные замечания принял. Студия отказалась выпускать фильм в прокат, заявив, что он не окупит бойкот, которым грозит НАСПЦН, и дурной общественный резонанс. Разочарованный, Фуллер уехал во Францию, где поставил свои последние фильмы.

Фильмография

Режиссёр

Актёр

Напишите отзыв о статье "Фуллер, Сэмюэл"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фуллер, Сэмюэл

– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.